Будь моей

ЭПИЛОГ

Влад

Три года спустя

– У меня от ветра все волосы растрепались.

Я вижу в глубине дома движение, но перевожу глаза на Софию.

Она пытается поправить прическу, глядя на свое отражение в стеклянной двери. Стопроцентно, сделать это ей было бы проще, зайдя внутрь арендованного на этот день дома, но моя дочь не планирует искать легких путей.

Подняв глаза, смотрю на небо.

Ветер и правда немного портит планы. Тучи над головой выглядят небезобидными, а дождь сегодня нам ни к чему. Сам я промокнуть не боюсь, но я давно думаю за четверых, поэтому смотрю на часы, прикидывая в башке расклад на ближайший час.

– Помоги. – Софи вкладывает мне в руку ленточку с приклеенным к ней цветком и протягивает свое запястье. – Развязалось…

Ставлю на фуршетный стол стакан с соком и обматываю ее запястье розовым атласом, делая такой узел, который развязать можно будет только ножницами.

– Готово, – улыбаюсь.

Она смахивает на пирожное. На ней много розового, белого и воздушного. Маленькая корзинка с цветочными лепестками, которую поднимает с пола, чертовски дополняет образ.

– Давай сделаем селфи, – просит.

Наклонившись, подхватываю ее на руки вместе с корзиной.

Софи хихикает, обнимает мою шею и пристраивается щекой к моей щеке.

На экране телефона наши лица.

Чем больше лет ей капает, тем очевиднее наше сходство, даже я не могу этого отрицать, хотя жизненный опыт подсказывает, что такие вещи обычно виднее со стороны.

Но ведь моя дочь слегка аномалия, так что…

Повернув голову, целую ее висок и делаю снимок.

– Еще раз! Ты не смотрел в камеру! – взвизгивает она, смеясь.

Я знаю о своей дочери все.

Знаю, о чем она мечтает, знаю, чего боится. Знаю, как она смотрит на мир, и знаю, как работает ее логика. У нее нет от меня секретов. Я знаю обо всем, что творится в ее сообразительной головке, и я люблю ее больше своей собственной жизни. В долбаную тысячу раз.

Три года назад, когда у Арины начался концертный тур, Софи была со мной повсюду, несколько раз даже попадала со мной на деловые встречи. Тот год мы провели в Японии. Можно сказать, тот год мы провели вдвоем, график у Арины был плотный, она не преувеличивала, когда предупреждала меня об этом.

Я не жаловался.

Мне было в кайф находиться рядом со своим ребенком и знать, что моя женщина занимается делом своей жизни, а наша дочь… черт… она не просто музыкант. Она композитор, в ее копилке уже есть несколько вещей, которые можно назвать музыкальными произведениями, и они вылетают из ее головы как пули.

Она маленький вундеркинд.

– Волнуешься? – спрашивает София.

– Волнуются, когда в чем-то не уверены. – Ставлю ее на пол.

Она босая, как и я, и ее стопы кажутся карикатурно крошечными рядом с моими, даже несмотря на то, что она вытянулась за этот год на восемь сантиметров.

– Мама очень красивая, ты должен волноваться, – хихикает.

Кладу ладонь на ее плечо, прижимая к своему бедру. Ее смех всегда вызывает у меня ответную улыбку. И охеренное чувство наполненности.

Из дома на террасу выходит Роман в компании супруги и детей. Дресс-кода у нас нет, но они соблюли очень расслабленную официальность: на Романе белая рубашка и подкатанные снизу брюки, на Юле голубое платье. Я предполагаю, что дресс-код у них все же есть, потому что его брюки и ее платье поразительно схожи по цвету. То же самое касается их детей. Голубой ненавязчиво присутствует в их одежде.

– Привет, – жму Роме руку.

На его плече сидит черноволосая смуглая девочка, старший сын Давид такой же смуглый и черноволосый, это даже забавно.

В последнее время они живут здесь, на Бали, так что нам не пришлось сильно напрягаться, чтобы состыковать свои планы.

– Как красиво… – Юля прикладывает ко лбу ладонь домиком, глядя на украшенный пляж за моей спиной.

– Спасибо, – говорю с ленцой.

Моей заслуги в этом нет. Декором занималась Арина. Здесь все сделано по ее вкусу. Так, чтобы нравилось именно ей. Много белых цветов, зелени и дерева.

Давид дергает Юлю за юбку, сообщая:

– Я пить хочу.

– Ты забыл про вежливость? – цокает она. – Поздоровайся с Софией.

Переведя на нее настороженный взгляд, парень буркает «привет».

– Привет, – глухо отзывается моя дочь.

Чешу кончик носа, пряча улыбку.

Софи возмущает смуглый цвет его кожи и черные кудрявые волосы, но в целом это одна из попыток найти в нем недостатки, кажется, так в семилетнем возрасте работает взаимная симпатия.

