Фрейлина. Предотвратить

Глава 33

Со Шкурятиным расстались в Николаеве. Тот взял курс на Киев и дальше в Петербург. Константин же направился в сторону Херсона, а потом через Перекоп в Крым и Симферополь.

Письмо к отцу далось сложно. Ни в коем разе не хотелось противостояния из-за Алекс Иосифовны, которую тот одобрил, а вот он не оценил. Возможно ошибочно, но значения это не имело – даже будь она при всей своей красоте так же умна, как Таис… и это было бы бессмысленно. Просто - не она. И здесь ничего уже не поделать.

Любовь оказалась штукой странной и необъяснимой… удивительной и непредсказуемой. А раз понять ее выбор невозможно, то тратить силы и время на самокопание смысла не имело – он принял ее для себя, как судьбу, как рок. И все-таки несостоявшуюся помолвку отцу следовало как-то объяснить…

«… ныне же исключительно странной вижу твою абсолютную уверенность в том, что я непременно увлекусь принцессой Саксен-Альтенбургской. Ее непосредственность показалась мне забавной и только. Возможно - Никса? Они с Алекс ровесники и разница в мышлении будет не так разительна.

Я же, глядя на нее, задавался вещами несоизмеримо более серьезными – обдумывал изобретение капитан-лейтенанта Шкурятина. Волею случая он стал моим спутником в этой поездке, а теперь я полагаю это Божиим провидением, иначе он долго еще не решился бы изложить кому-то свои соображения относительно стрелкового механизма, названного им «пулемет».

Но особенно впечатляет его идея относительно стрелкового заряда. Она ведь не так и нова – гораздо ранее уже предпринимались попытки упростить заряжание ружей, соорудив бумажный сверток с пулей и пороховым зарядом внутри него. Капсюль-воспламенитель же поджигал сие изобретение, названное когда-то патроном. Но Владислав Семенович Шкурятин решил, что гораздо разумнее будет жестко соединить все три компоненты, а именно – капсюль, пороховой заряд и пулю, заключив их в единый корпус. Этими патронами он решил набивать стрелковую ленту, подаваемую в стрелковый же пружинно-шарнирный механизм, обеспечивающий скорость стрельбы… Прислушайся только – в несколько сот выстрелов в минуту! Шкурятин предполагает, что возможно и до шестисот ! Также им гениально решена проблема перегревания ствола и не только…

О каких амурных делах, отец, могла идти речь? Я весь захвачен перспективой и возможностями, которые откроет для нас подобное вооружение. Принцип его ясен, но доработать идею придется, потому как мой капитан-лейтенант является человеком талантливым, но только канониром, а не стрелковым оружейником.

Не стоит, вероятно, напоминать тебе о крайней степени сохранения тайны для подобной разработки, коей придется следовать. Несколько человек всего…»

А дальше Костя изложил, собственно, то, о чем был разговор с Владиславом.

Дорога в более чем триста верст дала время подумать о многом. На душе было неспокойно, чтобы не сказать – тяжко. Гнева отца он более не опасался, подкинув тому идею Таис. И не из-за тоски по ней он сейчас переживал – смирился уже с разлукой, пускай и временно. Здесь другое.

Вспомнилось по этому поводу – не так давно между Константином и братом Александром состоялся разговор...

Не то, чтобы они были близки, как бывают близки братья - разница в девять лет сказывалась и сильно. Но случился у Александра очередной приступ мерихлюндии. Такие случаи необъяснимой тоски, меланхолии и апатии с ним периодически случались – тонкая романтическая натура отказывалась подчиняться жестким рамкам реалий и тогда цесаревич или с головой погружался в очередной придворный роман, или вот так грустил.

Выговориться при этом требовалось обязательно, а вот до отца подобное дойти не должно было. Так что слушателя себе он искал надежного, а Костя уже не раз показал себя таковым.

- Василий Андреевич дал мне необычайно много своими наставлениями, - говорил Александр о своем воспитателе Жуковском, - но еще более своим великодушием и сердечностью. И вот… однажды на урок к нам зашел пап а и слышал, как учитель говорит мне о христианском всепрощении… - задумчиво вспоминал Александр, - и пап а спросил меня - а как бы я поступил с мятежниками-декабристами?

- И что ты ответил? - заинтересовался Костя.

- А ответил я по-евангельски, как и учил меня добрейший Василий Андреевич – что всех простил бы, - усмехнулся Александр, - в тот раз пап а не сказал ничего и молча ушел. Очевидно потому, что в классе присутствовали еще два моих товарища – Иосиф Виельгорский и Саша Паткуль. Но когда мы оказались потом наедине, он злился, Кост и … он тряс передо мной сжатым кулаком и повторял, повторял…

- И что же?

