Фрейлина. Предотвратить

Глава 36

Следующий день начался дождем. Мелкий и негустой, он тихонько шелестел по крыше и листве, сразу сделавшейся блестящей и мокрой, очень чистой по ощущениям.

Я долго спала этим утром - сколько хотелось, столько и спала. Как я уже поняла, Ольга Николаевна не собиралась постоянно держать меня при себе. Вспомнилась фрейлинская при ее маменьке – там круглосуточно находилась одна из штатных девушек. Мало ли… книгу царице почитать, если случится бессонница, по поручению сбегать, записать дельную мысль, пришедшую в голову или просто ее выслушать…

Ольга довольствовалась услугами горничной, а для общения у нее всегда была Анна Алексеевна.

Я же…

Сейчас, после эмоционального взрыва, сорвавшего крышку парового котла, долгое время кипевшего внутри, сознание будто просветлело. Я немного успокоилась и могла уже мыслить грамотно и разумно. Скорее всего, правильно понимая причины крайне толерантного отношения ко мне со стороны сильных мира сего.

Ольге и многим другим я должно быть казалась слегка странной. Забавной возможно, и еще есть очень подходящее определение – прикольной. Стараясь соответствовать этому времени речью, все-таки я говорила необычно, в своей упрощенной манере. И суждения мои выбивались из общего строя, а частенько и поведение. Я глупо никого здесь не боялась, воспринимая вначале вообще… чуточку отстраненно, как книжных персонажей. Вот только Вильгельм. Он своим непредсказуемым поведением опасение таки внушал – его я побаивалась, но и здесь, увлекшись, регулярно забывалась.

Забавная такая диковинка, странная своей отчаянной непосредственностью. Ну… терпят и ладно.

За окошком шумел дождь, где-то в доме раздавались негромкие голоса – уже вышла и работала кухарка? Вот правду говорят – хорошо все уметь, но не дай Бог делать все самой. Кажется, я нашла свою нишу.

Мысли свернули ко вчерашней встрече с химиком. Герман Христиан фон Фелинг – имя следовало запомнить. Но не зря я вчера нервничала, застигнутая врасплох и не готовая толком к разговору. Не так нужно было – не сказки петь в уши.

- Даша! – позвала я, выползая из-под одеяла.

Получится убедить ее – поеду говорить частным порядком с фон Фелингом. Не сама понятно - попрошу Фредерика сопровождать. Это нужно, необходимо. Химик не заинтересован, не видит и не понимает смысла действия. Медика бы еще подключить. А не захотят работать над этим – Пирогову напишу. Чего, собственно, мелочиться? С королями вон трапезничаю.

- Даша, - уже умывшись, одевшись и позавтракав, усадила я женщину рядом с собой: - Ты ведь замечала и не раз, наверное, что если кто-то заболел в семье… избе, то следом и прочие… заперхают.

- А то ж. Так оно и есть, - согласилась умница моя.

- Это значит, что болезнь как-то передается от одного человека другому. А каким образом, как ты считаешь?

- Так господний промысел на все, барышня.

Ну да, с точки зрения религии все просто – этого я не учла. Ладно! Мне нужен Фредерик, пойдем другим путем…

Через пару дней, все под тем же мелким дождем, мы с мужем подъезжали к Тюбингенскому университету. 18 миль от Штутгарта до города Тюбинген - два часа неспешной езды в карете. Они прошли в разговорах. Следовало сделать это раньше – поговорить с ним. Убедить, попытаться разъяснить все нюансы грамотному образованному человеку. И не в двух словах, а с азов… пускай и облекая их в предположения и догадки.

- Надо мной не довлеет медицинское учение, Таис, я готов верить, что существуют эти самые миазмы и... организмы, вызывающие болезни. Возможно также, что они различимы под микроскопом, но все последующее… вряд ли вам поверят на слово.

- Уже не просто мне, теперь это распоряжение Ее королевского высочества: найти и выделить средство, подавляющее болезненные микроорганизмы – источники инфекций, - уперлась я.

Ждать открытий путем закономерного развития медицинской микробиологии придется еще лет сто. А эпидемия того же тифа случается каждый год то там, то тут. Это десятки и даже сотни тысяч жертв. А всего-то – убедить одного твердолобого… нет – уже двух. Фон Фелинга и медика-исследователя. А таковые водятся только в Тюбингенском университете. Вернее, в ближайшей доступности только он.

- Вы правы в том, Фредерик... начинать следовало с того, чтобы выявить эти вредоносные организмы. А потом уже все остальное, - признавать свои ошибки я умела. Научиться бы еще не делать их.