На веранде появляется мать Арины, по-моему, среди нас всех сегодня она самый взволнованный человек.

– София… иди на свое место… – суетливо велит. – Влад, дай я поправлю…

Взмахнув юбкой, дочь уносится по песку и скрывается в бунгало, где Арина готовится к торжеству.

Смотрю на ряды стульев, выставленных перед свадебной аркой, и нахожу глазами Кристину. У нее на руках вертится моя годовалая дочь, у которой к лысой голове прикреплен белый бант.

– Пошли, – приглашаю Гецев присоединиться к гостям. – Обувь можно оставить здесь, – указываю на край веранды.

Гостей у нас немного. В общей сложности двенадцать, не считая детей. Семья Арины, мой отец со своей супругой и несколько общих друзей.

На этом мероприятии я жених, поэтому занимаю свое место под аркой за пять минут до того, как арфист дает нам торжественный аккомпанемент.

Арина появляется в проходе под руку с отцом. Софи устилает им путь цветочными лепестками, медленно идя впереди.

Фотограф отрабатывает свой гонорар, вертясь вокруг Арины.

Этот день – ее идея. Я просто не в состоянии ей отказать, кто я, твою мать, такой? Даже легкая нелепость мероприятия меня не смущает. Нелепость заключается в том, что мы оформили брак еще два года назад, пусть и в этот же день. Примерно через два месяца после того, как на мой рабочий стол лег положительный тест на беременность. Положительный ответ на свое предложение руки и сердца я получил еще до того, как мы с Моцартом сделали второго ребенка. Мы не особо его планировали, но, отправляясь в турне, Арина слегка налажала с контрацепцией.

В этот раз я не пропустил ничего. Ничего из беременности Арины. Был вторым, кому дали в руки Иванку в первые минуты ее жизни. В моем поле координат это было землетрясением. Она была такой крошечной, что мне до сих пор это кажется нереальным. Моя жизнь не будет прежней, мне просто, мать вашу, никогда не забыть первого контакта со своей новорожденной дочерью. Это была любовь с первого взгляда. Сильнее эмоций со знаком плюс я не ловил почти никогда.

Почти…

На Арине тонкое белое платье без бретелек. Волосы выглядят так, будто какой-то особенной прически там нет, но это, очевидно, запланированный эффект с учетом полуторачасовой возни парикмахера.

У Арины в руке небольшой букет цветов, второй она обвивает локоть своего отца.

Наполняю морским воздухом легкие, сделав глубокий вдох.

Ветер треплет ее волосы и ткань платья, и это, блять, красиво, хотя по выражению лица Моцарта понимаю, что это в ее планы не входило.

Когда встречаюсь с ней глазами, она одергивает юбку платья и улыбается.

В моем горле немного тесно.

Все это достаточно атмосферно, даже несмотря на то, что священник у нас липовый. Но клятвы, которые я собираюсь со всем пафосом принести, – реальнее некуда.

Любить… почитать… в горе и в радости…

Примерно этим я и занимаюсь последние три года.

Это несложно. Гораздо проще, чем мне когда-то казалось. Гораздо необходимее, чем я когда-то мог представить.

Быть живым. Быть цельным. Быть нужным. Иногда просто фактом своего существования.

Протягиваю Арине руку, она вкладывает свою прохладную ладонь в мою, выпустив отцовский локоть.

Мы уже год безвылазно торчим на Бали.

У Арины есть предложения по работе, но последние два года мы оба посвятили ее беременности и нашей семье. Иванка родилась здесь. Здесь Софи пошла в школу. Здесь наш дом и мои проекты, по крайней мере, на данный момент.

– Привет… – говорю хрипло, притягивая к себе жену.

Все прекрасное, что есть в моей жизни, – ее рук дело. Моя семья и все, что с ней связано: наш быт и заведенные в нем порядки, хотя на первый взгляд может показаться, что правил в нашем доме не существует. Мой свояк считает наш быт бардаком, потому что каждый делает то, что ему хочется, особенно Софи, но у нее слишком спонтанная манера поведения, чтобы загонять нашу аномалию в какие-то рамки.

– Привет… – Арина встает на носочки, обнимая меня за шею.

– Хочу поскорее перевести мероприятие в горизонтальную плоскость… – бормочу ей на ухо.

– Очень кстати, – шепчет она в ответ. – Я под платьем голая…

– Это херовая информация… – Зарываюсь лицом в ее волосы.

– Идите в номер! – гаркает Андрей, раскачивая на бедре своего сына Ника, на голове которого белая панамка с акулами.

Дружный смех подхватывает его идиотский выход, мне ничего не остается, кроме как присоединиться, сжимая вокруг Арины руки.

– Начнем? – откашлявшись, объявляет наш «священник».

– Готова стать Градской еще раз? – усмехаюсь я, глядя в лицо жены.

– Просто не терпится, – бормочет Моцарт.

Конец.