От его слов с моих мозгов вмиг слетает пелена. Чертов дурман, в котором я плавала эти минуты, пока мы были будто в другом измерении, где все легко и просто, как этот флирт, где все возможно…
Звуки саксофона сменяются перебором клавиш на рояле, и по всем правилам приличий мы должны отойти друг от друга, ведь пришли на этот вечер не вместе, чтобы танцевать один танец за другим, но рука Влада все там же – у меня на талии, а моя продолжает лежать на его плече.
– Ты опоздал на пять лет, – говорю, пытаясь отстраниться.
Его ненавязчивая поддержка вдруг становится хваткой. Рука напрягается, не позволяя сделать шаг в сторону.
– Может, это к лучшему?
Он смотрит в мои глаза, и он больше не флиртует. Превращается в того самого мужчину, который для меня незнакомец. Слишком собранный, слишком серьезный и взрослый, о чем поют эти морщинки в уголках его глаз и на лбу. Еле заметная седина на его висках.
– К лучшему?! – Мой голос непроизвольно звенит. – Ты уехал и не оглянулся. Ты опоздал, Градский!
Мне стыдно от того, что ему стоило только легким тычком подтолкнуть меня из колеи, чтобы я полностью вывалилась из нее сама, но жесткий удар о стену, которую я выстраивала между нами годами, больнее любого падения. Я выстраивала ее с того самого дня, когда, стоя в аэропорту под табло с расписанием рейсов, поняла, что мне никогда за ним не угнаться, куда бы он ни поехал! И дело не в разделяющем нас расстоянии, дело в том, что он никогда не ответил бы на мои чувства. Тогда я поняла, что ему не нужна.
– Арина…
Я взрываюсь.
– Хочешь предложить мне две недели? Опять? Ты что, думаешь, я до сих пор тебя люблю? Это даже для тебя самонадеянно!
С моих губ слетает истеричный смешок, в ответ желваки на щеках Влада дергаются.
– Так было лучше для нас обоих, – говорит твердо. – Поверь мне.
– Нет, так было лучше только для тебя. – Тычу пальцем в его грудь. – Ты… я… ты даже не представляешь, что со мной было, когда ты уехал!
Я пытаюсь его оттолкнуть. Обида и невысказанная когда-то боль рвутся из меня наружу. Царапают горло. Для этих слов не время и не место. Для них вообще нет подходящего момента, потому что я никогда не собиралась делиться ею с ним. Я даже не знала, увижу ли его снова!
Я впиваюсь пальцами в его плечи, в ответ Влад выпускает мою талию и обхватывает пальцами локоть.
Я даже не заметила, что вокруг прибавилось людей. Вокруг нас толпа, танцующие пары, официанты, музыканты.
Градский тянет меня за собой к колонне, одной из четырех подпирающих потолок, будто и сам понял, что здесь слишком много посторонних глаз, которые уже на нас оглядываются.
Прижав мои плечи к холодному мрамору, нависает сверху.
Его дыхание частое, скулы напрягаются, заостряя линию подбородка.
– Я не мог остаться, Арина, – говорит с нажимом.
– И не хотел…
– Ты могла бы меня понять, если бы слушала то, что я тебе говорил. Но ты ведь не слушала, да?
Он прав!
Я не слушала. Не слушала… Я была ослеплена своей любовью. Я лелеяла ее, оберегала от посторонних глаз, как сокровище.
– Я тебя не ждала, – говорю ему.
– Я и не просил. Я не лез в твою жизнь все это время именно потому, что мне в ней было не место.
– Тебе и сейчас нет в ней места… Ты опоздал. Я с другим. На моем дне рождения он сделает предложение, и я соглашусь.
– Ты его не любишь.
– Ты стал экспертом в любви?! – театрально смеюсь. – Ну а к тебе я не чувствую ничего! Ноль. Видишь эту стену между нами? Мне ничего от тебя не нужно. Я ничего от тебя больше не хочу. У меня все умерло!
Он сжимает свои строгие губы в тонкую линию, сдавливает пальцами мои плечи. Его взгляд тяжелый, разбирающий меня на части.
