Будь моей

Глава 42

Влад

На тумбочке гостиничного номера трещит стационарный телефон, который сметаю оттуда, толкнув рукой.

Перекатившись на спину, пытаюсь понять, который час. Судя по тому, что за окном ровный серый свет, день в самом разгаре. Только не у меня.

Сбрасываю с кровати ноги и задеваю одну из двух пустых бутылок виски на полу. Она катится к окну, гремя так, что башка взрывается. Когда морщусь – тоже. В висках боль. Во рту сухость.

Ебаное похмелье.

Упираюсь локтями в колени, опуская пульсирующий лоб на ладони. Правую простреливает болью, от которой стону. От запястья до кончиков пальцев рука замотана в эластичный бинт, который мне раздобыл шуплый пацан с ресепшена.

В мозгах такой туман, что вчерашний день приходит мне обрывками и какой-то мешаниной в абсолютном угаре.

Я, кажется, все еще пьян, хотя в отключке провел не меньше десяти часов.

Говно в том, что я понятия не имею, где мой телефон. Скорее всего, потерян.

Оглядываю номер какой-то гостиницы, в которую с трудом помню, как попал. Башка отказывается работать. В двух последних сутках у меня вообще до хрена белых пятен.

Но я отчетливо помню, как радостно хлопали заплаканные глаза моей дочери, когда я ее нашел. Прячущуюся от дождя в деревянном домике одной из детских площадок, которые я успел обойти. Напуганную и чертовски маленькую. Мою.

Глаза обжигает. Позорная влага скапливается пеленой.

Твою мать.

Зажимаю пальцами переносицу.

Сколько еще раз я должен проживать это снова и снова? Вместо дикой радости испытывая то боль под ребрами, то головокружение, то желание пустить долбаную слезу.

Радостный вопль: «Папа!» Почти невесомое детское тело в моих руках.

Софи обняла меня, прижалась и сказала, что ушла из сада, потому что увидела мою машину. Потому что ждала меня с самого утра.

И тогда меня сломало окончательно.

– Блять…

Лежащая на подоконнике пачка сигарет вызывает приступ тошноты.

Пустой желудок воет и сжимается. На полу футболка, которую заблевал еще позавчера, после того, как вышел за ворота детского сада, вручив Софийку матери.

Моцарт…

Сглотнув вязкую слюну, думаю о том, что должен ее найти.

Она меня ненавидит?

Я себя ненавижу.

Я не мог быть с ними рядом.

Не мог функционировать как обычный человек, сбрасывая стресс слезами и объятиями. Потому что я долбаная сломанная микросхема! Мои мозги будто пропустили через мясорубку, и я не знаю, кто крутил ручку. Это точно был не я. Единственное, что я знаю, – это со мной впервые. Будто в моей голове двадцать лет сидела часовая бомба, которая рванула два дня назад, вывернув меня наизнанку.

Гостиничный телефон все еще жив после падения с тумбочки. Подняв его, звоню на ресепшен и прошу себе завтрак и воды, хотя не уверен, что способен принимать пищу.

Стащив с себя джинсы и трусы, разматываю бинт, картина под ним пиздец какая отчаянная. Ладонь раздуло, запястье тоже. Пальцы еле шевелятся.

Становлюсь под душ и пытаюсь вспомнить, где оставил машину. Это проблема, потому что вариантов у меня ноль, все не совсем дерьмово только потому, что машина прокатная, а значит, в ней есть «Джи Пи Эс», и компания по-любому сможет ее отследить. Только для меня это сейчас ничего не меняет. Лишь дает надежду, что телефон мог остаться в тачке.

Халаты в этой гостинице не предусмотрены, есть только набор чистых полотенец для одного человека, потому что гостиница третьесортная во всех смыслах. Может, как раз поэтому в дверь вместо деликатного стука начинают долбить так, будто я не завтрак заказал, а вызвал полицию.

Натянув джинсы на голое тело, на ходу застегиваю ширинку. Делать это с одной рабочей рукой величайшая проблема, поэтому оставляю пуговицу расстегнутой и открываю дверь.

Глаза Арины полосуют меня по лицу, как два горящих голубых прожектора. Распахнутые, припухшие и немного влажные, они пробегают по моему телу, охватывают его от башки до пяток.

Мне в живот будто врезается поезд.

Все вокруг становится реальным. Чертовски, твою мать, красочным.

Ее волосы растрепаны ветром, от нее и пахнет ветром. Ветром и дождем. Ворот красного вязаного свитера оттеняет бледную, почти прозрачную кожу на щеках. Делает Моцарта чертовски юной. Напоминает мне о том, что ей всего двадцать пять, но эту мысль обрывает звонкая пощечина, которой Арина обжигает мою щеку без каких-либо тормозов так, что моя голова дергается в сторону