Договор на нелюбовь

Глава 47.

Царёв

Наблюдал за водопадом, что в предзакатном свете смотрелся абсолютно волшебно. Осматривал территорию, пытаясь понять, всё ли учёл, продумал и рассчитал?

Нервничал не потому, что боялся ответственности, а потому, что Катерине не понравится… Я не нервничал так, даже когда сдавал жилой комплекс на Каретной, а сегодня колотило всего до стука зубов. Эх… Мало времени было, слишком мало! Если ей не понравится, убью своих проектировщиков! В клочья порву! А потом склею и заново работать заставлю, чтобы ошеломить её на следующий год.

– Здорово, Царь, – тяжелая рука брата опустилась на плечо. – у тебя вид, будто ты рассчитываешь силу нагрузки плит перекрытия. А это всего лишь свадьба.

– Борь, а что за перемены? – я развернулся, чтобы в глаза посмотреть своему родственничку. – Что с тобой произошло? С аппендиксом яд высосали случайно?

– Старый я уже с тобой тягаться, – Борька усмехнулся и глаза отвел, чтобы не нашел я в них ничего лишнего. – да и невыгодно мне это. Дружбу не предлагаю, ты слишком злопамятен, а я слишком завистлив, а мир могу предложить, – Брат протянул мне руку, чем, признаться, сильно удивил.

– Договорились, – ответил рукопожатием.

– Тогда, быть может, доверишь мне ма-а-а-а-а-аленький филиальчик на юге? Баловаться не буду, «СтройГрадом» клянусь, – Борька дёрнул меня, заключая в крепкие объятия.

– Нет, – рассмеялся я. – А знаешь, я тебе отдел связей с общественностью хочу доверить. Давно надо было додуматься. Там тебе гарантированы войны, скандалы и регулярный разнос. Ну? Такой накал тебя устроит?

– А что… Борис Немоляев – глава отдела связей с общественностью. Не звучит, давай обзовем его департаментом?

– Да хоть Штатом назови!

– Добро… Пойду проверю тогда, как себя ведёт пресса.

Борис приосанился и пошёл по тропинке к главному входу, где толпились репортеры, пронюхавшие про свадьбу. Даже камень с души упал. Надоело это противоборство. Он понимал, что не потянет дело, а я понимал, что не смогу просто так все бросить.

Мне дед всегда повторял одну и ту же фразу: «Силён кулак, Санька. Пять пальцев. Разжав один, ты сдаешь всю ладонь.»

Это я сейчас уже сейчас понимаю, что пятым пальцем был Борька, и, скорее всего, его-то мне и не хватало для укрепления ладони.

– Всё будет хорошо, – мама обняла меня со спины, проскользив рукам вокруг торса. – Я счастлива, сын.

– Юлия Викторовна, что за мокрота? – поднял руку и обернулся, чтобы в глаза маме заглянуть. – Ты чего ревешь?

– Ты мой единственный, Саш. Как я могу не плакать? – мама быстро хлопала глазами, пытаясь прогнать слёзы. – Теперь только внуков ждать. Скоро, да, Сань? Скажи? Или опять поставишь перед фактом, когда приехать на выпускной?

– Мам, – рассмеялся я, прижимая её к себе. – Не скоро. И ты не дави на Катьку, пусть она мечтами своими поиграет, девчонка же совсем. А мы её любить будем.

– Я вот не понимаю, когда я тебя упустила? – не выдержала и всё-таки расплакалась она. – Когда ты стал мудрее своей матери? А? Вижу, что любишь. С первой нашей встречи всё понятно было. Ты ж, как ёжик колючий на неё смотрел… боялся, но всё равно смотрел. Обнимал, а сам вздрагивал от неожиданности. Пробила сердечко, да?

– Да там, мам от сердца ни хрена не осталось. Но ей можно всё.

– Тогда давай соберись, – мама стёрла слёзы и поправила мой смокинг. – И приготовься, потому что она сейчас добьёт твоё сердечко. Такая красивая…

– Это не главное, – я закурил, осматривая прибывающих гостей. – Она живая. Смеётся, когда смешно, кричит, когда больно, плачет, когда тяжело. Чувствую её, понимаешь?

– Понимаю, сынок. Понимаю… Пиминов, кстати, приехал.

– Хорошо, тогда распорядись, чтобы за ваш стол поставили ещё один прибор, – я сжал челюсть, но всё же выдал тяжкое решение, потому что соблазн выкинуть его ко всем чертям до сих пор пульсировало в мозгу.

– Уже, – мама прикусила губу. – Тогда иди к ней.