- «Вот чем надо править! Запомни: умри на ступенях трона, но власть не отдай!» – рвано вздохнул Александр, отводя в сомнении взгляд.

Сейчас Константин вспомнил этот разговор.

Случай с Лазаревым дал понять, что он становится похож на отца. Не то, чтобы считая себя непогрешимым, но власть свою, данную рождением, уже осознавая целиком и полностью. Признавая ее и четко представляя границы дозволенного в отношении себя для прочих людей. Строго держась в этих условных рамках и соблюдая их сам, он уже не в состоянии был позволить кому-то посягнуть на свой авторитет ни в малейшей степени.

И взорвался вчера в точности, как отец, державший свой авторитет и власть в неприкосновенности. А ведь можно было иначе…

Высказать то же самое, но иным, более демократичным тоном, к примеру. Не ставя так явно на место человека пожилого и заслуженного. Лазарев всегда вызывал в нем глубокое уважение в том числе своим отношением к низшим чинам.

Полная история патрулирования им имперских дальневосточных границ стала известна не так давно – всплыл факт того, что на корабле силами офицеров и унтеров было подавлено два матросских бунта. Бунтовщиков по закону следовало казнить, а капитан, допустивший бунт, обычно разжаловался до матросов. Но Константин был уверен – не от страха за свою шкуру… а болея о деле сохранил Лазарев в целостности экипаж. Сам он сделал бы так же – жестко наказал, отслеживая потом послушание, но и только.

Старики обидчивы… а еще он мог получить известие не так давно и не успел переболеть им, подозревая в этом назначении обиду для себя. Зря, конечно, но право на нее он, как ни крути, имел – действительно много сделал для флота на этой должности.

Но все мы живем первый раз – вздыхал про себя Костя, провожая взглядом скучный пейзаж с ровной выгоревшей степью и солончаками – и все можем ошибиться. Важно, чтобы ошибки эти были учтены в будущем. Жаль… жаль, если Лазарев не сможет переступить свою обиду, а обижен он сильно и теперь уже не только назначением Константина.

Поэтому с Пестелем Костя запретил себе жестить. Но тот и повода не дал – всегда отличался деликатностью и мягкостью обращения и в принципе был очень приятным в общении человеком. Как, впрочем, и внешне - семья Пестелей отличалась изрядной красотой.

Хороший службист и талантливый хозяйственник, Владимир Иванович почти всю жизнь провел в тени дурной славы своего брата-декабриста. Руководитель Южного общества заговорщиков Павел Пестель был казнен через повешение, так что его брату пришлось удвоить усилия в служении Российскому престолу. Тем более, что в Обществе он и сам числился какое-то время, но на Сенатской площади находился в строю войск, собранных против мятежников. Высочайшим повелением потом приказано было все его предыдущие прегрешения «оставить без внимания». Император умел быть и милостивым, этого не отнять...

Симферополь был расположен в предгорном Крыму, в ложбине между самой низкой и внутренней грядами Крымских гор, в долине реки Салгир. Гор Константин видел не так много, но Крымские показались ему очень живописными – подобными огромным застывшим волнам. Полого спускаясь в сторону Симферополя, они были хорошо видны из города.

- К югу совсем иная картина – там они обрываются высокими крутыми стенами, - пояснял ему губернатор во время обеда за богато накрытым в саду столом, - а эти невысоки, без острых вершин, как видите – Чатыр-Даг… а вон та – Ай-Петри, дальше Ай-Георгий… вершины плоские, здесь их называют яйлами, что с татарского означает «летнее пастбище».

Прохладный по осени ветер овевал лица мужчин, свободно расположившихся за столом в белых рубашках, сняв сюртуки и галстуки. Журчала вода в мелкой Абдалке, листва все еще зеленела – сентябрь считался здесь летним месяцем, но уже наступил октябрь… что пока еще означало только благословенную прохладу.

- Если пожелаете, Константин Николаевич, то организуем вам экскурсионную поездку в пещеры Чакурчо и Волчий грот – это недалече.

- Благодарю, с большим удовольствием бы, но временем я как раз и стеснен, - зачерпнул Константин плов с кусочками мяса и кураги, застонав от удовольствия: - Не забыть бы благодарить Амалию Петровну – стол накрыт сказочный… блюда все больше незнакомые, но это настоящий пир.

- Долму еще отведайте и юфахаш, а имам-баялды обязательно – сам не так мясо люблю, как овощи, но вы, Константин Николаевич – на свое усмотрение. Здесь, кстати, принято пробовать все, пускай и понемногу, - приветливо угощал гостя хозяин.

