Будь моей

Глава 29

– Вашим глазам о-о-очень идет этот оттенок. – Маячит перед моим лицом визажист. – Вас все устраивает?

Девушка отходит в сторону, а я смотрю на себя в гримерное зеркало.

После бессонной ночи я бы не взялась делать себе макияж самостоятельно. Сегодня я бы не взялась за него в любом случае, от волнения я еле-еле удержала в руках кружку утреннего кофе.

В желудке пусто, но эта пустота дает мне ощущение легкости. Его ничтожное подобие.

Я то и дело разминаю пальцы, чтобы они не одеревенели от того, что вся кровь ушла из моих рук. От этого они ледяные.

Это волнение меня прикончит.

Время сегодня мчится в какой-то сумасшедшей перемотке. У меня было целых две недели, чтобы справиться с волнением, но все бесполезно. Чем ближе я подбиралась к этому дню, тем сильнее волновалась.

У меня прическа в виде ракушки на затылке и идеальный классический макияж с черными стрелками. Оценив его в зеркале, хрипловато отвечаю:

– Да, очень. Спасибо.

За тот час, в течение которого девушка со мной работала, я не произнесла ни единого слова. Наверное, она считает меня социопатом.

Я сбежала из дома три часа назад, оставив Софийку на попечение Кристины. Она в курсе, куда я отправилась. Мне пришлось попросить ее остаться сегодня дома и присмотреть за Софи.

За окном салона красоты уже темнело, когда я в него вошла, был дождь.

Наверное, они дома. Смотрят телевизор или готовят ужин.

Я стремилась отправиться в этот бой в одиночестве. Все для этого сделала. Но сейчас мне кажется, что я не отказалась бы от поддержки. Было бы неплохо хоть об кого-то согреть руки.

Я репетировала две недели с таким упорством, что приходилось отправлять моих домочадцев куда глаза глядят, чтобы моя дочь не возненавидела фортепианную музыку раньше, чем начала ей учиться, а Кристина не сошла с ума от моих многочасовых занятий.

Мое такси уже приехало.

Торопливо рассчитываюсь за стойкой администратора и дергаю с вешалки свой плащ. Глядя себе в глаза через зеркало, стряхиваю невидимые пылинки с черного платья-футляра, в которое одета. Мне приходится держать плащ палаткой у себя над головой, пока перебегаю тротуар, чтобы сесть в машину. В ней я в десятый раз перечитываю инструкции от организаторов, надеясь, что не опоздаю, ведь уже семь вечера, а в городе всегда пробки.

Перспектива опоздать нервирует меня не меньше.

Я просто ерзаю по сиденью, как будто по нему рассыпали битое стекло.

В программе концерта сплошь незнакомые мне имена. Кое-кого из этих музыкантов я нашла в интернете и послушала. Они неплохи. Даже очень хороши. А я… я планирую выложиться, и я выбрала для этого достаточно сложное произведение, чтобы мое волнение было не надуманным.

Заходить с ноги в эту дверь чертовски самонадеянно, но у меня тоже есть имя, и я хочу, чтобы его знали.

Мысли об отце моей дочери мешают потонуть в мандраже по самую макушку.

Перед глазами встает то его лицо, то его улыбки, которыми он разбрасывался, когда забирал Софию с собой в прошлую субботу. Они обедали с его отцом и ездили погулять в парк, где, судя по фотоотчету Градского, кормили уток.

Его улыбающееся лицо рядом с ее личиком – картина, от которой на моих ногах поджимаются пальцы.

С того дня я Влада не видела. Он предупредил, что улетает на несколько дней в Лондон, и я не знаю, вернулся ли он в город или решил задержаться подольше. Я также не знаю, разболтала ли ему Софийка о моих воскресших талантах, если и да, то он словом не обмолвился.

Цветы от Рязанцева наконец-то перестали приходить. Я очень надеюсь, что этим он демонстрирует отказ от попыток поговорить и вернуть прошлое. Я поставила точку в наших отношениях еще два месяца назад, когда вернула ему через брата кольцо.

Глядя на то, как по стеклу такси барабанят капли дождя, с ясностью понимаю, что рядом с ним стряхнуть пыль со своего пианино было все равно, что грести одной против течения. Я бы не смогла поделиться с Рязанцевым чем-то сокровенным. Застрявшей в душе болью от потери этого важного элемента своей жизни. Егор хотел видеть меня другой. Не строящим карьеру музыкантом, а женой и спутницей, которая его интересы всегда будет ставить на первое место.

Раньше мне казалось, что эта роль меня устраивает, а сейчас, когда у меня за спиной будто крылья выросли, эта роль кажется мне клеткой.

Боже, какой глупой я была, когда решила, что могу обмануть свою чертову природу. А может, дело в том, что Градский заразил меня этой идеей, как вирусом.

Где он, черт его возьми?

Обычно он появляется любыми доступными способами: звонками, сообщениями, внезапными визитами, а теперь от него ни слуху ни духу почти неделю.

Это проклятая слабость, но я хотела бы услышать его голос именно сейчас. В триллион раз больше, чем чей-то другой.