Он и правда научился владеть собой, а мне достаточно было увидеть его сегодня, чтобы забыть на секунду о том, кто я теперь. Не влюбленная двадцатилетняя дурочка, мечтающая о том, что мы проживем долгую жизнь вместе и умрем в один день. Я больше о таком не мечтаю: ни с ним, ни с кем-то еще. Мой мир устойчивый и безопасный, и мне в нем хорошо! Мне в нем нравится…
– Ничего не чувствуешь? – выгибает Градский брови.
– Нет…
– Хорошо, – кивает. – Видишь вон тот рояль? Поднимись и сыграй. Докажи мне, что ты счастлива, и я уберусь с твоей дороги.
– Ты сделаешь меня счастливой, если исчезнешь прямо сейчас!
Я взвинчена, зла и возбуждена, поэтому, не думая, повышаю голос, вгоняя Градского в еще одну многозначительную паузу.
Он думает пару секунд, потом сообщает:
– Я не исчезаю, не попрощавшись. По крайней мере, с тобой.
Сказав это, он обнимает ладонью мое лицо и склоняет голову.
Теплое дыхание касается моих губ, а следом их накрывают губы Влада. Прижимаются плотно и крепко, лишая меня возможности сделать вдох или выдох.
Мои глаза широко распахиваются.
Я холодею.
Застыв статуей, упираюсь руками в его грудь, но в следующую секунду губ касается горячий язык, встряхивая меня этим касанием до самых пяток.
Это мазохизм, но я всегда помнила, как целовал меня он. Всегда сравнивала. Воспоминания хороводом проносятся перед глазами, пробуждая все то, что уснуло и было спрятано за тысячей замков. Все наши моменты… все до одного…
Мне стоит на миллиметр приоткрыть губы, и Градский тут же раздвигает их своими губами и языком, погружаясь им в мой рот.
Головокружение заставляет схватиться за отвороты его пиджака, но я изо всех сил поджимаю на ногах пальцы, чтобы не отвечать на настойчивый призыв, которым он хочет увлечь меня в этот поцелуй. Сопротивляюсь этим медленным толчкам и проигрываю, когда наши языки соприкасаются.
Градский посылает в мой рот глухой мужской стон, пробирающий до мурашек, и мое сопротивление моментально перерастает в предательскую жажду.
Я отвечаю ему. Делаю короткое движение навстречу, и он тут же разрывает поцелуй, лишая меня этого мучительного удовольствия. Прижимается губами к моей щеке, а я зажмуриваюсь.
– Ты очень чувственная, Моцарт, – бормочет, опрокидывая все мои слова.
Сделав вдох, все же отталкиваю его от себя, говоря:
– В этот раз ты прощаешься лучше.
Выскользнув из-за колонны, быстро пересекаю танцпол. Мне так необходим воздух, что вылетаю из зала, глядя себе под ноги и задевая плечом какого-то мужчину.
Мне жарко. Внутри колотит мандраж.
Рязанцев стоит у бара, опрокидывая в себя порцию виски и жестом прося еще одну.
Подлетев к нему, я восстанавливаю дыхание и поправляю волосы, тряся сумочкой, которая болтается на моем запястье.
Егор бросает на меня медленный взгляд, осматривая с головы до ног, и, криво усмехнувшись, отворачивается.
– Я вызвал нам такси, пошли. – Ставит на стойку очередной пустой стакан, хлопнув им о деревянную поверхность так, что у меня закладывает уши.
– Уже?
– Да. Мне нужен ноутбук. – Переплетает наши пальцы и тянет за собой к выходу.
Я не спорю.
В висках стучит, когда садимся в машину. Сырой уличный воздух вызвал на теле мурашки, и это снова напоминает о том, что под платьем я голая.
Тру ладонями плечи, бездумно глядя в окно, и слышу приглушенный голос Егора рядом:
– Не успел он с самолета сойти, ты уже потекла, да, Беккер?
Вскинув голову, смотрю на его профиль, который похож на злую ироничную маску.
Всплеск мгновенной паники выталкивает сердце из груди, но это смятение быстро сменяется напряжением.
– О чем ты? – спрашиваю хрипло.
– О тебе и Градском. Я думал, ты повзрослела.
Закусив до боли губу, отворачиваюсь к окну и закрываю глаза, чувствуя его насмешливый взгляд на своем лице.