Два дня уже шли дожди, в оконное стекло настойчиво и монотонно барабанило. Вид на долину окутала сероватая дымка, прячущая за собой все красоты пейзажа. С другой стороны дома мок сад и опавшие яблоки под деревьями. Подперев щеку, я сидела и смотрела, как шевелятся под ветром и вздрагивают под ударами капель листья.
Дожди я любила, а если еще и ливень да гром с молнией! Наблюдаешь всю эту силу и даже мощь… грея колени о батарею, в теплой квартире, попивая чай или кофе и чувствуя себя комфортно и безопасно – чудные ощущения.
Здесь было не так. В каменной постройке неведомым образом сразу же образовалась сырость. Неуютная такая, промозглая сырость. Пришлось теплее одеться и просить затопить печи – небольшие, они отапливали собой весь дом по частям. На крыше я насчитала восемь дымоходов, не считая большого кухонного.
В целях экономии затопили всего две из них – для меня и фрау Августы. Третья, кухонная, грела заодно и комнаты прислуги. В доме потеплело и стало чуть посуше, но… если до этого меня одолевала просто тоска, то на второй дождливый день она приняла зеленоватый оттенок…
- Эльза, когда следующий раз должны убирать дом? – поинтересовалась я за завтраком, слушая унылый шум дождя.
- Рано еще, - задумалась она, - дней через пять, что ли, фрау Таис.
- Хорошо… а я могу велеть мужчинам собрать яблок? Им есть чем укрыться, чтобы выйти?
- Да что же тут… выскочить всего-то…
- Нет, яблок нужно много – будем делать пастилу.
- Не ест ее никто у нас, фрау Таис, - вздохнула она.
Понятно, что мужики больше по мясу…
- Я ем – это раз, два – всё съедобное, это валюта своего рода. Всегда можно обменять на что-то еще или презентовать, как вкусный сувенир. Короче… будем делать пастилу, самую простую, без крахмала и белков.
- Я такую только и знаю, - присела женщина на стул, глядя на меня с любопытством: - Чудн о вы говорите, забавно.
- Иностранка, что с меня взять? – пожала я плечами.
Безделье убивало. Я задрала бы юбку да взялась убирать, но знала, что этого не поймут, не тот случай.
А пастила продлит для меня яблочный сезон – я уже не представляла себя без яблок. Летние яблоки сладкие, так что получится она только чуть кисленькой. Можно добавить мед, но и этого не особо хотелось, не говоря уже о сахаре.
В это время сахара-песка еще не было, только кусковой. В буфете у Эльзы хранилась целая сахарная голова, завернутая в синюю вощеную бумагу. Вторая была уже надколота. Завернув в полотенце, ее били молотком, и на стол подавались кусочки, к ним полагались специальные щипцы. Чтобы получить песок, толкли кусковой сахар в ступке, а это серьезная работа.
Два дня потом, даже когда уже закончился дождь, мы сидели всем женским коллективом на сухой теплой кухне. Я с Дашей и Марлен мыли и очищали яблоки от кожицы и серединок, резали на четвертинки и укладывали на противни. Эльза готовила еду и заодно следила, чтобы они испеклись, но не подгорели. Потом печеные яблоки протирали сквозь сито и выкладывали на щедро смазанный растительным маслом противень – в доме нашлось их шесть. Всю ночь потом лакомство томилось в печи, подсыхая. На то, чтобы приготовить шесть противней пастилы, уходили сутки.
Готовка превратилась в женские посиделки, но заглядывали к нам и мужчины – муж Эльзы Эрих и лысый Фалко. В теплом углу, ровно выпрямив спину в кресле, сидела фрау Августа – в жемчугах и седом парике. Каждый день мы с ней знакомились заново, не особо заостряя на этом внимание – так ей было проще.
Оказалось, она знала множество сказок и легенд. Пока мы работали, женщина выпевала их для нас речитативом. Делала это добросовестно, как на концерте перед публикой – с выражением и нужными интонациями. В том числе поведала ту, о которой слышали все, пожалуй, хоть раз в жизни - легенду о подвиге женщин замка Вейнсберг. Оказалось, это в Вюртемберге.
Замок был осаждён римским императором Конрадом III. Он поклялся предать мечу всех мужчин и сжечь замок, но обещал сохранить жизнь женщинам, разрешив им уйти, взяв с собой только то, что смогут унести на себе.