Наша переписка похожа на ту, которой обзаводятся люди в разводе. Мы обсуждаем только Софи, обмениваемся ее фотографиями, смешными и милыми моментами.

Я на взводе, и мне нужно отвлечься, именно так я объясняю себе то, что делаю.

Нырнув в телефон, листаю галерею и выбираю фото, где дочь сегодня утром переместилась спать в мою кровать со всем выводком своих любимых зайцев.

Отправляю ее Владу, закусив изнутри щеку и наблюдая, как вверху экрана бегают точки, потому что он набирает ответ почти в ту же секунду.

«Тебя выселяют из кровати?» – читаю на экране.

«Почти каждую ночь», – пишу и отправляю.

«Как насчет твоего фото?»

Втянув в себя воздух, откидываю голову на сиденье.

Вступать с ним в подобные переписки – значит флиртовать. Мне хочется этого до зубного скрипа, но он четко дал понять, что играть с ним во флирт можно только по его правилам.

К черту его правила. Он может уступить или нет, решать ему!

Делаю фото своих ног в черных лодочках на шпильке и тонком капроне чулок на заднем сиденье такси и, пока не передумала, жму отправить.

«Выше?» – намекает он на мое лицо или грудь.

Мы все-таки флиртуем.

В животе сладко печет.

Это тот самый букет эмоций, которых я так боюсь рядом с Владом. Это его чертово умение по щелчку намочить мое белье.

«Как насчет тебя?» – предлагаю.

«Меня? Я бы предпочел что-нибудь с тебя снять».

Я все же закусываю до боли губу. По телу мелкой рябью растекается возбуждение.

«С этим я сама справляюсь».

«Очень жаль».

Меня подмывает спросить его о том, где он находится.

Гложет и щиплет, но я этого не делаю.

Убираю телефон в сумочку и, щелкнув замком, устремляю взгляд за окно такси, где мелькает умытая дождем Москва и виднеются знакомые мне улицы.

После концерта состоится аукцион современного искусства, выручка от распроданных лотов пойдет в благотворительные фонды.

В зале будет импресарио, но я не рассчитываю на предложения в свой адрес. Это хорошо. Даже отлично. Мотаться по миру с концертами – это не то, чего я бы хотела для нас с дочерью. Я вряд ли могла бы взять ее с собой, а оставлять ее одну… я так не могу… Я и сама не знаю, каким вижу свое будущее, оно сузилось до желания вновь прикоснуться к тому, от чего когда-то добровольно отказалась.

На входе встречает распорядитель с планшетом, после чего суетливо передает меня в руки другого распорядителя, пока я в спешке на ходу отряхиваю плащ и проверяю прическу.

Мандраж накрывает меня новой волной уже за кулисами, где все существуют сами по себе, погруженные кто в мрачное молчание, кто в задумчивость.

Я отказываюсь от воды, бутылки которой здесь всем предлагают.

Вода застрянет в горле, и меня вырвет.

Мое выступление под номером семнадцать, я буду играть Брамса.

От первых аплодисментов меня потряхивает. Чтобы абстрагироваться, вставляю в уши наушники и начинаю бродить по коридору.

Проходящий мимо организатор показывает мне десятиминутную готовность.

В зале море лиц. В центре сцены рояль, и, когда сажусь за него, свет глушат, оставляя освещенными только меня и инструмент.

Остаемся только он и я.

Теперь я понимаю, что значит восставать из пепла.

Пока играю, питаюсь вибрациями, которые отдаются в сердце, и до очередного спазма в горле осознаю, как по этому скучала. Это окрыляющее чувство!

Аплодисменты разгоняют кровь. Крики браво делают ноги ватными. Я переставляю их с трудом, уходя со сцены, потому что вымоталась, но внутри меня продолжает колотить так, будто в сердце вкололи адреналин.

– У нас организован небольшой фуршет для участников, – торопливо объясняет мне девушка с гарнитурой в ухе по дороге в комнату отдыха, куда я несусь по коридору. – Также можете остаться на аукцион.

– Спасибо, – говорю севшим голосом.

Мне нужно на воздух. Теперь, когда все позади, у меня горит лицо, и мне жарко, сердце стучит как бешеное.

Хочу бежать куда-нибудь под дождем и глотать этот чертов воздух!

Схватив свои вещи, выскакиваю на пожарную лестницу и замираю как вкопанная, будто вошла в стену, потому что пролетом ниже вижу пристроившегося у стены Градского. Опершись о нее плечом, он поднимает на меня глаза, оторвав их от экрана своего телефона, а под мышкой у него зажат букет белых пионов.

Вскинув брови, он убирает телефон в карман коричневой кожаной куртки.

Мне требуется секунда, чтобы отмереть.

Чтобы увидеть, как скучающее выражение на его лице сменяется легкой ухмылкой.

Стиснув кулаки, осматриваю его с ног до головы и заставляю ноги прийти в движение. Стуча по ступенькам каблуками, останавливаюсь только тогда, когда обвиваю шею Влада руками, безжалостно смяв зажатые между нами цветы.