Договор на нелюбовь

Глава 30.

Царёв

Огорчил и расстроил девочку. Обиделась девочка…

Сжимал сигаретный фильтр, чтобы не улыбнуться. Стоял на открытой террасе, наблюдая за танцполом, что так хорошо просматривался сверху.

Все в Кате было необычно: от чуть хрипловатого голоса до дерзости во взгляде и поступках, сменяемой внезапным смущением и задумчивостью. Могла смеяться, а через мгновение застыть, рассматривая что-то в окне, будто мысли её были далеко-далеко. Цепляло что-то, да прилично цепляло. Причем не столько на физическом уровне, сколько на ощущениях. Я будто в зыбучем песке барахтался. Чем больше сопротивляюсь навязчивым мыслям, тем сильнее они душить начинают.

– Ты посмотри на них, – Мирон щелкнул золотой зажигалкой, присоединяясь к просмотру увлекательного фильма. Катя в компании Ксюши и ещё парочки знакомых девчонок, отжигали у сцены. – Как на школьной дискотеке открываются.

– Точно, – хмыкнул и вновь приложился к сигарете. – Завучем подработаешь?

– Пора, думаешь, разгонять? Пусть ещё повеселятся. Папки уж очень довольны, – Мирон слегка толкнул меня, кивая в сторону небольшого балкончика, где за столом сидели старики, позабывшие про свои скучные бумажки, увлечённо наблюдавшие за молодежью. – Давит дед?

– Прессует, – выдохнул и опустил голову на руки, на которые опирался о стеклянную перегородку. – Что в этом комплексе такого особенного, Королёв? Отец что-нибудь говорит?

– А ничего не говорит, – Мирон подцепил кресло носком туфли, подтянул ближе и уселся. – Думаю, что столько лет работы под твоим дедом лишили его права на собственное мнение. Да и видимся мы с ним только по государственным праздникам, и то ради мамы. Большего я не выношу. Чесаться начинаю от душной родительской любви. Аллергия.

– Врача, может, посоветовать?

– Не-е-ет, – друг так зло усмехнулся. – Пусть чешется. Напоминает постоянно, чтобы вдруг не забыться и не поверить в его желание блага для сына.

Не ускользнули от меня ни его напрягшаяся челюсть, ни дрогнувший голос. Мирон давно разорвал все родственные свяжите отцом, лишь с матерью видится иногда, и то вне дома. Сказал, ноги в родительском доме не будет, и держит слово. Только злится до сих пор то ли на отца, то ли на себя.

– А ты? Ты что думаешь? – увёл тему, чтобы дать другу выдохнуть.

– Думаю, что в тебе сил на сопротивление предостаточно, если ты, конечно, готов тратить их впустую. Но что-то мне подсказывает, что дело же не в проекте?

Ух, Мирон… Королев вечно бьет не в бровь, а в глаз. Знает меня слишком хорошо, пропуская никчемную вступительную речь, потому как терпеть я этого не мог никогда.

– Нет.

– Хорошо, – он затянулся и выдохнул облако дыма вверх, наблюдая, как оно медленно тает во влажном морском воздухе. – Думаю, подождать надо и в бутылку не лезть. Ты и так нащёлкал их по носу. Козыри все выложил на стол, претендуя на банк. Катрин-хаус, так сказать…

– Это не покер, друг. Это уже на русскую рулетку смахивает. Я словно белка в колесе. Бегу-бегу, чищу орехи, а ядра рассыпаются и в золотые тарелочки стариков падают, а мне лишь скорлупка достаётся. Вот думаю, на кой хе* мне это надо? Пусть сами тонут в этом болоте. Я и без совета, отца и Бореньки жить могу.

– Не можешь, Царёв. Ты же на плаху влезешь, чтобы семейное дело не спалить. Сколько лет уже барахтаешься? Много. Хотел бы послать все – давно бы сделал это. Поэтому ты ничем не лучше деда. Да одинаковые вы. Он из кожи вон вылезет, чтобы перед Пиминовым в грязь не упасть, а ты до последнего вздоха лямку семейного бизнеса вверх тащить будешь. Знаешь, зачем им Борька?

– Знаю, – я тоже сел в кресло, раскинув руки на подлокотники. – Видел, как ездовым собакам мясо перед мордой фиксируют? Чтобы бежали изо всех сил, невзирая ни на что. И я собакой себя ощущаю, которой умело манипулируют.

