Я бы могла сказать, что перед моими глазами пронеслась вся жизнь, но это не так.
Перед моими глазами оконное стекло, по которому стекают мелкие капли дождя, и я не думаю о своей жизни. Ни о прошлой, ни о будущей. Не думаю. Всем, кто считает мою натуру возвышенной, я бы сказала, что они ошибаются.
Я никогда не чувствовала себя такой приземленной, как сейчас. Я не думаю о музыке, не думаю о боли, душе, чувствах. Глядя в окно у себя перед глазами, я думаю о том, застегнула ли моя дочь пуговицы на своем пальто, потому что на улице холодно. Я думаю о том, проголодалась ли она. А может, она хочет пить? Я не сомневаюсь в том, что могу закончить карьеры всех до единого сотрудников администрации этого заведения, но я думаю не об этом, а о том, что моя дочь могла промочить ноги, ведь она не переобулась в ботинки, а осталась в сменных кедах…
Подняв руку, холодными пальцами стираю слезу со своей щеки.
– Я тоже пойду ее искать… – говорю Андрею, который вышагивает за моей спиной, принимая телефонные звонки.
– Арина… – пытается он меня остановить. – Ее уже ищут. Разосланы ориентировки. Скоро получим видео с камер. На улице дождь…
– Я не могу просто ждать! – выкрикиваю, обернувшись к брату. – Влад не берет трубку.
– Он тоже ее ищет. Ты нужна здесь на тот случай, если нужно будет выехать в полицейский участок.
– Я ничего не делаю! Я схожу с ума, Андрей! – кричу на него.
Обняв меня, заставляет уткнуться носом в свою футболку.
– Мы ее найдем. Я обещаю, – говорит твердо.
Мой телефон разрывается от звонков родителей и Кристины, но я больше не могу отвечать им. Больше всего на свете я хочу пойти туда, под этот чертов дождь, и искать своего ребенка, хотя мой брат и настаивает на том, что это будет пустой тратой времени.
Я не хочу думать о том, почему это случилось именно с нами. Дерьмо не спрашивает, перед тем как стучать в дверь. Это случилось, и теперь мы должны с этим примириться, иначе голова лопнет!
– Я выйду на крыльцо. – Выбираюсь из рук Андрея. – Хочу воздухом подышать…
Он выпускает меня, но, когда двигаюсь к выходу, слышу за спиной его шаги.
Догнав меня на ступеньках, опускает мне на плечи мое пальто.
– Спасибо, – произношу, не оборачиваясь.
Свежий уличный воздух вступает в контакт с моими натянутыми нервами, от этого голова кружится, и, даже если бы на улице был мороз, я бы не заметила.
По двору туда-сюда бродит охранник. На калитке ворот сломался домофон, из-за этого она была не заперта. Не знаю, кто должен был за этим следить, мне плевать.
Мне становится плевать на все, когда за кованой оградой на тротуаре мелькает знакомый мужской силуэт в кожаной куртке.
Кажется, меня шатает, из глаз фонтаном брызжут слезы, потому что у него на руках я вижу маленькую фигурку в красном пальто.
София обнимает Влада за шею, положив голову ему на плечо. Они проходят вдоль ограды и заходят в калитку.
Мои ноги ватные. Перед глазами пелена, когда бегу навстречу, закрывая ладонью трясущиеся губы.
– Мама! – тонкий голос дочери звучит для меня как звон колоколов.
Я не даже не понимаю, как она оказывается у меня на руках.
– Маленькая моя, родная… – шепчу, прижимая к себе теплое тельце дочери.
Покрываю поцелуями ее щеки, нос и глаза.
Белая шапочка криво сидит на ее кудрявой головке. Так надеть шапку она могла только сама.
Софи начинает плакать, потому что я плачу навзрыд и никак не могу успокоиться. Пугаю ее, наверное.
Во всем этом сумасшествии ищу взглядом Градского. Его лицо бледное, зубы сжаты, глаза стеклянные. Волосы промокли от дождя, как и одежда. Протягиваю ему руку, но передо мной вырастает Андрей.
