Акт бунта

ГЛАВА 36

ПАКС

Когда возвращаюсь, Пресли спит, свернувшись калачиком. Я фотографирую ее, подвешивая объектив прямо над ней, где она лежит, свернувшись в позу эмбриона, и уже знаю, что это будет моя любимая фотография всех времен; она может получиться чертовски размытой и сильно недоэкспонированной, но я никогда не сделаю снимок лучше.

Включаю телевизор и загружаю Call of Duty; подключаю звук к наушникам, чтобы грохот выстрелов не разбудил Чейз, а потом сажусь на диван под окном с наушниками, висящими у меня на шее, и просто… наблюдаю за ней.

Недавно я сказал Джейкоби, что нет ничего более жуткого, чем наблюдать за кем-то, пока тот спит, но на самом деле это не так. Я чувствую себя мудаком-неудачником первого класса, когда присаживаюсь на край дивана, локти на коленях, подбородок в ладонях, руки прикрывают рот… черт возьми, я в панике.

Я видел, как это происходило.

Я, блядь, почувствовал это.

Говорил себе, что это не по-настоящему. Что я смогу избежать этого.

Сказал себе, что не стану жертвой того же дерьмового человеческого состояния, что и мои друзья, но, черт возьми.

Я был таким тупым идиотом.

Высокомерным.

Думал, что смогу быть выше этого.

Блядь.

Чейз шевелится в моей кровати, и я подпрыгиваю, хватаю контроллер рядом с собой и нажимаю на кнопки, как будто играю все это время. Когда девушка садится, ее щеки становятся ярко-пунцовыми при виде меня.

— Черт. Мне очень жаль, — говорит она. — Я не хотела засыпать.

Я делаю вид, что снимаю наушники, хотя прекрасно ее слышал. Я такой придурок.

— Хм?

— Я не хотела засыпать, — повторяет она.

— Я же сам предложил. — Пожимаю плечами, как будто это не имеет большого значения, что она только что спала в моей постели, где никогда не спала ни одна другая девушка. — Хочешь, подвезу обратно в академию? — Я само воплощение беззаботности.

Она зевает.

— Да, пожалуйста.

Пока она переодевается обратно в свою одежду, я заворачиваю буррито, которое приготовил для нее ранее — то, от которого она откусила один кусочек, — в кусок кухонной бумаги и ставлю его в микроволновку. Она ничего не говорит, когда я грубо протягиваю его ей у входной двери. Пресли ест молча, пока я везу ее в гору. У нее хватает ума ничего не говорить о странном напряжении, которое сейчас висит между нами, но знаю, что она это чувствует. Я, блядь, чувствую это. Что-то изменилось между нами, и я не готов к этому. Не хочу этого. И сделал бы все, чтобы все вернулось на круги своя, как было до каникул, когда я даже не помнил, как чуть не трахнул ее в лесу в ночь последней вечеринки в Бунт-Хаусе. Но это невозможно отменить. Невозможно вернуть. Нельзя отменить взрыв бомбы.

Я даже не знаю, что, черт возьми, мне теперь делать. Я видел, как другие люди ведут себя с людьми, к которым у них якобы есть чувства, но идея протянуть ладонь и взять Чейз за руку просто кажется чертовски унизительной. Так что я этого не делаю.

Она вылезает из «Чарджера», и я грызу ноготь большого пальца, пока наблюдаю, чтобы убедиться, что та благополучно миновала двери академии, прежде чем съезжаю с подъездной дорожки на действительно опасной скорости. Мое сердце так сильно бьется, когда я возвращаюсь в дом. Мне нужно посидеть в машине пять минут, дыша, думая, дыша, думая, прежде чем вернуться в свою комнату. И когда это делаю, первое что я замечаю? Единственный рыжий волос на моей подушке, свернувшийся сам по себе, как Уроборос, символ вечности, змея, пожирающая собственный хвост.

Змеи — это символы трансформации.

Перемены.

Ха-ха, черт возьми, я слишком много в это вкладываю. Смахиваю волос с подушки и бросаюсь на кровать, впиваясь тыльными сторонами ладоней в глазницы, пока не вызываю всплески цвета за веками.

Блядь.

К черту это гребаное дерьмо.

Серьезно.

Блядь.

Достаю свой сотовый и отправляю сообщение Джейкоби.

Я: Нужна твоя помощь кое в чем.

Он отвечает сразу же.

Рэн: ???

Я: Откопай все, что сможешь найти на мудака по имени Джона Уиттон.