Акт бунта

ГЛАВА 11

ПРЕС

Бип.

Бип.

Бип.

Кардиомонитор пищит ровно, хотя мне кажется, что мой пульс скачет как сумасшедший. Я купаюсь в успокоительных и обезболивающих, но все еще чувствую тревогу, ползущую по моей коже. Очнувшись пять часов назад, я уже знала, где нахожусь. Это знание тяжелым грузом давило мне на грудь, и я не могла выбраться из-под него.

Джона, стоит у двери шкафа, окутанный ночью, ожидая, когда я проснусь.…

«Привет, Рыжая. Скучала по мне?»

Проглатываю накатывающую волну тошноты, поднимающуюся из глубины моего желудка. Мне совсем не больно. Не сейчас. Все изменится, когда действие лекарств закончится. И мне очень хочется, чтобы это произошло — чтобы миазмы, затуманивающие мой разум, рассеялись. Я бы все отдала, чтобы иметь возможность мыслить здраво прямо сейчас, но всякий раз, когда пытаюсь, мои мысли рассеиваются как дым.

Я держала себя в руках. Даже когда психиатр с верхнего этажа ни свет ни заря пришла оценить мое психическое состояние, я не плакала. Но в тот момент, когда дверь в мою комнату открывается и входит мой отец, мне конец. Его лицо цвета пепла погребального костра.

— Пресли! Боже мой, милая, что, черт возьми, ты наделала? — Он бросается ко мне и берет меня за руку. Я едва заметно вздрагиваю — не то чтобы сейчас я вообще что-то чувствую, — но папа отшатывается, когда видит толстые бинты на моих запястьях, и осторожно кладет мою руку обратно поверх одеяла.

У него каштановые волосы, как у Джоны. Темнее, чем у его сына. Даже когда жил в Калифорнии, папа никогда не был из тех, кто любит посидеть на солнышке. Он определенно больше похож на замкнутого человека; тот бы провел всю свою жизнь взаперти на кухне, если бы мог.

Теперь у него под глазами фиолетовые тени, а челюсти так сжаты от ужаса, что мне хочется умереть. Он не должен был видеть меня такой. Я не должна была причинять ему столько боли. Это вообще не входило в план. Но… на самом деле никакого плана и вовсе не было, не так ли? Были только страх, боль и стыд. И нож.

— Пресли, — шепчет папа. — Что, черт возьми, произошло? — Он качает головой, явно пытаясь представить, что могло произойти, чтобы я оказалась в больнице с перерезанными запястьями. — Знаю, что ты была не в восторге из-за запрета поездки в Европу, но я ни на секунду не думал, что это так важно для тебя…

— Это не так, папа. — Черт, я так устала. У меня такой усталый голос.

— Тогда… почему? Это из-за развода? Или из-за этой… этой девушки Мары? Почему, детка? Поговори со мной. Я не мог в это поверить, когда они позвонили и сказали, что… что ты натворила. Не мог в этом разобраться. Все еще не могу. Я… Это моя вина? Я не… — Рыдание срывается с его губ, и мое сердце разбивается вдребезги.

Никогда раньше не видела, чтобы он так расстраивался. Даже когда мама ушла. Боль в его глазах будет преследовать меня до конца моих дней.

— Папа. Пап, все в порядке. Это… — Тяжело вдыхая через нос, я успокаиваюсь. — Все не должно было быть так плохо. Я просто хотела что-то почувствовать. Я была так ошеломлена. И… думаю, на этот раз я просто зашла слишком далеко. — Последнюю часть я произношу шепотом. Слова приходят с чувством вины. Достаточным, чтобы задохнуться.

Папа сжимает челюсть, его глаза сверкают болью. Он раздувает ноздри, оглядывая комнату. Когда видит стул, спрятанный в нише у окна, тащит его к моей кровати, и скрежет ножек стула по полу похож на скрежет гвоздей по классной доске. Когда усаживается на самый краешек стула, опираясь локтями на матрас рядом со мной, он кладет голову на руки и просто… дышит.

— Прости, пап.

Он не поднимает глаз.

— Ты чуть не умерла, Пресли.

— Знаю. Я… — Легче говорить с его макушкой, но это все равно нелегко. Мне хочется свернуться калачиком и заплакать. Хочу натянуть одеяло на голову и телепортироваться в другое гребаное измерение. Что угодно, лишь бы мне не пришлось быть здесь и видеть, что моему отцу так чертовски больно.

— Я думал, что ты просто вернулась в свою комнату в академии. Думал… — Он горько смеется. — Я думал, ты дуешься из-за этой дурацкой поездки в Европу, и просто предположил, что ты вернулась в школу. Я даже не проверил. Должен был проверить. После того, что случилось с той девушкой…

— Доктор Фицпатрик за решеткой, пап.

Он наконец садится и выглядит опустошенным, как будто часть его — живая, жизнерадостная часть, которая, наконец, снова начала проявляться после отъезда мамы в Германию, — уничтожена навсегда.

— Мне насрать, даже если он за решеткой. На свете еще полно психов, Прес. Не могу поверить, что не проверил тебя. Я должен был…

— Папа.

— Ты ни за что больше не останешься в этой школе. Не сейчас, после всего этого, и когда я живу на расстоянии плевка от этого места. Я собираюсь рассмотреть возможность перевода тебя в Эдмондсон…

— ПАПА!