Просторный стол был весь уставлен небольшими тарелочками и пиалками с десятками угощений. Глаза разбегались.

- Не принято здесь и спешить уходить от стола, застолья могут продолжаться сколько угодно долго.

- Особенно разительно это отличие после Германских земель, где, кажется, не так принимают пищу, как усердно работают над ней, - отметил Костя, протягивая руку за новым угощением.

- А это кобете… с картофелем, луком и говядиной – к баранине, знаете, я так и не привык…

К вечеру стол был убран, а мужчины расположились на берегу реки на коврах, расстеленных на траве, среди множества подушек.

- Непривычно для вас, Константин Николаевич? – добродушно подтрунивал Пестель, - однако же культуру местную должно знать. И так мы с вами нарушили – стол был нашим, высоким…

Атмосфера добросердечного отношения и отдыха обволакивала и располагала, поэтому Костя задержался у Пестелей еще на сутки.

За это время обговорили, кажется, все – политику отношения с местным населением, организацию пожарных команд, которые ввел Пестель еще в Херсоне, прекратив этим многочисленные пожары. Строительство городских мостовых и освещения… И нелегкий характер Лазарева тоже, кстати, о котором мягко предупредил Костю хозяин. О срочной необходимости ускорить строительство горной дороги с Ялты до Севастополя…

- На строительстве оной в свое время настоял губернатор Новороссийского края граф Воронцов Михаил Семенович, - уважительно отозвался Пестель, - а ведет дорогу военный инженер полковник Славич со своим отрядом. Желаете? Отдам распоряжение ему прибыть к вам с отчетом о проводимых работах.

- Обязательно, Владимир Иванович, - согласился Костя. Дорога, а значит снабжение Севастополя сейчас была в приоритете.

Говорили и о воровстве, казнокрадстве.

- Не стану оправдываться на свой счет. «Никогда не оправдывайся – враги все равно не поверят, а друзьям это не надо».

- Цицерон, - подобрался Константин, - однако же… что бы значило сейчас сие изречение?

- Что хотел бы быть другом вам и единомышленником, Константин Николаевич, - прямо взглянул ему в глаза Пестель, - и сам я веду строжайший контроль за исполнением статей расхода… потому что да – воруют. Но что касаемо своих дел, то готов представить хоть сейчас бумаги всех присутственных мест. Не подвержен сему пороку, а потому и безденежен, - усмехнулся он в усы, - с юности не приучен к богатствам – наследства от отца не получил, да и на службе их не нажил. Но не в деньгах ведь счастье? Вот что детей нам с женой Бог не дал – это истинная бедность… - закручинился мужчина, наливая себе и гостю легкое вино: - За ваше будущее семейное счастье, Константин Николаевич… и чтобы прирастало оно настоящим богатством – наследниками.

От губернатора Костя узнал, что Дубельт Михаил Леонтьевич к месту службы уже давно прибыл. Но Пестелю требовались разъяснения по поводу его обязанностей при ставке губернатора.

- Я использую его пока только в курьерских полномочиях, да и то только там, где требуется талант убеждения, а переговорщик из него славный, надо признать. Здешнее население, а особенно верхушка его не то чтобы слишком послушны требованиям имперской российской власти. Михаил Леонтьевич же способен мирно убеждать.

- И продолжайте использовать его на свое усмотрение, Владимир Иванович, - согласился Костя.

- А он, полагаю, будет приглядывать за мной? - лукаво усмехнулся хозяин.

- Нет, я видел это не совсем так. Думал, вас также придется убеждать в необходимости сотрудничества – Дубельт и правда силен в том, чтобы располагать к себе.

- Нет такой необходимости и ваши прожекты относительно флота также… - разговоры продолжились до вечера, а потом Пестель организовал и встречу друзей.

Прогуливаясь по улицам Симферополя, они беседовали с Мишей обо всем на свете. В том числе и времяпровождении офицерства в свободное от службы время.

- Обыкновенно вечерком собираемся в трактире, а чаще всего у кого-нибудь из товарищей. Подается закуска, а с нею Вера, Надежда и Любовь…

На вопросительный взгляд друга Михаил весело расхохотался:

- Три сестры очищенные: Вера чистая, как слеза, Надежда настояна на мяте, а Люба — на дереве. После неизбежной селедки - жандармские котлеты и печень гусарская — блюдо, хорошо известное военной братии. Здешняя еда порядком надоела всем, знаешь ли и приедается быстро – по себе уже понял. А у нас еще в заключение и пылающее мороженое…

- Не примись только за прежнее, Миша, - напомнил Костя, - прикрывать не стану.

- Не грозит, не переживай, - отмахнулся друг, - здесь есть чем пощекотать нервы, каждая поездка в поселения татар – риски. Не любят здесь нас, да и есть за что.