– Ага, – я рассмеялся, поправляя выбившийся локон у лица моей растрогавшейся матушки. – Хочешь, чтобы она вырвала мои…

– Ваня к ней пошёл, – перебила меня мама. – Только ты…

Остального я не услышал, потому что уже вошёл в здание отеля, правое крыло которого было специально закрыто для гостей. Знал номер, в котором её готовили… Час бродил по коридору, пытаясь справиться с желанием ворваться. Лишь периодически высовывающаяся трость бабули отрезвляла меня. А меня на части рвало. Казалось, что её прячут от меня, лишая возможности дышать нормально.

Всё с ней неправильно было! Чёрт! Когда она рядом, во мне броня какая-то появлялась, что способна отразить всё, что уготовила судьба. Но как только она исчезает из вида, мозг закипает в ожидании опасности, а сам я погружаюсь в кипучую паранойю. Вот как сейчас…

Дверь была приоткрыта, а в коридор вылетали обрывки напряженного разговора. Облокотился о стену, решив пока не вмешиваться, а просто послушать.

– Если ты переступишь этот порог, Катерина, то я и камня на камне от «СтройГрада» не оставлю. Ты не будешь Царёвой! – отчаянно шептал Пиминов, расхаживая по номеру.

– Зачем?

– Потому что параллельные прямые не могут пересекаться, а вы, дочь, параллельные. Отпусти мальчика, он же талантливый архитектор, не порти ему жизнь. У меня все впереди! И у тебя впереди, но только не с ним.

– Ты серьёзно?

– Я тебе сейчас распишу, что тебя ждёт, – Пиминов сел в кресло в углу так, что мне хорошо был виден его напряженный профиль. – Он быстро подсуетится, насчёт ребёнка, потому что этой семейке нужен наследник. Ты первый год будешь тонуть в эйфории, потому что его накоплений, конечно, хватит. А потом начнутся проблемы, он уже будет не в состоянии обеспечивать твои потребности. Начнутся скандалы, крики и истерики…

– Иван Петрович, – звонко рассмеялась моя жена, прерывая его бездарную речь.

Внутри всё сжалось от желания увидеть её, прижаться и поцеловать, чтобы успокоить. Хотелось увидеть глаза, чтобы понять, что думает и чего боится.

– Вы меня совсем не знаете. Давайте заново? Меня зовут Катя и я танцовщица. Преподаю в интернате для особенных деток, по вечерам веду курсы, на которые приходят семейные пары, потерявшие страсть, чтобы попробовать её возродить с помощью танго, а по ночам таскаюсь по клубам. Работаю я с детства, сначала конкурсы, потом фестивали, подтанцовки, потому что маме тяжело меня было растить одной, особенно после того, как умер дедушка. Я и посуду мыла в кафешке, и полы на заправке и ничего… Жива, здорова и стою тут перед вами, ни разу не сломленная, потому что это жизнь, Иван Петрович. И у нее заготовлены правила игры для каждого. Свои я выучила назубок – не надейся на чудо, а шевели задницей. И если вы думаете, что меня пугает отсутствие пентхауса и дома на берегу моря, то сильно ошибаетесь.

Закрыл глаза, впитывая её слова. В них не было страха и паники. Девчонка моя искренне пыталась переубедить твердолобого старика смириться со своим выбором, не понимая, что они так не могут. Наши семьи воевали много лет, по привычке, давно позабыв об истинной причине их вражды. Катились по инерции, сталкиваясь друг с другом лбами при любой возможности. Поймав легкую мысль где-то на задворках мозга, улыбнулся. А что, если Катерина сможет остановить это?

– Вы сделали для меня самый большой подарок, Иван Петрович, когда бросили, позволив расти в нормальной среде, где дети ругаются, мирятся и иногда дерутся на заднем дворе школы. Спасибо огромное. Но и мужа вы моего не знаете, – рассмеялась Катя, позволяя моим лёгким расслабиться. – Он построит дом даже из говна и палок, поэтому раз уж нас с вами связывают кровные узы, то натяните свою дежурную улыбку и просто порадуйтесь за дочь.

– Я не могу радоваться, когда ты совершаешь ошибку! Если ты не остановишься, я сам сотру «Яблоневый» с лица земли! – захрипел Пиминов и вскочил с кресла.

– А вот в этом я сомневаюсь. Вы слишком плохо знаете Царёва. И не дай Боже, чтобы он стоял за дверью и слушал нас…

Я не выдержал и рассмеялся, заполняя коридор своим громким, почти истерическим смехом. Девчонка моя…

– Царёв, я голову тебе откручу, если ты войдешь! – сквозь смех кричала Катя, топая каблучком по паркету. – Ты слышишь?

