Акт бунта

ГЛАВА 5

ПРЕС

— У тебя не будет такого лица, когда увидишь кухню. Ее полностью реконструировали.

Мой отец роняет картонную коробку, которую держал в руках, с надписью «Орнитология/принадлежности» нацарапанной маркером, на плиточный пол прихожей, и громкий грохот эхом разносится по лестнице, по всем трем этажам дома. Я съеживаюсь от взрыва звука, стараясь внешне не вздрагивать.

— Ты не можешь сказать, что тебе не нравится дом, — заявляет папа. — Он старый. Источает характер. Просто посмотри на архитектуру. Лепнина под потолком. Все это оригинальное. Это место — гребаная мечта агента по недвижимости.

Он забывает, что я проводила здесь большую часть лета, когда была маленькой. Если мои родители были в командировке (а обычно так и было), они отправляли меня на каникулы к дедушке. Я провела в этом доме так много времени, что знаю его вдоль и поперек. У меня здесь больше воспоминаний, чем у папы. В конце концов, он не вырос здесь. Дедушка купил этот дом, после того как папа завербовался, так что тот почти не бывал здесь. Отец не знает о том, как трубы дрожат и гремят посреди ночи, или как заклинивает задняя дверь в разгар лета, когда от жары дерево расширяется. Не знает, что солнце делает переднюю гостиную невыносимой после полудня, или что старый кондиционер протекает и очень странно пахнет, когда впервые включаешь его. Но я знаю.

— Папа.

Мой отец закатывает глаза, засучивая рукава.

— Если скажешь мне не ругаться, то я буду делать это только чаще.

— Маме это не нравится.

Он пересекает прихожую и кладет руки мне на плечи.

— Твоей матери здесь нет. Она развелась со мной и переехала в Германию. С женщиной. Я больше не буду жить в соответствии с ее требованиями.

Бедный папа. В какой-то момент он встретит кого-то, кто сделает его счастливым; он не будет чувствовать себя так вечно. Однако очевидно, что ему трудно это принять. После развода ему пришлось нелегко.

— Она не переезжала в Германию. Ее отправили туда, — напоминаю я ему.

Мама и папа познакомились здесь, в Маунтин-Лейкс, когда были подростками. Правда, в колледже папа женился на ком-то другом. Судьба снова свела их, когда они оба завербовались в одно и то же время. Вместе служили морскими пехотинцами в 1-м саперном батальоне в Калифорнии. Они были в разных подразделениях, когда объявили о своих отношениях, но всегда умудрялись получать двойные назначения, так что, к счастью, карьера их никогда не разлучала. Трещины в их браке начали проявляться пару лет назад. Все начало меняться. Папа не хотел возвращаться на военную службу, когда закончился его контракт. Мама же подписала контракт заново. Папа хотел вернуться в Нью-Гэмпшир, чтобы открыть ресторан. Мама категорически была против. Папу все еще тянуло к маме, и он хотел остаться женатым. Мама поняла, что ее привлекают женщины, а папин пенис действительно был ей обузой.

Именно так.

Великое разоблачение.

Сама ткань жизни, какой я ее знала, трещала по швам; я слышала все об ожесточенной войне, которую они вели друг против друга, из электронной почты на своем ноутбуке.

Сейчас мама, кажется, очень счастлива в Германии. Она и ее подруга, Клэр, прекрасно устроились, судя по тому, что она упоминала в своих последних электронных письмах. Поначалу папа был в кошмарном состоянии. Однако с тех пор как решил нажать на спусковой крючок своей идеи с рестораном и вернуться домой, кажется, ему лучше. Как будто на самом деле может быть надежда на будущее. Однако иногда папа снова погружается в царство жалости к себе. Если пренебрежение маминым правилом «не ругайся» заставляет его чувствовать себя лучше, тогда кто я такая, чтобы его останавливать?

— Расслабься, малышка. — Он сжимает мои плечи. — Не нужно выглядеть такой смущенной. Нам нужно распаковать много коробок, и я, вероятно, буду ругаться каждую секунду, так что…

— Я все еще не понимаю, почему ты не мог остаться в Сан-Диего и открыть ресторан там, — ворчу я.

Приятно видеть, что папа стал более позитивно относиться к своей недавно обретенной холостяцкой жизни, но его решения влияют не только на него. Для меня они тоже имеют реальные последствия. Не имеет смысла ехать за границу, на военную базу, на праздники. В том, что я остаюсь с папой, есть смысл. Остаться с ним в Калифорнии означало бы сбежать. Расслабленность. Безопасность. Старые друзья из средней школы. Скалолазание, прыжки с обрыва и плавание в теплом Тихом океане. Теперь же, чтобы провести время вдали от академии с папой, мне нужно совершить десятиминутную поездку по Маунтин-Лейкс. Я застряну здесь навсегда, в то время как все остальные разъедутся.

Мои друзья из академии все заняты, пытаясь забыть безумие, которое только что взорвалось на нашем пороге, пытаясь двигаться дальше и исцелиться от потери нашего друга. Тем временем папа притащил меня сюда, в дом дедушки, и наблюдал за мной, как ястреб, с тех пор как забрал меня сегодня утром. Он даже сделал несколько завуалированных намеков на то, что мне могли бы помочь ежедневные сеансы терапии. Отец ни на секунду не оставлял меня в покое. Мара Бэнкрофт была одной из моих лучших подруг. Временами она была эгоистичной задницей. Больше озабочена собой, чем чем-либо или кем-либо еще. Но я знала ее, с тех пор как поступила в Вульф-Холл. Она была милой и доброй, когда хотела. После того как она исчезла, мы с Кэрри были злы на нее. Мы думали, что она просто сбежала из академии и от нас, даже не попрощавшись, и это было чертовски больно. Теперь оказывается, что она вообще никогда не уходила, и весь гнев и боль, которые мы чувствовали, были неуместны.