Через пару часов через ворота крепости потянулась вереница женщин – от совсем юных девушек до почтенных дам. Шли медленно и тяжело – ценная ноша клонила к земле. Но женщины несли не драгоценности и не утварь – каждая из них тащила на спине мужчину. А что? Сами сказали - "что сможете унести".
К чести короля, он не стал препятствовать такой «эвакуации». На вопрос военачальников, нужно ли что-то предпринять, Конрад ответил: - Нет. Королевское слово даётся лишь однажды и не может быть отменено.
Не знаю, насколько это правда… но женщины здесь в основном крепкой кости, высокие и сильные на вид. Речь не об изнеженных аристократках, конечно. Может и было…
Чуть дрожащий старческий голос выводил для нас баллады и не одна была посвящена верным женщинам Вейнсберга. Запомнился один куплет – сочинитель был человек с юмором:
Где Вейнсберг, где, скажите, он?
Где этот городочек,
В котором столько верных жен
И маленьких их дочек?
Когда придет жениться блажь,
О, девы Вейсберга – я ваш!
Сказки о Снежной деве, каменных горных троллях, стеклянном человечке… Любопытным показалось то, как немцы описывают обеспеченных людей: «жили они в роскоши - вместо обуви танцевали с выдолбленными буханками хлеба на ногах». Для русского человека звучало по меньшей мере странно…
И все-таки для меня Вюртемберг оживал с этими песнями, легендами, сказками… люди, окружающие меня, незаметно и нечаянно становились ближе.
А еще я оценила местную кухню и отъедалась. Просила Эльзу готовить супы, обязательно супы: чечевичный или картофельный с сосисками, гороховый-пюре с фрикадельками, фасолево-бобовый с копченой свиной грудинкой.
- Почему я не поправляюсь, Даша? – удивлялась каждый раз, одеваясь: - Ем, как не в себя, а результата ноль…
- Дитя берет в себя, видно. Ешьте… пока есть что, - хмурилась она. Я поделилась с ней опасениями по поводу голода. Понятно, что коснется он низшего сословия, но…
Через неделю пришли уборщицы – шестеро крепких женщин. К этому времени мы подобрали в саду все годные летние яблоки, а сгнившие тут принято было сгребать под самые стволы деревьев.
В холодный подвал с нерастаявшим еще прошлогодним льдом в соломенных матах – на удивление сухой, были опущены упакованные в вощеную бумагу рулетики пастилы с добавлением вишни, моркови, орехов, меда… по ходу дела мы уже изощрялись.
Фантазии моей хватило и на уборку. Второй этаж был мужским и туда мы не полезли, но первый я вывернула наизнанку: были сняты все кроватные балдахины, подушки, перины и одеяла. Выбиты и оставлены сушиться на солнце на весь день. Вымыты окна и все углы даже в темных местах коридоров. Я молча стояла над душой у уборщиц и с укором смотрела, как грязь с пола у стен соскребают чем-то вроде шпателя. Запустили…
Несвежее постельное белье со всего дома женщины увезли в телеге, оставив взятое прошлый раз – стиранное и переложенное пахучей полынью. Мне понравилась идея и горьковатый острый запах этой травы. Вымывшись и переодевшись в чистые рубашки, мы с Дашей попили травяного чаю вприкуску с рафинадом и легли спать.
Привычно уже я вглядывалась в темноту за окном. Опять рисовался вопрос – что делать дальше?
Нужно бы прикупить одежды – скоро станет расти живот. Он уже выделался, но не так, чтобы заметно… месяца три? Едва выпуклый и тверденький. Ребенку тоже нужно было потихоньку готовить приданое – я могла бы шить пеленки, вязать носочки, кофточки и пинетки. Но для всего этого требовалась ткань и нитки, а это деньги.
Их у меня не было, но и это еще не беда. Хуже то, что и документы остались у мужа, а он упорно не появлялся. Вначале я просто ждала, потом беспокоилась – мало ли? Переживала. Потом плюнула… Когда-то же появится хоть один из них? Вот тогда и выскажу все, что думаю.
Я писала письма.
Маменьке понятно… здесь я описывала только красоты и приятности – там и без меня забот хватает. Жаловаться бессмысленно, если человек далеко и помочь не в состоянии.
Анни написала то же самое, но еще интересовалась ее делами. Я так и не поняла ее до конца… То она казалась наивной до предела, то стервозной, то доброй, то сильной, то слабой и нуждающейся во мне. Легко предавала, возможно даже не понимая, что предает – предельно честная или глупая… Но я скучала по ней. Неужели выдали за старика?