– Малыха… как же ты нас напугала… – Сгребает нас обеих в охапку.
В его глазах стоит влага, кадык дрожит.
Вокруг нас топот ног. Поднимается дикий шум. Крики, слезы.
Я не хочу выпускать ее из рук. Не могу!
– Я увидела папину машину… – плачет Софи. – Черную… Он за мной приехал… Я хотела показать ему картинку… Папочка! Он меня нашел. Не ругай меня, мамочка…
– Хорошо, хорошо… – бормочу, утыкаясь носом в ее щеку. – Я не буду… Не буду…
Вдыхаю родной детский запах и прикрываю глаза. Андрей баюкает нас в объятиях до тех пор, пока от бессилия я не перестаю плакать. Кошмарный стресс последних часов опустошает меня настолько, что я почти не могу стоять.
– К родителям поедем. Кристина уже там, – говорит Андрей, придерживая меня за локоть.
– Влад… – шепчу. – Где он?
– Он ушел.
– Куда?! – в раздрае я пытаюсь заглянуть за плечо Андрея. – Когда?
– Я не знаю, Арина… не видел.
На меня накатывает дикая слабость, но я никому не позволяю забрать у меня дочь. Она засыпает у меня на руках, так я с ней и сижу, пока полиция и органы опеки заполняют документы.
Я пытаюсь дозвониться до Влада, пока едем к родителям. Прижимая к себе Софи на заднем сиденье машины Андрея, я набираю Градского в десятый раз, даже несмотря на то, что его телефон отключен. Я хочу, чтобы, когда появится в сети, он захлебнулся сообщениями о моих звонках и знал, что я его ищу!
Он так нужен мне сейчас.
Я не смогу развидеть этот день, если Влада не будет рядом. Пока его нет рядом, все будто ненастоящее.
Мы тоже ему нужны!
Я видела его глаза. Ощущала его страх, который он старался прятать. Чувствовала его отчаяние. Видела, как дрожали его руки. Кошмар его детства так жестко ворвался в нашу жизнь, что меня тошнит от мысли о том, где он сейчас и что с ним происходит.
Он от меня закрылся. От всех нас. Как делал когда-то. Он делает это сейчас, в эту минуту. Я не сомневаюсь, черт возьми. От этого меня мутит.
– Все хорошо… все хорошо…– приговариваю, целуя прохладный лоб дочери.
Она просыпается и, цепляясь за меня, сбивчиво бормочет: опять и опять рассказывает о том, как увидела за оградой машину и как за ней пошла, потому что с самого утра ждала, когда папа за ней приедет. Потому что приросла к нему, как гриб к дереву.
– Тебе надо выпить успокоительное или коньяк, – произносит Андрей, поглядывая на нас в зеркало заднего вида.
– Съезди к нему домой, – прошу я хрипло, игнорируя его совет. – Я не могу оставить Софийку одну.
Мне не нужно пояснять ему, о ком речь.
– Хорошо. – Андрей высаживает нас у родительской дачи и сразу разворачивает машину.
Я жду его звонка, не находя себе места. Не в состоянии проглотить ужин, брожу по дому как привидение, пока Софи брякает на игрушечном синтезаторе, оставаясь немного потерянной. Она спрашивает про своего отца, и мне приходится врать.
Андрей сообщает мне о том, что его нет в квартире. Это делает мою ночь бессонной, а утро размазанным и нервным, потому что вместо слабости теперь я начинаю злиться.
Я злюсь на него.
Злюсь, потому что Андрей звонит мне снова, чтобы сказать: Градский не ночевал в своей квартире.
И никто понятия не имеет о том, где он! Потому что у него, кроме нас и отца, в этом городе нет семьи и друзей.
Я боюсь самого страшного… Что пропажа Софи воскресила в нем старые триггеры. Что могло случиться что-то такое… что-то… что он мог уехать. Опять.
Стоя у окна вечером, я смотрю в густые сумерки и шиплю:
– Какой же ты засранец!
Схватив телефон, звоню Андрею и рычу:
– Этот Роман Гец еще в городе?