– Все же сам знаешь. Отдашь место Борьке, дождёшься руин и с новой силой бросишься феникса возрождать. Поэтому тебе проще его не пустить.

– Все же сам знаешь, – рассмеялся я. – Ты лучше скажи, чего ты к Катьке прицепился? Ни к одной моей бабе не лип, а тут прям как банный лист. Ладно Лёва, он ходок. Но ты, Королёв?

– Инопланетянка она у тебя какая-то. Веселая, живая. Рядом с ней шутить хочется, чтобы блеск в наивных глазах увидеть, – Мирон пропустил улыбку, но тут же собрался. – Напоминает кое-кого.

– Сладкую, что ли?

– Олька Сладкова слаще кока-колы, – еле слышно протянул Мирон и резким движением руки затушил сигарету. – Все, завуч идёт разгонять суету.

– Разгонять, говоришь? Как бы не навести её.

– Тебе какую привести? – загоготал Мирон, быстро сбегая по лестнице.

– Посговорчивее…

– Тогда вон ту брюнетку приведу, во всяком случае она не посмеет попытаться убить тебя взглядом. О тебе беспокоюсь, цени…

Королёв ржал, как сивый мерин, заныривая в толпу танцующих.

Прав, конечно, Королёв, прав. Дед втягивает меня в войну, начатую задолго до моего рождения, насколько мне известно. Надо бы узнать, из-за чего, а то вслепую драться как-то не удобно.

Мысли о предстоящем тендере улетучились, когда заметил, как Катерина в шутку огрела Королева сумочкой прямо по лбу и бросилась наутёк в мою сторону. Длинное шифоновое платье с довольно глубоким разрезом спереди развевалось от вечернего зябкого ветра, позволяя рассмотреть её стройные длинные ноги с соблазнительным рельефом натренированных мышц. Она хохотала, а оборачиваясь к своему преследователю, ещё умудрялась язык ему показать.

– Прости, друг. Брюнетку не получилось, – не унимался Королёв, влетая вслед за Катей по лестнице на веранду. – Пришлось блондинку гнать.

– Царёв, – взвизгнула она, прячась за моей спиной. – Ты решил сделать замену?

– Да-да, – Мирон оперся руками о колени, пытаясь отдышаться. – Говорит, несговорчивая и характер у тебя дрянной.

– Зато ноги охренительные, – подмигнул возмущённой Катерине, что уже медленно смыкала свои пальцы вокруг моей шеи.

Касания её были легкими, как ветерок утренний, но мне вновь дышать стало нечем. Все чаще ловлю себя на мысли, что нравится мне её внимание к себе. Нравится. Оттого и подначиваю, чтобы смотрела на меня, даже на эти необязательные гребаные светские вечеринки выбираюсь, чтобы чувствовать её тонкую ручку в своей ладони, хотя, признаться, с бóльшим удовольствием поработал бы в номере. Но я здесь. С удовольствием наблюдаю за её танцами, смеюсь над бессмысленными перепалками с Королевым и планирую пойти до отеля пешком.

– Идём, милая, – обнял её за талию и повел вниз, в сторону пляжа. – Королёв, удачной рыбалки!

– Смотри, не подцепи чего лишнего, рыбак, – бросила ему Катерина, когда расстояние между нами стало безопаснее. Мирон рассмеялся своим хриплым смехом, взмахнул для порядка кулаком и исчез в толпе.

– Как прошёл вечер? – притормозил, дожидаясь, пока девушка снимет босоножки на тонкой шпильке, что проваливались в мокрый песок.

– Замечательно!

Катя словно забылась, что мы одни и вложила свою ладонь в мою. Шли вдоль моря, она босыми ногами шлепала по набегающей волне, а я по песку. Она не разжимала руку, лишь вытянула её, увеличивая расстояние между нами, чтобы не обрызгать.

– Мирон мне почему-то кажется знакомым, – она пожала плечами и улыбнулась. Улыбнулся и я, замечая, как все чаще она копирует мой жест. – Быть может, просто вы очень похожи. Не знаю.

– Мирон только кажется взрослым, а так в душе большой ребёнок, он и помладше меня на три года.

