Будь моей

Глава 15

– Мамочка, если я принцесса, то ты королева? – голос Софийки нарушает гнетущее молчание в машине, за рулем которой сидит мой хмурый брат.

Я чувствую на своем лице его тяжелые взгляды всю дорогу. Когда поворачиваюсь и отвечаю на очередной, губы Андрея сжимаются в тонкую линию, потому что, собираясь что-то сказать, он всякий раз решает этого не делать.

Меня это устраивает.

Мы два дня друг друга избегали, а сегодня слишком суматошный день, чтобы начинать говорить о том, что так кривит его лицо.

Обо мне и его друге, который своим возвращением в город сломал все, к чему успел прикоснуться. Без него все работало идеально, а теперь все вокруг шатает и трясет, как от землетрясения, которое никто не заказывал!

– Королева, ага, – отзывается вместо меня Андрей. – Дашь ей свою корону, малыха?

Обернувшись, вижу, как рука дочери тянется к маленькой серебряной диадемке, украшающей ее кудрявую головку.

Она мечтала надеть ее всю неделю, и наконец-то этот день настал. Сегодня мне исполняется двадцать пять. Андрей вызвался отвезти нас на праздник в ресторан. Я знаю, он сделал это для того, чтобы успеть поговорить наедине, до встречи с родителями и Егором.

– Корону? Мою? – Софи растерянно хлопает глазами. – Мамочка, ты хочешь мою корону?

Покосившись на Андрея, ударяю кулаком по его колену.

Он чешет пальцем нос, пряча улыбку.

– Не нужно. На тебе она лучше смотрится, зайка, – успокаиваю ее, ведь она отдала бы мне свое сокровище, даже несмотря на любовь с первого взгляда.

Болтая ногами, Софийка начинает напевать какую-то мелодию, поигрывая в воздухе пальцами по клавишам воображаемого инструмента.

Отвожу глаза, чувствуя маленький укол в сердце и борясь с желанием растереть это место кулаком.

Андрей смотрит на племянницу в зеркало заднего вида и хмурит брови.

– Ни хрена не похожа. Или я слепой? – пробует он начать этот выматывающий разговор.

– Может, неправильно смотришь… – отвечаю я.

– Может быть…

Его пальцы сжимают руль до скрипа кожи. Он молчит мгновение, потом спрашивает:

– Ты из-за этого музыку бросила? Из-за него?

Его вопрос заставляет меня напрячься.

Когда-то мне было легко делиться своими чувствами со всем миром. До того, как они стали сложнее китайской головоломки. Тем более странно вот так обсуждать их с Андреем. Я столько лет могла делать это только с Кристиной, как вор, который что-то украл.

Пряча от брата глаза, пожимаю плечом:

– Из-за себя самой.

– Я сопоставил пару фактов… – продолжает он. – Ты перегорела, да?

Молчу, поджав губы.

Я люблю и ненавижу музыку одновременно.

Она отбрасывает меня в то время, где моя душа горела то от вселенского счастья, то в болезненной агонии. Реши я сесть за инструмент, музыка подняла бы в душе слишком много эмоций, от которых я хотела избавиться.

В последний свой раз я играла Владу. После его отъезда я так и не смогла подойти к инструменту. И не хотела. Точно знала, что это разорвет меня в клочья. Я просто отрезала себя от музыки. Как от воспаленного органа, без которого все еще можно продолжать жить, а с ним… никак.

– Музыка – это либо боль, либо любовь, – говорю брату. – Боль – не самое приятное чувство. А любовь… я перегорела, да…

– А как же Софийка? – спрашивает Андрей.

– Она другое, – отвечаю тихо.

– Арина, тебе двадцать пять… любовь… она у тебя будет, если ты захочешь… Егор?

– Да. Есть Егор…

– Ты его не любишь, – констатирует Андрей.

Его слова точь в точь копируют слова Градского, и я решаю дать выход своему раздражению и на брата тоже.

– Я больше не ищу любви. У меня все хорошо без нее. Это мой выбор, я что, должна тебе что-то доказывать?

– Мы просто разговариваем, – говорит он твердо.

– Тогда придумай тему поинтереснее, чем любовь, ладно? Иначе я решу, что тебя в Китае подменили.

Он бросает на меня испытующий взгляд, говоря:

– Я тебя тоже не узнаю.

– Я выросла…

– Думаю, дело не в этом…

Я отвечаю молчанием, а Андрей ровно спрашивает:

– Когда ты успела вляпаться в Градского у меня под носом? Я даже предположить не мог…

– Что в этом такого невероятного?

– Невероятного? – отзывается немного зло. – Он сложный человек, и он не для тебя. Я и сейчас советую тебе держаться от него подальше.

Внезапно это утверждение вызывает у меня прилив раздражения. И хоть пять лет назад он не сказал мне этих слов, потому что я не спрашивала, была уверена, что именно так он и скажет.

– Может, ты меня совсем не знаешь? Откуда ты знаешь, кто мне нужен? – так же зло говорю ему.

Он бросает на меня еще один тяжелый взгляд, бормоча под песни Софи:

– Я понял. Я тебя ни хера не знаю… И его, судя по всему, тоже.

Последние слова он произносит с насмешкой, от которой веет разочарованием и раздражением. Если он разочаровался в дружбе, то я не смогу ему помочь.

– Почему ты ему не сказал? – спрашиваю вместо этого. – О… Софийке?

– Подумал, что это только наше дело. Тонкое и семейное. Нет? – смотрит на меня. – Если бы я, блять, знал, – понижает голос. – Притащил бы его прямо из Тибета.