Тюбинген позже назовут самым красивым городом Германии, но и сейчас он был хорош. Фахверковый пятиэтажный центр, величественная ратуша с островерхими шпилями крыши, а перед ней торговая площадь, как и положено. Мощеные брусчаткой улицы, большой фонтан со скульптурной группой, холмы и все та же Неккар с мостами, в которую здесь впадают два притока. Речные острова в черте города, огромные плакучие ивы над водой… Много зелени – может в этом его красота?

А Швабский Альб здесь буквально нависал над городом – городские холмы переходили в горы всего в нескольких километрах от него. Но главная прелесть небольшого Тюбингена состояла в огромном количестве молодежи на улицах. Старинный город казался молодым, шумным, веселым. Как и в наше время, едва ли не большую часть жителей составляли студенты - мужчины, конечно. Наверное, только закончились занятия. Дождь тоже.

Титул Ольги Николаевны открывал любые двери с ноги.

Нас проводили к директору университетской клиники ординарному профессору Карлу Вундерлиху. Опираясь на руку мужа и поднимаясь по ступеням на второй этаж здания, я понимала, что только сейчас и грядет настоящий бой за пенициллин. Сейчас все было более чем серьезно, но теперь и я была готова - убедить Фредерика оказалось очень непросто. Почти готова.

Высокий бородатый мужчина лет тридцати пяти… в строгом сюртуке, темноволосый, с глубокими залысинами, делающими лоб очень высоким и только усиливающими впечатление от умного внимательного взгляда… после знакомства профессор пригласил нас присесть. И доложить, собственно, о причине визита.

- Господин профессор… прошу вас внимательно выслушать мою жену. Мы здесь по высочайшему повелению, но это не всё… - помолчав, ровно заговорил Фредерик: - Мне, как человеку сугубо военному, трудно было понять соображения, изложенные фрау Гогенлоэ-Ингельфинген. Но источники, на которые она ссылается и логика ее рассуждений заслуживают внимания. Вам судить, насколько возможности клиники соответствуют заявленной теме, но химическая кафедра Штутгардского университета уже заключила договор на исследовательские работы, заданные моей женой и поддержанные Ее королевским высочеством. Стало быть, что-то разумное в рассуждениях профессора Пирогова и выводах, сделанных на их основании, действительно есть. Фрау Гогенлоэ-Ингельфинген отличается необычным, чрезвычайно развитым складом ума и склонностью к деланию неординарных выводов на основании известных всем фактов. К ней прислушался император в России и прислушивается Его королевское величество Вильгельм. По причине этой своей способности и общей разумности она допущена в ближайшее окружение Его величества.

- Благодарю вас, Фредерик, - прошептала я.

- Вы заслужили, Таис. Мои суждения о вас не голословны – все ваши успехи я наблюдал лично и отвечаю за каждое свое слово.

- Мне весьма приятно такое знакомство. Склонные к наукам женщины - редкость, - привстал мужчина, кратко поклонившись еще раз: - Я внимательно слушаю вас, фрау Гогенлоэ-Ингельфинген.

- Не столько к наукам… Но логические выкладки мне действительно даются. А началом к ним послужили рассуждения профессора Петербургского университета Пирогова… - начала я с доказательств существования микромира и вредоносных его обитателей. Ссылаясь на того же Пирогова, делала надеюсь, что грамотные предположения, не чураясь непривлекательных подробностей:

- Если исследовать под микроскопом мокроту, взятую от человека, длительно болеющего чахоткой и человека здорового, то в исследуемом материале, я полагаю, мы обязательно увидим разницу. И это будут дополнительные микроорганизмы, которые и являются возбудителями болезни. Поскольку эти организмы живые, то обязаны существовать и способы их уничтожения. Пока еще бездоказательно с научной точки зрения, но уже действенно в этом плане работает вещество… - подробно расписала я действие зеленой плесени.

- Единственно… употребление ее настоя не исключает пагубного влияния остальных компонентов, которые он впитал. Для этого и привлечен к работе господин Герман фон Фелинг, преподаватель химии Штутгартского университета – чтобы выделить чистый компонент полезного вещества.

- Мне известен этот человек, - задумчиво кивнул Вундерлих, - но не сказать, чтобы вы убедили меня.

