Акт бунта

ГЛАВА 31

ПРЕС

Счастлива.

Я просыпаюсь действительно счастливой.

Самое странное, я не могу вспомнить, когда в последний раз была счастлива.

Это было в другой жизни, до той ночи в больнице. До того, как Мара пропала? Черт, может быть, это действительно было так давно. И хотя мне пришлось провести выходные дома, спать на продавленном диване в душной жаркой гостиной, а папа все время висел над душой, но я все время была счастлива. Потому что воспоминание о том, как мы были с Паксом в Бунт-Хаусе, а затем о том сумасшедшем опыте с ним на лужайке, в то время как Дамиана Лозано жаловалась и стонала о Мерси… этого было достаточно, чтобы поддержать меня. Без тени сомнения, я уверена этого будет еще больше. Я достаточно хорошо знаю Пакса, чтобы видеть, как ему понравилась наша чрезвычайно публичная встреча. Он хотел большего. Ради бога, тот хотел, чтобы я поехала к нему в ту ночь. Есть надежда, что парень захочет продолжить нашу маленькую договоренность до окончания школы, и это все, что меня волнует. Как только я уеду из этого богом забытого городка, мне больше не понадобится такое опасное отвлечение от моих демонов. Я оставлю кошмары и отвратительные воспоминания позади, и смогу начать совершенно новую жизнь.

Кроме того. Может быть…

Может быть, есть шанс, что Пакс все еще захочет увидеть меня после окончания школы. Я не позволяю себе зацикливаться на этой мысли. Это было бы неразумно. Я должна держать все это в голове. Для него это просто секс. Он уедет в колледж и начнет трахать девчонок в Гарварде, а я останусь всего лишь далеким воспоминанием. И это нормально. Я должна сделать так, чтобы все было хорошо.

Папа целует меня в макушку, прежде чем я сажусь в машину. Он пытается, в пятидесятый раз с вечера пятницы, заставить меня вернуться в дом, но на этот раз без особого энтузиазма. Потому что знает, каким будет мой ответ, еще до того, как я открываю рот.

Я серьезно опаздываю на первый урок к тому времени, как выезжаю на дорогу, ведущую к академии. Тем не менее, я все еще улыбаюсь, когда включаю музыку, распевая во всю мощь своих легких, когда въезжаю на длинную широкую подъездную дорожку. Все еще улыбаюсь, когда сворачиваю на парковку позади академии, хватаю свою сумку и бегу к выходу. И когда я вижу знакомую фигуру, стоящую на ступеньках, моя улыбка все еще не исчезает. Потому что парень такой неуместный, такой неожиданный, когда ожидает меня там, у двери, что сначала я не могу собрать все воедино.

Только когда Джона сбегает по ступенькам и встречает меня на полпути, крепко сжимая мою руку, реальность доходит до меня, и я понимаю, что это реально.

Он здесь.

Сейчас.

— Привет, Рыжая. Приятно хоть раз увидеть тебя такой жизнерадостной. — Его улыбка притягательна. Слова звучат так очаровательно, когда он их произносит. — Давай. Пойдем со мной. Думаю, нам нужно немного поболтать, не так ли?

— Что за… — Мое сердце перестает биться в груди. — Что ты здесь делаешь?

Он ухмыляется, и мое зрение начинает затуманиваться. Но не раньше, чем воспоминания, которые я так хорошо сдерживала, наваливаются на меня, окружая, требуя моего внимания.

Зловещее присутствие, притаившееся, поджидающее меня в темноте.

Кровать.

Кровь.

Нож.

ПРЕС

В ТУ НОЧЬ…

— Ты должен уйти. Если папа найдет тебя здесь…

— Не будь гребаной идиоткой, Пресли. Ты видела, сколько тот выпил за ужином. Он уже храпит в своей постели. И даже если бы нашел меня здесь, то что? Он подумает, что его дети тусуются, проводят время вместе?

О, нет.

Джона включает крошечную лампу на моей тумбочке, затем садится на кровать рядом со мной. Протягивает руку и накручивает прядь моих распущенных волос на указательный палец, хмуро глядя на нее, и от приступа тошноты у меня сводит живот. Ему никогда не нравились мои волосы. Он всегда говорил, что это напоминает ему о моей матери, которую он презирает почти так же сильно, как меня.

Он замечает, как я вздрагиваю, и тихо смеется.

— Ах, да ладно, Прес. Не веди себя так застенчиво. Ты никогда раньше не уклонялась от моих прикосновений.