Именно поэтому я не хотела, чтобы он знал…

Отвернувшись к окну, смотрю в пространство.

– Мы скоро приедем? А там будет торт? – раздается с заднего сиденья звонкий голос дочери.

– Будет…

– Шоколадный?

– Надеюсь, что нет… – отзывается брат себе под нос.

– А я люблю шоколадный… – рассуждает Софи, принимаясь вслух перечислять плюсы шоколадных тортов.

– Когда собираешься родителям сказать? Или мне это сделать?

Закусив губу, смотрю на свои колени, разглаживая на ткани платья невидимые складки.

– Я сама скажу, – прошу. – Ты не лезь.

– Я поражаюсь, как ты так долго молчала…

– Он был женат. Был твоим другом. Был моей первой любовью.

Пальцы Андрея снова смыкаются на руле. На скулах пляшут желваки.

– Я все-таки дам ему по роже.

– Это наши с ним дела… – произношу в сердцах. – Я не хочу, чтобы ты вмешивался. Не хочу чтобы хоть кто-то вмешивался. Теперь это касается только нас троих. Меня, Влада и Софи.

– А как же Рязанцев?

– Я не знаю, Андрей, – говорю сокрушенно.

Чтобы избежать еще каких-то вопросов, выхожу из машины, как только она тормозит.

– Цветы! – взвизгивает Софи, показывая пальцем на крыльцо ресторана. – Мамочка, смотри, как красиво! Это для тебя и меня?

– Для нас… – Помогаю ей выбраться из детского кресла.

На дочери белое воздушное платье, через плечо перекинут ремешок блестящей сумочки, из которой торчат розовые заячьи уши.

– Привет… – Оставляю мягкий поцелуй на щеке встречающего нас отца.

Он со счастливой улыбкой осматривает меня с ног до головы, бормоча:

– Красавица. Светишься.

На мне длинное голубое платье без рукавов и лямок, профессиональный макияж и модная укладка волнами, которую я поправляю рукой, отвечая мягко:

– Спасибо.

Мне никогда не хватит смелости сказать отцу или матери, что счастливая картинка моей жизни – это только бутафория. Я счастлива, но совсем не так, как представляют себе они. Я никогда не показывала отцу того, что стала другой. Что я больше не беспечный мотылек, главная цель жизни которого – радоваться рассвету и мечтать о музыке. Последний год у папы проблемы с сердцем, и мы стараемся оградить его от любых волнений.

Не представляю, как скажу ему о Владе!

– Где моя вторая принцесса? – делая умилительный голос, папа ищет глазами Софи.

Она кружится вокруг нас, показывая, как юбки ее платья умеют взлетать вверх. Помогает себе руками и хихикает.

– Дедуля! Посмотри…

На мою талию неожиданно ложится мужская ладонь, знакомый голос рядом с ухом произносит:

– С днем рождения. Отойдем?

В руках Егора огромный букет роз.

Он оглядывает мое платье и прическу, кивает Андрею. Его карие глаза излучают спокойствие, лицо непринужденное, а губы растянулись в приветливую улыбку.

Мы почти и не общались последние дни.

Нам сложно поддерживать ежедневный контакт, живя раздельно, именно поэтому он сделал мне предложение. Сделал его задолго до моего дня рождения, и я согласилась, потому что с ним мне спокойно и комфортно. Мы не съехались раньше только из-за Софи. Она все еще привыкает к присутствию Рязанцева в нашей жизни, а он… был согласен не спешить.

Егор отводит меня в сторону и дожидается, когда моя семья войдет в ресторан, после чего спрашивает:

– Как дела?

– Отлично, – растягиваю в улыбке губы, принимая розы. – А у тебя?

– Поцелуешь? – выгибает он брови.

Этот вопрос похож на предложение мира, хотя то, что произошло в такси три дня назад сложно назвать ссорой.

Здесь и сейчас не время и не место для выяснения отношений и ругани. У меня день рождения, а внутри ресторана нас ждет человек сорок гостей.

Впереди длинный вечер. То время, что я провела рядом с Егором, научило ответственности, ведь у меня есть обязанности, хотя их нельзя назвать чудовищно обременительными.

Он ждет, продолжая смотреть на меня исподлобья.

Встав на носочки, коротко прижимаюсь к его полным и горячим губам. Он провожает мои губы взглядом, когда отстраняюсь. Смотрит в лицо, спрашивая:

– Надеюсь, ты не собираешься сегодня выставить меня дураком?

Этот вопрос кажется мне ударом указкой по пальцам! Мгновенно меня взвинчивает, но, взяв себя в руки, я отвечаю:

– Я никогда не выставляла тебя дураком. И не собираюсь.

– Я на это надеюсь, Арина.

Отвернувшись, иду к ресторану. Рязанцев придерживает для меня дверь, пока вешаю на лицо дежурную улыбку.

Внутри из колонок льется легкая музыка, несколько десятков человек на входе поднимают бокалы в мою честь.

Немного стушевавшись от такого внимания в свой адрес, принимаю поздравления, разглядывая присутствующих.

Вижу несколько коллег из офиса, Кристину, моих родителей и брата.

Вижу рядом с ними Софи. Она кружится вокруг своей оси, вновь и вновь демонстрируя всем возможности своего платья.

Сбиваюсь с шага, когда возле отца вижу Градского, одетого в черный костюм и белую рубашку без галстука. И его сюда никто не приглашал.