- Вам знакомы ужасающие последствия тифозных эпидемий… родильная горячка, инфекционное заражение хирургических и боевых ран, простудные заболевания у детей, которыми они легко обмениваются – вредоносные микроорганизмы имеются и во влажном дыхании, в каплях мокроты, которые вылетают изо рта во время кашля… - поймала я себя на том, что почти сдернула перчатки, ломая в волнении пальцы…

Да понимаю я все! Что вводить антибиотик в условиях полной антисанитарии – стрелять из пушки по воробьям. Что не поможет он, если операции проводят засиженным мухами инструментарием, а в рожениц лезут грязными лапами студенты сразу после исследования трупов в анатомичке. А тиф болезнь бедных – он от грязи... Знаю, что нужно как-то иначе все делать – чтобы закономерно и последовательно. Знаю! А как это сделать? Грузить сейчас мужика еще и антисептикой? Пускай уж этим займется Земмельвейс, а то совсем уже… перебор получается.

- Если есть хотя бы единый шанс в том, что моя жена… нет – еще и профессор Пирогов, правы… - негромко начал Фредерик, - успокойтесь, дорогая.

- Да как, Фредерик?! Тут речь о миллионах жизней. Если дело в обеспечении, господин профессор….

- Деньги понадобятся - безусловно, но для этого существуют гранты, - задумался мужчина, - а чтобы просить о них, следует сделать хоть какие-то наработки, - остро взглянул он мне в глаза, - а почему, собственно, ничего не предпринято в этом направлении со стороны российского медицинского сообщества?

- Зависть, лень, недальновидность, нежелание что-то менять? Я не знаю… Будь я медиком, хваталась бы за любую возможность помочь людям. И прославиться тоже, почему нет? У нас заключен договор с господином фон Фелингом, я претендовала на половину патента, как его идеолог… но готова отказаться в вашу пользу, господин профессор. Мне не нужна слава спасителя мира.

- И каковы же ваши условия в этом случае? - улыбался Вундерлих.

Красивый мужик, только облысел рано. Ну… не только с деревьев опадают листья. Оказался бы еще и разумным…

- Условие единственное – вам слава, изобретение – миру. Лекарство не должно продаваться другим государствам, не должно стать средством шантажа и корысти.

- Я врач, - тихо и емко проронил мужчина.

- И это замечательно. Вы правы - работайте в своей сфере, с политиками мы уж как-нибудь... вместе потом, - так же тихо ответила я, - если вы согласны, то у нас тут с собой… - обернулась я к Фредерику.

Он расстегнул кофр и достал еще один закрытый горшочек – с хлебом, разломанным на части и слегка увлажненным для получения плесени. Я рассказала все об уходе за ней.

- Через несколько недель здесь образуется зеленая плесень, но если вы заинтересованы, то образец ее, уже готовый к исследованиям, находится у господина фон Фелинга. В любом случае, вам придется взаимодействовать с ним.

- Вначале следует вычленить то, на что будем воздействовать вашей плесенью, чтобы испытать ее действие. Признаться, я слегка растерян, фрау Гогенлоэ-Ингельфинген. Ваше предложение слишком неожиданно и…

- … весьма странно – да. Великие открытия случаются не так. Их не вкладывают вот так в руки, как готовую еду малышу в рот. Но ведь открытия еще нет, есть только мысли, идеи… великих трудов у вас будет предостаточно, господин профессор, как и личных озарений. Хватило бы только терпения, времени и сил. Придется воевать еще и с завистниками, их тоже будет.

- То вы прельщаете меня успехом, то грозите невзгодами, - усмехнулся мужчина, - я извещу вас о своем решении.

Возвращались в Штутгарт в молчании. Я задремала, склонившись на мужское плечо. Не то, чтобы успокоилась, поверив в успех – скорее устала. Думать о лекарстве больше не хотелось, требовалась передышка. Наверное, я слишком загонялась всем этим, чувствуя чрезмерную ответственность. Будто только от меня зависит – выживут ли те самые миллионы. Хотя получается так и есть...

- Нужно наведаться к фон Фелингу и с этой стороны тоже навести мосты между химиками и медиками! - встрепенулась я.

- Спите… спите, Таис, - прошептал муж, укладывая меня обратно – к себе на плечо. А я погладила его руку. Можно бы – расцеловала. Какая я умная все-таки… что выбрала его…

И то ли нервное напряжение последних дней, то ли где-то продуло, простыла… но всю следующую неделю я провалялась в постели с общей слабостью и соплями. Измучилась с заложенным носом, почти не спала, а если спала, то полусидя. Еще неделю потом не выходила из дома, сидя у камина и читая или глядя в заплаканное дождями окно. Мы много говорили с Дашей, она подробно рассказывала о Новгородке - маменькином поместье недалеко от Чудского озера. О тех местах, людях, жизни… Звучало прекрасно и сразу же донельзя печально. А мне хотелось положительных эмоций - продолжить занятия с гитарой, к примеру, пробовать подбирать музыку на слух. Это разнообразило бы… но болела голова, а еще пропал аппетит. Куриный бульон и печеные яблоки – все, что в меня лезло.