Уклонялась, и он это знает. В первый раз, когда Джона вошел в мою комнату, когда мне было тринадцать, я брыкалась и кричала так громко, что он засунул мне в рот грязную тряпку и зажимал нос, пока я не перестала дышать и не потеряла сознание. Когда очнулась неизвестное количество времени спустя, он уже был внутри меня. Боль была ярким уколом. Он хрюкал, когда трахал меня, прижимая предплечье к моему горлу, чтобы убедиться, что я не смогу снова закричать.

На следующее утро, пока мама с папой спорили на кухне, он запихнул мне в глотку таблетку экстренной контрацепции. Меня вырвало часом позже, но это не имело значения. Тогда у меня еще даже не начались месячные. В следующий раз, когда он пришел ко мне в комнату, у меня действительно были месячные. Ему было все равно. Два раза после этого он затащил меня в подвал дома, где мы остановились в Палм-Спрингс, и трахал меня в задницу, «чтобы избежать ненужных осложнений», — говорил он.

После этого меня отправили в Вульф-Холл, а он отправился в колледж. Я не видела его три года… до сегодняшнего вечера.

Я отбрасываю его руку.

— Я больше не какой-то тощий ребенок, которым ты можешь помыкать, Джона. Убирайся к черту из моей комнаты.

У него хватает наглости выглядеть обиженным.

— В чем проблема, Пресли? Нам всегда было весело вместе, тебе и мне. Не понимаю, почему ты такая недовольная.

Мои чувства обостряются. Я не могу видеть, слышать, мыслить здраво. Я вот-вот взорвусь.

— Убирайся из моей комнаты, Джона. Я, блядь, серьезно. Я не позволю тебе снова прикоснуться ко мне.

Он смеется.

— Ты — это нечто, сестренка. Ты сама всегда провоцировала меня, расхаживая в своих маленьких шортиках и этих обтягивающих футболочках. И хотела меня так же сильно, как я хотел тебя.

— Чушь собачья! Ты, блядь, изнасиловал меня!

Он хватает меня за горло, отбрасывая назад с такой силой, что мой череп ударяется о спинку кровати позади меня, и на секунду я ничего не вижу.

— Закрой свой поганый рот, — шипит он. — Вы, бабы, все, блядь, одинаковые. Дразните парней и демонстрируете нам свое тело, а в тот момент, когда мы даем вам то, что вы хотите, вы используете самое уродливое слово, которое только можете придумать, чтобы почувствовать себя лучше. Ну со мной это дерьмо не прокатит, Рыжая. Я знаю тебя. Ты не можешь лгать мне. Ты строила мне глазки всю гребаную ночь за обеденным столом. Так что угадай, что? Теперь ты пожнешь то, что посеяла.

Когда ложилась спать, я надеялась, что этого не произойдет. Однако я приняла меры предосторожности на случай, если это произойдет. Пошарив за спиной, я залезаю под подушку и нахожу то, что ищу: пятнадцатисантиметровый нож, который взяла из папиного набора для шеф-повара. Лезвие имеет ширину пять сантиметров и заточено до невероятно острого края. Папа как-то сказал мне, что им можно прорезать кость. В ту секунду когда Джона видит блеск стали в темноте, он отпускает меня и спрыгивает с кровати.

— Уо-хо-хо! Что это, черт возьми, такое? — говорит он, смеясь. — Ты решила принести оружие на вечеринку? Должен сказать, никогда не думал, что в тебе это есть.

Я направила в него нож, оскалив зубы.

— Убирайся, Джона.

Он поднимает руки вверх.

— Хотел бы, правда. Но я очень взволнован и проделал весь этот путь из Калифорнии, чтобы увидеть тебя. Так что не уйду, пока ты не дашь мне то, за чем я пришел.

— Я не буду заниматься с тобой сексом. Ты мой брат. Ты болен. С тобой что-то не так.

Его нисколько не беспокоят мои обвинения.

— Ты ведь так не думаешь, — говорит он, сузив глаза до щелочек. — Может, это с тобой что-то не так? Если ты не хотела меня, тогда ответь мне вот на что. Почему ты никогда никому не рассказывала, что я якобы напал на тебя?

Тошнота возвращается. Я делаю все возможное, чтобы проглотить ее, сдержать, чтобы справиться с этой ситуацией, но мой рот наполняется слюной, а голова кружится.

— Ты угрожал мне, — шепчу я. — Сказал, что убьешь меня, если я когда-нибудь проболтаюсь об этом. Ты сказал, что папа любит тебя больше и никогда не поверит мне.