- Уточнись-ка…

- Надо бы увидеть тебе какие красоты здесь были настроены до нас… Сёла тонут в садах, минареты мечетей украшены позолоченными полумесяцами, все сложено из камня и… долго рассказывать, но весьма и весьма живописно. И в городах, и в селениях идеальная чистота в жилищах, даже принято разуваться у входа. Много богато украшенных каменных фонтанов… и обязательно арабской вязью высечено имя строителя, год постройки и изречение или текст из Корана. Но почти весь этот Магометов рай, Костя, уничтожен дочиста – разве в глубинке что-то еще осталось. Взамен пышных городов из "Тысячи и одной ночи" мы построили несколько убогих уездных городков и назвали их псевдоклассическими именами - Севастополем, Симферополем, Евпаторией.

- Ты настолько проникся настроениями татар?

- Нет, и отлично помню, за что им все это… но пора бы уже и наводить мосты - нет? Бегут ведь они отсюда – подданные Российской империи. Сотни селений уже пусты, и опустеть могут все. Колонизационную политику, применяемую к бывшим врагам, пора бы уже перестроить, не находишь? Не жесткий гнет – добрососедское сотрудничество предпочтительнее и для нас, и для местных аборигенов.

Еще долго они ходили, просто ходили и смотрели город, реку Салгир и ее притоки, любовались окрестностями и горами вдали… Говорили опять.

Дубельт действительно умел убеждать. Политику относительно татарского населения следовало менять, пускай и постепенно – с уклоном от притеснений к дружескому сотрудничеству. Иначе…

- Случись то самое… ты ведь в курсе новой игры? Пришла сюда из Петербурга.

- Слышал, знаю, - улыбался Костя.

- Так вот… случись, и татары встанут не за нашей спиной – подмогой и выручкой, а всадят в нее нож. На этот момент так оно и случится.

- Времени нет… - остро жалел Константин – его ждал Севастополь и Лазарев: - Обдумай и изложи свои предложения на этот счет, смело советуйся с Пестелем – доверяю ему. И позже, как обустроюсь, жду вас с ним к себе – отдельным приглашением. Будем думать вместе, обязательно будем…

Еще Дубельт советовал ему дорогу – от Ялты лучше добираться до Севастополя морем. Горная дорога не достроена, но это Константин уже знал.

Следующим утром распрощались.

Пестель предоставил Константину сопровождение, причем настоял на нем в обязательном порядке. Большую часть дороги Костя собирался провести верхом – устал от повозок, хотелось видов и воздуха.

Пока добрались до Ялты, насмотрелся окрестностей и надышался. В Ялте наняли «кочерму» - небольшое парусное судно с парусно-весельным вооружением. Самый распространенный морской транспорт на это время – подобными судами пользовались и сторожевые службы, и торговцы, и контрабандисты, и морские пираты тоже.

Наносить визиты в Ялте Константин не стал – спешил. К морю в том числе. Встал у прибоя и... вода, вода, вода - под горизонт! Синее под ярким безоблачным небом, море заставило радостно дышать полной грудью. Он и дышал... и душой, казалось, впитывая в себя влажный соленый воздух.

Перед отплытием вместе со своим временным окружением – всего семь человек, обедали в местной харчевне – буза-хане. Прислуживали здесь мужчины, но взгляды посетителей невольно притягивала мелькающая возле кухонного помещения девушка-татарка с призывной родинкой над губой. Скромная одежда, опущенный долу взгляд…

Непонятно почему, но Косте вдруг особенно остро и ярко вспомнилась Таис. Или все дело в яблоках? В буза-хане пекся пирог и пахло яблоками. И его Таис пахла яблоками.

Всколыхнулось что-то… Вспомнилось, будто было только вчера – как все тело рядом с ней наливается ноющей потребностью... И это не та безграничная нежность, с которой он стремился вначале к Таис, а уже что-то совсем иное – острое, упрямое, яростное. С трудом сдерживаясь из-за страха навредить ребенку, Костя был бесконечно нежен – нежен вынужденно, хотя в ней только едва угадывалось очарование материнства. Все между ними случилось удивительно и даже волшебно... и вместе с тем так хотелось большего, чтобы сильнее, крепче… и яростнее – да!

Он не насытился ею, а впереди еще год – не меньше. Вспомнилось, как Миша Дубельт мимоходом предложил развлечься – было где, но… Рушить в себе внутреннюю чистоту казалось преступлением. Странно, но именно чистота эта, чувствующаяся в девушке с красивой родинкой и привела воспоминания к Таис. И яблоки еще… его женщина пахла яблоками.