– Да? Я думала, вы ровесники.

– И часто ты, Царёва, о нем думаешь?

– Как только ты начинаешь говорить на строительном языке, – рассмеялась она и быстро обрызгала меня, легко транца ножкой. – Сваи, анализы и тендеры – это слова, запускающие мои мысли о твоём друге! Помни об этом.

***

– Царё-ёв. Подъем! Время расплачиваться, – шёпот разорвал мой сон.

Катя лежала на животе так близко, что я чувствовал аромат её сладкого цветочного парфюма.

– Где мой кофе?

– На пляже, Царёв. Поднимайся и идём плавать. Ты обещал! – она поднялась, демонстрируя свою готовность к утреннему заплыву. – Я проконсультировалась с Валентиной, до семнадцати часов ты полностью свободен. Поэтому подождёт твоя работа, сначала отдохнёшь.

– Хм, Катенька, – я перевернулся на спину, растер лицо руками, прогоняя остатки сна и потянулся. – Это свидание?

– Это договор, Сашенька. Я безропотно сопровождала тебя по всем твоим нудным встречам, улыбалась незнакомым людям и, как могла, очаровывала твоего хитрого дедушку, поэтому ты мне знатно задолжал.

– Хорошо, только в душ схожу.

– Шторку задёрни, я за стриптиз платить не собираюсь!

– Считай, что это благотворительный показ, – грохнул смехом, направляясь в ванную.

Катя взвизгнула и отвернулась, как только я скинул пижамные штаны, что заставила меня надевать перед сном моя робкая «невеста», очевидно, думала, что я блефую.

– Почему ты всегда стараешься меня вывести из себя?

– Потому что мне нравится твой трогательный румянец, когда ты возбуждена, – встал под холодный душ, с наслаждением встречая утреннюю бодрость.

– А если я начну изводить тебя?

Голос её раздала совсем близко. Из-за плеска воды не услышал её легких шагов.

А ты уже изводишь, Катерина! За эти четыре дня в одном номере отеля я как-то слишком привык к ней. Совместный завтрак на террасе, мимолетные объятия на людях, ужины в компании друзей, напряжённый взгляд, что дыру во мне прожигал, когда я засиживался за работой допоздна и мучительное ожидание её из душа на террасе, чтобы не всматриваться в полупрозрачную дымку шторки, что отделяла её – всё это было ежедневным ритуалом, превращающимся в какую-то извращённую форму потребности.

– А ты попробуй, может, понравится, – сдёрнул с перекладины полотенце и вышел, слегка коснувшись её плеча.

– Тебе?

– Почему же мне? Тебе, Катенька.

– Что мне может понравиться, Царёв?

– Секс, конечно. Ты же осознанно доводишь меня до крайности, – сплюнул пасту, прополоскал рот и вышел из ванной, нарочно не смотря на неё. – Даже в душ ко мне вломилась. И не в первый раз, кстати.

– В прошлый раз Валечка звонила, – шикнула она, натянула желтый сарафан и взяла с дивана пляжную сумку. – А в позапрошлый – Лёвка!

– Удобненько, да? – быстро оделся и открыл дверь, пропуская Катю вперёд. – Просто признайся, что тебе нравится все это. А пока не признаешься, я прошу не щеголять по номеру в чем попало и не вламываться ко мне в душ.

– Впредь будешь бронировать два номера! Тогда Ваше Величество никто не будет раздражать! – Катя с остервенением жала кнопку первого этажа в лифте, стараясь не сталкиваться со мной взглядом.

– А ты меня не раздражаешь, – быстро взял её за руки и притянул к себе, окольцевав крепкими объятиями. – Я же себе не вру. Мне очень нравится.

– Что?

Голос её пропал, оставив только ласковый шепоток, что вырывался из дрожащих губ. Огромные голубые глаза нервно бегали по лицу, стараясь не сталкиваться взглядом, иначе я все пойму. Да мне и смотреть не нужно было. Я чувствовал её и сейчас, и даже когда она стояла в нескольких метрах от меня. Видел интерес, что крепчал с каждым днём. Если в первые дни, как только речь заходила о работе, Катя старалась улизнуть, то теперь она не сбегает.

– Мне все нравится, Катенька, – прижал к себе, чуть сместив руки под задницу, чтобы приподнять. Чтобы в глаза смотрела. Чтобы я смотрел.