Джона потирает подбородок, широко улыбаясь. Он сверкнул на меня своими идеальными зубами, и в моей груди образовалось ужасное стеснение. Эта улыбка так обманчива. Он красив; мне больно это признавать, но брат очень привлекательный парень. Девушки должны постоянно кидаться на него. На скольких из этих девушек он напал, а затем угрожал насилием, чтобы заставить их держать рот на замке? Я даже не хочу знать…

— Кажется, я действительно сказал все это, не так ли? — Он пожимает плечами. — Мы оба знаем, что ты не собираешься использовать это. Положи нож. Давай прекратим валять дурака и будем честны в том, чего мы хотим.

Я ни за что не опущу этот нож.

— Я и была честна. Я хочу, чтобы ты, блядь, ушел! — Потом бросаюсь к нему, и это моя ошибка. Я слишком расстроена, чтобы справиться с тем, что происходит, а Джона совершенно спокоен. В мгновение ока он выбивает нож из моей руки, и я лежу на спине, прижатая к матрасу. Он на мне, его дыхание пахнет несвежим красным вином, его вес давит на меня.

— Ты пожалеешь, что доставила мне столько хлопот, Рыжая, — рычит он. Оружие, которое я принесла сюда, чтобы защитить себя, теперь у моего горла, острие упирается во впадину у основания шеи. — Ты хоть представляешь, Пресли, сколько времени потребуется, чтобы истечь кровью, если тебе перережут сонную артерию? Хмм? — Он трясет меня, и вся моя жизнь проносится перед моими глазами. Я хочу закричать, умолять о помощи, но кого звать? Как только папа засыпает, он мертв для всего мира, и этот старый дом поглощает звуки. Крики и вопли ни к чему меня не приведут. Мне придется… Мне нужно подумать.

«Успокойся, Пресли. Разберись с этим. Что ты можешь сделать, чтобы выбраться из этого?»

— Это займет всего несколько секунд, — говорит Джона, хитро глядя на меня. — И хотя мне, честно говоря, все равно, будешь ли ты жить или умрешь, мне действительно не хочется трахать труп сегодня вечером. — Он отталкивается от меня. — Встань. — Все мое тело дрожит. Он слезает с меня, слезает с кровати и отодвигается, чтобы дать мне место. — Встань, или я на самом деле дам тебе повод для гребаного крика.

Я подчиняюсь. Понятия не имею, как, но мне это удается. Джона не блефует. Я могу сказать это по дикому, безумному взгляду в его глазах. Он никогда раньше не казался таким сумасшедшим.

— Раздевайся. Снимай свою гребаную одежду. Сделай это быстро. У нас нет всей ночи.

Я дрожу, как осиновый лист, когда раздеваюсь. Затем стою перед ним, голая, дрожащая, боясь того, что будет дальше.

Взгляд Джоны путешествуют по всему моему телу, останавливаясь, чтобы насладиться видом.

— Черт, — говорит он. — Ты стала женщиной с тех пор, как мы в последний раз были вместе. Должен сказать, честно говоря, я предпочитал прежний вариант. Но, черт возьми. Это должно было случиться, не так ли? С такой шлюхой, как твоя мать. У нее тоже были огромные сиськи. Неудивительно, что она вскружила папе голову. Он бросил мою маму еще до того, как я родился. Ты знала об этом? Вернулся сюда на какую-то дерьмовую встречу выпускников и столкнулся со своей старой школьной возлюбленной. Решил отказаться от всех своих обязанностей и начать совершенно новую жизнь…

— Все было совсем не так, Джона. Твоя мама была алкоголичкой и не бросала пить, даже когда была беременна тобой, и папа больше не мог смотреть, как она это делает. Он не связывался с моей мамой, пока тебе не исполнилось три года!

— ГРЕБАНАЯ ЛГУНЬЯ! — Он подходит ко мне, хватает меня за волосы. Ослепляющая боль пронзает меня, когда парень толкает меня на пол. — Ты такая же, как она, не так ли? Такая же гребаная лгунья. Я знаю, что она связалась с ним. Обманом заставила его бросить мою маму. А потом вела себя как невинная сторона, как будто она не сделала ничего плохого. Твоя мать пыталась быть милой со мной, когда у меня не было другого выбора, кроме как приехать и провести лето с твоей гребаной маленькой семьей.

— Ты должен был приехать и провести лето с… — Я останавливаю себя. Прекращаю, блядь, болтать.

Джона наклоняется и брызгает слюной, когда говорит:

— Продолжай. Закончи то, что собиралась сказать. Я хочу услышать ее ложь из твоих уст.