– Слышу…

– Ива… Папа, – хрипло выдавила из себя Катерина и сделал несколько шагов навстречу красному от гнева Пиминову. – «Яблоневый» давно уже выкуплен Царёвым, я готова голову на это поставить. Верно, муж?

– Верно, жена, – я всё никак не мог остановиться. На мой смех прибежали из бара Королёв и Керезь. Парни замерли в конце коридора с бутылкой водки в руке. Они растерянно осматривали пустой коридор и смеющегося меня. Ох, как права… Когда я понял, что судебка с присвоением особого статуса посёлку беспросветно долгая и неоправданно трудоёмкая, решил просто выкупить его.

– Ты можешь и дальше сыпать угрозами, а можешь попытаться познакомиться со своей дочерью. И тут выбор только за тобой. Только помни, что с каждым твоим ультиматумом ты отодвигаешься на километр дальше от меня. А мне всё сложнее принять тот факт, что во мне течет твоя кровь. И вообще, давай поспорим?

– Не понял?

– А ты уже через месяц влюбишься в меня, Иван Петрович…

Я снова рассмеялся, закурил и пошёл на улицу, понимая, что все у нее и без меня под контролем. Не устоит Пиминов… Сначала проспорит, влюбившись по уши, потому что моя голубоглазая фурия не даст ему ни малейшего шанса на отступление, а потом и вовсе звонить каждый час начнёт, а может, и с дедом помирится… Кто знает?

В мире так много горя, обид и упущенных возможностей, что порой дышать становится сложно, потому что мозг наш устроен так, что обрабатывает абсолютно любую информацию, а вот нервная система остро реагирует на боль и несправедливость…

Мы словно зацикливаемся на этом, забывая о том, что в этом же мире ещё есть любовь, семья, дружба, да секс, в конце-то концов! Вот Катька – она другая… Она дышит счастьем, множит его и заставляет всех ощущать то, что было забыто в ворохе будней.

Катерина Царёва

Пряталась за плотным тюлем, наблюдая, как Царёв о чём-то разговаривает с моим новоиспеченным «папочкой». Внутри все бурлило от неприятия одной мысли, что у меня есть отец. С детства у всех был, а у меня нет. Но я как-то просто к этому отнеслась, у Батюка и велосипед был «Лёвушка», что теперь, рыдать из-за этого? Не дождутся! И сейчас не буду.

Саша улыбался, несмотря на разгневанное лицо Пиминова. Тело его было расслаблено, глаза хитро прищурены, а губы изогнуты в фирменной полуулыбочке, а значит, всё хорошо…

– Катерина, у нас всё готово, – Юлия Викторовна вошла в номер и ахнула, закрыв ладонями лицо. – Ты прекрасна!

– Ну, Юль Викторовна? Признавайтесь, как вам невестка? – мой смех было не сдержать. Напряжение, что с утра ещё делало попытку обосноваться в душе, растворилось сигаретным дымом и стерлось жаркими поцелуями мужа. Сначала опешила, увидев Пиминова на пороге гостиничного номера, даже хотелось сбежать, чтобы не знать, для чего пришёл этот старик. Но потом отпустило… Осознание того, что я счастлива, обрушилось на меня жаром пламени. А все плохие воспоминания растворились, как и не было их вовсе. В какой-то момент мне даже жалко его стало… Он вырос в семье, в которой его не научили любить. Осознала, что всё могло быть иначе, если бы я росла не в старом особнячке с колоннами, наполненном смехом гостей и лёгкой фортепианной музыкой из-под волшебных маминых рук, а рядом с ним, и тошно стало. А потом сердце треснуло, выпуская всё, что пряталось внутри.

Он всё равно будет отцом. Пусть чужим, незнакомым, но отцом. И пусть видит, что я не загнанный зверёк, а человек, который любит… А я люблю! Причем так, что сердце заходится. Оно словно чувствует ЕГО…

Знала, что Царёв стоит за дверью. Просто ощутила его теплом, что заструилось по спине. Слушает, давая возможность самой договориться. Слышала его дикий хохот в коридоре, видела растерянность в лице Ивана Петровича и понимала, что права была… Царёв дал слово, что моему дому ничего не грозит, значит, так оно и будет. Царёв сказал, что любить будет до посинения… Значит так тому и быть!

– Катерина, я очень люблю тебя, – рассмеялась Юлия Викторовна и аккуратно обняла меня. – Но уже пора, а то еще пять минут и мой сын сам придёт за тобой.

– Думаете, клиент готов?