– Я читала об этом, – она облизнула губы. – Двое людей, запертых в одной комнате, рано или поздно начнут испытывать симпатию друг к другу. Атмосфера благоприятная, Саша. Море, закаты, один номер, не переживай. Скоро всё пройдёт.

– Поцелуй, – внезапно сорвалось с губ.

– Нет. Это станет началом конца…

Глупышка… Начало конца было положено ещё там, у офиса «СтройГрада», когда я узнал в ней ту, за которой иногда наблюдал, сидя на веранде в «Вишневом». Мне не нужен был бинокль, потому как не обнаженного тела я искал, а диких танцев перед сном, что устраивала моя незнакомка. В предзакатном свете её гибкое тело извивалось шёлковой ленточкой. Кружилась, не беспокоясь о невольных свидетелях. После тяжелого дня иногда срывался на дачу, чтобы просто понаблюдать за её легкостью.

Лифт брякнул, и створки стали медленно разъезжаться, выпуская нас на волю, где можно было дышать свежим воздухом, а не пылающим киселём из страсти, по которому наше самое рваное дыхание слышалось с небольшим эхом, превращаясь в возбуждающие стоны.

Я даже выдохнул с облегчением, когда она обиженно спрыгнула с моих рук и, звонко топая по мраморному полу, рванула в сторону выхода к морю.

По пути к пляжу, встретил Королёва и Лёвку, только вернувшихся из ночного клуба.

– У-у-у… Ураган-Катрин буйствует? – присвистнул Лёвка, провожая разъярённую Катю, что промчалась мимо них, лишь «угукнув» в знак приветствия. – На море идёшь? Она же утопит тебя.

– А не бросим друга, – Мирон похлопал меня по плечу и двинулся следом. – А я вот думаю, не перебраться ли жить сюда, а? Царёв, дашь квартиру попользоваться?

– Ага, чтобы ты из неё притон сделал?

– Жалко тебе, что ли? Терпеть не могу отели, тоска смертная меня одолевает в бездушных номерах.

– Королёв, уймись, – Лёва толкнул друга на лежак. – Сань, вот стоит этому придурку расслабиться, сразу в уныние впадает. Дома нет у него времени на чепуху всякую, пашет как лошадь.

– Конь… – крякнул Царёв, растянувшийся поверх Катькиного полотенца.

– Что?

– Конь я, а не лошадь.

– Придурок ты, а не конь!

Наш смех быстро разлетелся по уже заполненному людьми пляжу, благо сообразительная Катенька арендовала для нас бунгало в самом углу, подальше от горок и пирса, откуда вечно кто-то сигал с дикими воплями орангутанга.

Скинул шорты и побежал в воду, увидев, что Катя уже вернулась из заплыва.

– Ай! – взвизгнула она, не ожидая моего тихого появления. – Угробить меня хочешь? Или утопить?

– Просто хочу тебя, – выдал, и сам не понял, как так получилось.

– Сашенька, ты когда успел перегреться? Ладно, панамку тебе куплю, чтобы не припекало, – она отвернулась, делая вид, что загорает. Правда румянец уже покрыл её щеки, признав смущение.

– Давай, Катька, ты же сама условия ставила о регулярном сексе!

– А ты сказал, что не мечтаешь о наложнице, – она повернулась ко мне, прикусила нижнюю губу, явно раздумывая о чем-то, а потом сделав решительный шаг, прижалась всем телом. – Какой тебе год, Царёв? Ты же и пары месяцев без баб прожить не смог. Вон, уже глазища сверкают похотью блядской. Не стыдно?

– Стыдно будет, когда налево пойду, Катенька, – отработанным жестом подхватил её под бёдра, позволяя обвить себя ногами. – А я пойду…

– Тогда и близко ко мне не подойдёшь, – уперлась лбом и отчаянно зашептала, чеканя каждую букву, будто мантру, что придётся запомнить. – Слышишь? Не подпущу! Никаких больше обнимашек не будет, Царёв. Играть недотрогу перед родителями стану, краской заливаться начну, лишь бы за чокнутую сойти, что от стыда сгорает рядом с тобой.

– Неужели?

– Легко! Так что не смей, понял? Я запрещаю тебе! Слышишь?