— Ты должен был приехать к нам, потому что твоя мама была в реабилитационном центре!

Боже, что со мной не так? Я должна была что-нибудь придумать. Мне не следовало этого говорить. Хотя это правда. Его мама была ходячей катастрофой, когда мы были маленькими, и до сих пор такая. Какое-то идиотское желание защитить свою мать заставило меня начать фразу, но мне не следовало ее заканчивать.

Джона — это воплощенный кошмар.

— Ты не знаешь мою мать. Ты, блядь, никогда даже с ней не встречалась. Не смей, блядь, говорить о ней так, будто ты что-то знаешь.

Я вижу безумие в его глазах и понимаю, что пропала.

Джона расстегивает пряжку ремня и ширинку штанов. Я пытаюсь вырваться, пробраться по полу, увеличить расстояние между нами, но это бесполезно. Комната слишком мала, и мне некуда идти. Моя спина ударяется о стену, и я знаю, что все кончено.

Он падает на меня.

Руками раздвигает мои бедра.

— Кричи, сколько захочешь, Рыжая. Это не имеет значения. Я подсыпал кое-что в последний стакан папы.

Он бьет меня. От удара я отшатываюсь, сознание ускользает. И бьет меня снова и снова, по груди, животу… везде. Когда он врывается в меня, мой разум становится пустым. Я исчезаю в тумане небытия.

Выныриваю из этого тумана только тогда, когда чувствую агонию боли в запястьях.

Я возвращаюсь в свое тело, и паника овладевает мной. Голый и весь в крови, Джона стоит на коленях надо мной с ножом в руках, а мои запястья…

О боже! Мои запястья! Кровь алой рекой стекает по моим рукам, когда я подношу руки к лицу. Слишком много крови. Здесь слишком много крови.

— Джона, что ты наделал?

— Тебе не следовало так говорить о моей матери, — рычит он.

— Черт. Я… я умру, Джона…

На его пепельно-бледном, забрызганном кровью лице отражается едва заметный шок. Вялый и опустошенный член висит между его ног. Парень отшатывается, выронив нож, и звук его удара о дерево звенит у меня в голове.

— Ты… не должна была… говорить это… о моей маме, — шепчет он.

Паника заставляет меня оживать, даже когда я чувствую, что угасаю. Мое сердце сильно бьется, ударяясь о ребра, отбивая отчаянный ритм, пытаясь справиться с шоком…

— Джона. Джона, послушай меня. Если ты бросишь меня вот так, они поймут, что это был ты. Если ты позволишь мне умереть, они узнают, что ты напал на меня.

Он качает головой.

— Нет. Никто не узнает.

— Узнают! Они проведут вскрытие. О, боже, они… — Комната качается. У меня так кружится голова, что я даже ничего не вижу. Слишком много крови. Так много крови. — Они узнают, что ты… изнасиловал меня. Синяки…

— Блядь! — Джона рвет на себе волосы, сгибаясь пополам. — Это все твоя вина. Какого хрена тебе понадобилось говорить это дерьмо!

Как будто щелкнули переключателем, он камнем падает на пол, обхватив голову руками и начинает плакать.

— Отвези меня…в больницу, Джона. Отвези меня и… все будет хорошо.

— Нет! Нет, нет, нет! Я не могу!

— Отвези меня!

Он резко поворачивает ко мне красное, все в пятнах лицо, глаза безумные, как ад.

— Ты расскажешь им, что я сделал!

— Не расскажу. Клянусь. Я скажу… что сделала это сама. Никто никогда… не узнает.

Джона перестает плакать. Он шмыгает носом, вытирая его тыльной стороной ладони. И выглядит как маленький мальчик — ребенок, оправляющийся от приступа гнева.

— Клянешься? Если отвезу тебя, ты скажешь им, что это сделала ты? Не я?

— Клянусь.

Он на секунды задумывается. Секунды, которых у меня нет. И затем…

— Ладно. Но если ты скажешь хоть слово об этом, я, черт возьми, вернусь за тобой, Рыжая. Вот увидишь, черт возьми. И в следующий раз я сделаю так, что будет еще больнее. А затем найду твою гребаную мать и убью и ее тоже.

Меня не волнуют его угрозы.

Он поднимает меня и начинает одевать. Я чувствую себя безвольной тряпичной куклой в его руках. Я так быстро угасаю.

— Я серьезно, Пресли. Клянусь Богом. Я убью тебя. Я вернусь и убью тебя.

Это не имеет значения. Все это не имеет значения.

Я хочу жить.

Я хочу жить.

Я хочу жить.