– Определённо, милая, – с другой стороны подошла мама. – Ты такая красивая, потому что счастливая.

– Только ты, внуча, держись, – бабушка курила сигаретку в открытое окно. – Потому что Царёв даже моё воображение взорвал в клочья.

– Что там? Энрике Иглесиас?

– Идём… – бабушка затушила сигарету, брызнулась «Шанелью» и подставила свой локоть. – Я, как старшая в нашей семье, сама тебя ему в руки отдам, Катька. Ой, Ира, заживём же мы с тобой без этой занозы! Мороженое есть ложками будем.

– Мам… – сквозь слёзы протянула мама и поправила моё платье, когда мы остановились у стеклянных дверей.

– Не реветь! Её и так сейчас «кондратий» хватать начнёт…

И ведь бабушка моя была права… Теперь всё понятно стало. Все вопросы мигом лопнули. А я-то всё голову ломала почему мы так рано приехали, почему меня поселили в не по-царёвски скромный угловой номер, окна которого выходили на парковку, а не во внутренний двор.

Как только я сделала шаг, все погасло… Солнце уже закатилось за горизонт, решив не мешать Царёву творить чудо. Лишь тусклая подсветка тянулась вдоль извилистой тропинки, усыпанной алыми лепестками роз.

Шаг… и заиграла тихая музыка, что усиливалась постепенно.

Шаг… и медленно стали зажигаться свечи. Огромные колбы вспыхивали, освещая собравшихся гостей, чьи лица были озарены счастливыми улыбками.

С каждым шагом колбы загорались одна за другой, а я ощущала себя мотыльком, что летит на пламя.

Толпа незнакомых гостей закончилась, а сердце сжалось, когда я увидела родных. Подруги смеялись, бросая в меня лепестки, парни хлопали, а родители стояли, крепко обнявшись.

– Уверена? – хмыкнула бабушка, пряча за напускной бравадой слезы. – Я сейчас быстро тачку поймаю и умчу тебя в «Яблоневый».

– Не умчишь, Любовь Григорьевна, – сжала сухую руку бабушки. – Сама же знаешь, что уже никуда от него не денусь. Царёва я…

– Эх, повезло же мужичку, – рассмеялась бабуленька, но я не успела на нее шикнуть, чтобы не портила романтику момента, потому что меня одернули. Мягко так, но уверенно… По лицу мамы, что закрыла рот ладонью, все стало понятно. Я обернулась, сталкиваясь с холодными серо-голубыми глазами.

– Прости, Любовь Григорьевна, – сильная мужская рука сжала мои пальцы и вложила под свой локоть. Иван Петрович улыбнулся, не таясь, что делает он это через силу. – Ты моя единственная дочь. Я, конечно, козёл, но лучше уж я сам отведу тебя в руки к Царёву.

– Это мой путь, Иван Петрович, и если я и упаду, то сама, – прошептала я и сделала шаг, отчаянно сжимая его локоть. Это уже было другое ощущение… Чувствовала, как он дрожит, как срывается его голос и как горят глаза. – А теперь веди меня к моему мужу.

Пиминов уронил голову, но лишь на мгновение, а потом сделал шаг и даже улыбку на лицо натянул. Шли под удивленные вздохи, внимательно следя за лепестками… Сделав ещё несколько шагов, я зажмурилась от яркого света софитов, что внезапной вспышкой раскрасили озеро, над которым взлетели сотни птиц, нарисованные лазером на темном небе. Яркие лучи пронизывали темноту и окашивались в алый свет, проникая сквозь огромные алые паруса, что развеивались на мачтах. Корабль, конечно, был не настоящий, но, если бы вместо искусственного водоема здесь было озеро, Царев бы и думать не стал. Но паруса!!!! Паруса были настоящие… огромные, ошеломляющие и вызывающие детский восторг! Они развевались на ветру, слепя сочностью цвета и бросая блики на причал, где меня дожидался мой фокусник-иллюзионист. Сердце мое замерло. Жизнь на паузу встала, чтобы сохранить этот момент…

Царёв жадно ловил мой взгляд, словно впитывал каждую эмоцию, что рвалась наружу вместе со слезами счастья… Я выпустила руку отца и, нарушая все правила приличия бросилась по тропинке, поднимая подолом платья яркие лепестки роз в воздух. Царёв раскрыл свои объятия, и уха коснулся выдох облегчения.

– Ты сумасшедший, Царёв! – визжала я, не обращая внимания на несколько сотен гостей, что остались позади. – Как я тебя люблю!

– Всё или ничего, Царёва… Всё или ничего…

Конец.