Я с беспокойством прислушивалась к себе, но малыш вел себя прилично, шевелился время от времени. А в начале ноября и ощутимо толкнулся. Требовательно так.

- Ну да – князь мы, али не князь? – усмехнулась я, поглаживая небольшой животик и не представляя, что буду делать, когда человек появится на свет.

- Даш, а почему он до сих пор такой маленький?

- Каков положен, таков и есть, - ворчала она, - рази ж тягость - болезнь? И думать об ей постоянно не надобно… жить себе, как жила.

Я и жила.

Ноябрь в Германии романтично называют месяцем туманов. Они как раз и пришлись на время, когда я стала выходить на прогулки.

Перед этим пару дней было очень жарко, после дождей парило… потом прогремели поздние осенние грозы – так часто бывает на стыке тепла и холода. Дни еще оставались теплыми, а вот ночи уже становились холодными, даже студеными – тогда и пали на долину Неккар туманы.

Очень разные туманы и все без исключения удивительно прекрасные.

Утренний всегда светлый, подсвеченный первыми, робкими лучами солнца. Вечерний похож на сугробы снега или клочья ваты, запутавшиеся между яблонями. Сад притих вместе с ветрами – в природе воцарилось осеннее затишье. Пахло влагой и осенней листовой прелью, все звуки с приходом тумана становились приглушенными и будто далекими, а видимость порой сужалась до нескольких метров. Наверное, оказавшись в такой ситуации, люди должны чувствовать себя потерянными и беспомощными, а я наслаждалась. Меня несло в сад, на улицу. Да и для кожи говорят полезно…

Выслушав мои восторги, Фредерик пригласил полюбоваться туманами с вершины холма, от «Летнего» дома. Он так и жил там, категорически отказавшись переезжать ко мне, хотя в гости наезжал почти каждый день. А Даша опять ворчала себе под нос:

- Носок из мужика вяжет… приструнил бы негодную…

- Даша, прекрати.

Так вот… с высоты пригорода ноябрьский Штутгарт смотрелся гладкой белой чашей, из которой кое-где выступали вершины холмов. Верхние слои тумана, опоясывающие такой холм, напоминали тонкое белое кружево. Удивительное природное явление!

- Далее он станет тяжелым, свинцовым… предвестником зимы, - рассказывал муж, озабоченно поглядывая на меня.

- Я люблю зиму, - послушно кивала я, - люблю за новогодние и рождественские праздники. Люблю наряжать елку… надо бы настричь снежинок из тонкой бумаги и сделать из них гирлянды. Еще маленькие яблоки и конфеты будут нужны… печенье, пряники.

- Не печальтесь, Таис… от вас больше ничего не зависит – вы сделали все, что могли.

- А? Да нет, я не печалюсь, Фредерик…

Я просто опустила руки. Зная о том, что фрейлина приболела, во дворец меня не вызывали ни Ольга, ни Величество. От фон Фелинга ни слуху, ни духу, что в общем ожидаемо. И Земмельвейс все не ехал, хотя Вильгельм будто бы обещал, да и традиции тут у них... связанные с нерушимостью королевского слова. Но вот на профессора Вундерлиха у меня были надежды… были.

И молчал Костя. Молчал совсем. Все-таки больше месяца прошло и хотя бы о том, что добрался до места можно сообщить?

Но, наверное, я слишком требовательна к нему, да и к нынешнему времени. Привыкла к другим скоростям – жизни, получения информации, той же связи.

Скорее, это просто осень, так влияла на меня осень. Ну и все остальное до кучи – чего уж? И жизнь пошла такая… поели – можно поспать, поспали – можно поесть. Я не боялась растолстеть, тут не высохнуть бы опять до неприличия.

Единственным светлым пятном впереди виделась новогодняя елка. Правда здесь ее наряжали в самый Сочельник. И, кстати, первую елку в России повелела поставить и нарядить как раз Александра Федоровна, мама Кости. И к этому времени елки уже ставила вся Москва и Петербург, даже появились первые елочные базары.

Я ждала зиму и елку, а вот снег вряд ли – в теплой горной долине он если и выпадал, то лежал всего неделю-две за всю зиму.

Незаметно приближалась и она - зима, и начаться должна была вовсе не 1 декабря. В Германии времена года обозначают иначе. Но это даже более логично, когда они привязаны к весеннему или осеннему равноденствию… то есть, 22 декабря длина ночи сокращается, а дня – увеличивается и только в этот день для немцев наступает зима. А там и до Рождества рукой подать – 24-го уже Сочельник…