— Ты в порядке, милая? — Папа сочувственно хмурится, глядя на меня.

Мне не нужно его сочувствие. Я хочу вытащить эти коробки из багажника его новенького фургона и покончить с этим. Хочу, чтобы все мои принадлежности для йоги были разложены в моей комнате. Хочу высунуться из окна своей спальни и выкурить косяк, чтобы расслабиться во время ужина.

— Ты потянешь мышцу, таская с собой всю эту вину, — говорю ему. — У меня все в порядке.

Начав беспокоиться, папа продолжает волноваться еще больше.

— Как ты можешь быть в порядке, милая? Ты только что потеряла подругу. А твоя мать получила повышение и переехала на другой конец света…

— Я не только что потеряла Мару, папа. Она умерла несколько месяцев назад. Когда исчезла. Вот тогда я и потеряла ее. У меня всегда было такое чувство, что она не просто… — я вскидываю руки, — уехала. Что-то было действительно неправильным во всей этой ситуации. Думаю… в глубине души, я знала, что она ушла. Навсегда. Просто не могла сказать этого Кэрри. Но у меня… у меня было время. И, пожалуйста, не обижайся, но и ты, и мама были на базе, на другом конце страны, последние три с половиной года. Я все равно вас почти не видела. То, что маму отправили в Германию, не имеет большого значения. Честно. И я, вероятно, теперь буду видеть тебя гораздо чаще, так что…

Иисус. Я действительно хочу этот косяк прямо сейчас.

Папа смотрит на свои руки, ковыряя пятнышко белой краски на большом пальце. Опять это чувство вины. Я ненавижу заставлять его чувствовать себя плохо — знаю, что он всегда мучился угрызениями совести из-за того, что отправил меня в частную школу-интернат в другом штате. Я могу заверять его, что со мной все в порядке и что я наслаждаюсь жизнью в Вульф-Холле хоть миллион раз в день, но это никогда не будет иметь большого значения. Всякий раз, когда я упоминаю академию, он всегда выглядит так, будто его вот-вот вырвет.

— Знаешь. Теперь, когда я так близко, для тебя действительно не имеет смысла оставаться в…

— Даже не думай об этом, — возражаю я. — Скоро выпуск. У меня есть друзья в академии. Мне нравится там жить. И… и я могу спуститься с горы и поужинать с тобой в любое время. Ты это знаешь. Мне не нужно здесь жить.

— У тебя не было бы комендантского часа, — предлагает он, как будто комендантский час, который вводит директор Харкорт, на самом деле когда-либо контролировался.

— Папа.

Он поджимает губы.

— Ладно. Хорошо. Но предложение остается в силе. Можешь переехать в любое время. Черт возьми, ты даже можешь вместо этого записаться в государственную школу, если хочешь.

Когда-то давным-давно это был спор. Я так отчаянно хотела остаться в Сан-Диего со своими старыми друзьями и пойти в обычную государственную школу. Папа на секунду задумался об этом, но не мама. Нет, она отвергла эту идею в мгновение ока. И, когда принимала решение, ее уже ничто не могло остановить. Но это было очень давно.

— Меня все устраивает, пап. Я хочу остаться в академии. — Я веду себя глупо, споря с ним из-за этого. Если бы я действительно покинула Вульф-Холл и поступила в местную государственную школу Эдмондсона, мне не пришлось бы беспокоиться о том, что Пакс усложнит мне жизнь. Но я также не смогла бы его видеть. Никогда…

Папины брови сходятся вместе.

— Но если передумаешь…

— Я серьезно, пап.

— Хорошо, хорошо. Ладно. Я молчу.

— Спасибо. А теперь, как насчет того, чтобы показать мне эту потрясающую новую кухню, а?

Выражение его лица меняется. В одну секунду он напряжен и бледен, а в следующую сияет, как ребенок рождественским утром, его щеки заливает румянец.

— Не поверишь, сколько у нас сейчас свободного места на столешнице. Над варочной панелью есть подставка для макарон. Винный холодильник. — Он мчится по коридору, бросая свои коробки и оглядываясь через плечо. — Когда Джона приедет, я приготовлю вам обоим лучшую карбонару, которую вы когда-либо ели.

Я следую за ним по пятам.

Следовала.

В тот момент когда слышу это имя, я спотыкаюсь и останавливаюсь. Папа исчез в ярко освещенной, залитой солнцем кухне в конце коридора, поэтому не видит моего пораженного выражения лица.

— Джона? Он приедет сюда?

Из кухни доносится громкий лязг. Звук льющейся воды.

— Да. Уже скоро будет здесь. Он прислал сообщение около часа назад. Я сказал ему, что могу забрать его, но тот настоял на том, чтобы взять такси.

Джона, мой сводный брат. На пути сюда. Я даже не думала, что могу встретиться с ним во время перерыва в академии. Последние три года он живет в Сан-Диего, работает барменом, пока не получит диплом инженера-механика. Иисус. Я не…

— Не могла бы ты взять ту коробку в коридоре, пожалуйста, милая? Думаю, моя любимая кастрюля для макарон там.

…видела его три года.

— Пресли?

Я наклоняюсь, чтобы взять коробку, проглатывая подступающую к горлу панику.

— Конечно, папа. Сейчас принесу.

Если бы знала, что Джона приедет сюда, то я бы не просто уехала из Маунтин-Лейкс.

Я бы сбежала из штата Нью-Гэмпшир.