— А пока буду возить тебя в академию и забирать…

— Ты ведешь себя как сумасшедший!

Он резко замолкает, вздрагивая, когда смотрит мне прямо в глаза.

— Это я сошел с ума? Я? Я?

— Я просто недооценила ситуацию. Порезалась сильнее, чем следовало…

Он хватает тонкую простыню, которая прикрывает меня, обнажая мои ноги.

— Как давно ты режешь себя? — требует он. — Как долго? — Его взгляд быстро скользит по моим обнаженным бедрам, изучая мою кожу.

— Что ты делаешь? — Я пытаюсь вырвать простыню из его рук и снова прикрыться, но он не отпускает.

— Я не дурак. Думаешь, я впервые сталкиваюсь с этим? До этого дурацкого трюка у тебя на руках не было никаких других отметин. Остаются твои бедра.

— Я не режу себе бедра!

— Я это вижу. А как насчет живота? Подними платье, Пресли.

Лед струится по моим венам, в то же время обжигающе горячая волна стыда окрашивает мои щеки. Я хватаю больничный халат, крепко сжимаю его в руках и тяну вниз.

— Не поднимешь? — Папа так тяжело дышит, будто только что пробежал милю за четыре минуты.

Я качаю головой.

— Хорошо. Ладно. Я не хочу этого делать, Прес, но если ты не можешь быть честной со мной… — Он бросается вперед и хватает халат, и в моей голове начинает раздаваться пронзительный крик.

Я борюсь, извиваясь на кровати, отказываясь отпускать платье, как бы сильно он ни тянул.

— Покажи мне, Прес, — цедит отец сквозь зубы. — Просто… просто перестань бороться со мной и покажи мне, что ты сделала!

— МИСТЕР УИТТОН!

Папа замирает. Ослабляет хватку, отпуская меня, но крик в моей голове не прекращается. Он продолжается, поднимаясь все выше, становясь все более безумным… пока я не понимаю, что звук не в моей голове. Он вырывается у меня изо рта, и мое горло так саднит, что я чувствую вкус крови.

— Ш-ш-ш, все в порядке. Все в порядке, Пресли. Сделай вдох ради меня, вот хорошая девочка. Все в порядке. Давай же, сейчас. Ш-ш-ш.

Я открываю глаза, и надо мной стоит психиатр, которую я видела раньше, доктор Рейн. Она медленно проводит ладонью по моей руке, ее прикосновение легкое, как перышко, но это выводит меня из слепой паники. Внезапно я перестаю кричать.

— Хорошая девочка. Все в порядке, не волнуйся. Все хорошо. — Доктор Рейн набрасывается на папу как дикий волк. — Понятия не имею, что, черт возьми, вы только что делали, сэр, но ваша дочь находится в чрезвычайно хрупком состоянии. Самое последнее, что ей сейчас нужно — это чтобы кто-то грубо обращался с ней.

Папины глаза полны слез. Он делает шаг назад, протягивая ко мне ладонь, как будто хочет погладить мою руку, чтобы успокоить и утешить меня. Но затем опускает ее.

— Мне жаль. — Его голос опустошен. — Я не хотел. Просто… мне просто нужно знать, что происходит. Я не знаю, что делать.

— Поднимитесь наверх и подождите меня в моем кабинете, пожалуйста. Комната два-ноль-три. — Глаза доктора Рейн все еще полны гнева, но теперь в ее голосе также есть нотки жалости. Ей жаль его. Она понимает его замешательство. Я тоже. Понятия не имею, почему я так отреагировала. Просто не могла вынести мысли о том, что он заставит меня показать ему свой живот, и…

По папиному лицу катится крупная слеза.

— Ладно. Я… мне жаль, милая. Хм. Я… — Он не знает, что сказать. Папа, который всегда точно знает, что сказать, потерял дар речи. Не произнеся больше ни слова, он пятится из комнаты и исчезает.

Доктор Рейн слегка сжимает мое плечо.

— Думаю, вероятно, хорошая идея, если мы дадим тебе еще одно успокоительное, Пресли. Просто дай мне минуту, и я позову кого-нибудь…

— Нет! Больше никаких успокоительных. — Я наконец-то чувствую, что мой разум возвращается должным образом. Мир больше не выглядит таким туманным, и хотя туман затмил ужас прошлой ночи, я больше не позволю себе томиться во тьме. Это страшно — чувствовать, что мой собственный разум настолько раздроблен и фрагментирован, и не иметь возможности ничего с этим поделать. — Пожалуйста. Нет. — Я судорожно сглатываю. — Больше никаких успокоительных. Я в порядке. Со мной все будет в порядке. Мне просто нужна минутка.

Доктор, от которого пахнет кофе и корицей, одаривает меня натянутой полуулыбкой.

— Ладно. Если ты уверена. Но в этом нет ничего постыдного, Пресли. Если чувствуешь, что всего этого сейчас слишком много, ничего страшного, если примешь небольшую помощь. Что-то, что поможет тебе немного расслабиться, пока мы пытаемся разобраться во всем этом, хорошо?

Натянуто киваю, чтобы у нее создалось впечатление, что я об этом подумаю. Что приму ее предложение, если все станет слишком сложно. Однако мне не нужна ее помощь и ее лекарства. Мне только нужно забыть.