Была попытка писать Косте… Нет, я понимала, что письмо не отправлю, но тянуло, хотелось. Я помнила стиль писем этого времени, что-то наподобие «Д ушенька, друг мой бесценный, Александра Степановна!»
«Костя, друг бесценный… ты и не представляешь, что невольно слизнул пыльцу невинности с губ старой девы...»
Думать о нас с ним было печально и немного горько, но если вот так – немного с юмором, то гораздо легче. Он действительно помогает.
Правда ли он полюбил меня и почему? Вопрос…
Когда я еще мечтала о любви, то много думала о природе мужского интереса к той самой, единственной женщине.
Мне казалось, что она должна не просто нравиться внешне, но запускать в мужчине что-то большее: волну сильных, подсознательных чувств. Это могла быть мелочь — мягкий взгляд, случайное слово, манера говорить, движение руки… или необъяснимое стечение обстоятельств. Такие «крючки» невозможно подстроить, они — отражение внутреннего мира, о котором мужчина и сам порой не подозревает.
Когда это происходит, женщина становится для него бесценной. Не из-за внешности или соответствия стандартам, а потому, что в ней он видит свой свет. Рядом с ней оживают трепетные, глубокие эмоции, о которых не говорят вслух — их язык понятен только душе.
Наш это случай или нет… я не знала, но сама видела его именно так - идеал, который никогда не нашла бы в том, нашем времени. И не представляла себе… да и вопрос скорее риторический – можно ли испортить и запачкать этот духовный свет сексом? Личного опыта было ноль, но наблюдения говорили в пользу такой теории…
Раскрепощенность нашего времени претила мне и даже шокировала – старая дева, что делать? Ханжа, святоша, моралистка… Книги, кошки, одиночество… Было дело, нечаянно подслушанный разговор Светки с мужем вверг меня в ступор, потому что я точно знала – эти двое любят друг друга.
- И что – не дашь теперь? – недовольно ворчал Саня.
- Дам! Раком, чтобы морду твою не видеть! – рявкнула в ответ моя сестрица.
А оно мне надо… вот такое – заторможенно соображала потом я. Нет, совсем уж о розовых пони, какающих радугой, я не мечтала, но и вот это тоже… Хорошо, хватило ума в свое время остановиться и не лечь под мужика просто ради идеи.
Так что может оно и лучше, что все для нас с Костей закончилось где-то в районе обитания этих пони. И понятно, что сам процесс неизменен в веках, но… лучше уж закончить на такой – высокой ноте.
А дальше… любовь не смертельная болезнь, от нее можно излечиться и даже очень просто – временем.
Но пока что от воспоминаний о нем замирала душа и лишаться их я не хотела, а Костин кортик ночевал у меня под подушкой. С ним было необъяснимо спокойнее, хотя чего здесь бояться? Окна высоко, дверь запирается, и все-таки засыпать, обняв ладонью рукоять острого, как бритва, холодного оружия, уже стало привычной необходимостью…
Как-то я побывала на крейсере «Аврора» - иногда он тоже используется, как выставочная площадка. Тогда здесь была развернута экспозиция, рассказывающая об истории кортика начиная с XVI века, о переменах во внешнем виде и конструкции оружия.
Русский морской кортик всегда был красив и изящен, но парадный, принадлежащий Великому князю Российской империи… он и должен был быть уникален.
В верхней части ножен насажены две бронзовые обоймицы с кольцами для крепления к портупее, в нижней части для прочности ножен — наконечник. Все металлические части, кроме лезвия (там химическое травление) богато изукрашены в технике гравировки и чеканки с золочением – вещь сама по себе драгоценна. Для меня – вдвойне…
На десятый день моего пребывания здесь в замок наконец вернулся ger Ludwig. Это был еще не вечер, но уже сумерки. Толстые стены не пропускали звуков и шума приезда мы с Дашей не услышали. Она уже помогала мне раздеться ко сну, когда в дверь пару раз громко грохнули и мужской голос, который я почти успела забыть, рыкнул:
- Frau Thais, жду вас в зале!
И подковы у него на ногах, что ли? Но удаляющиеся шаги гремели металлом. Твою мать…
- Шнуруй обратно, Даш, скорее – что-то случилось. Что-то плохое с Фредериком, - дрожало все внутри от беспокойства. Я молилась про себя, быстро собиралась и молилась – перепуганная и растерянная.
- Фредерик?! Что с ним? – подскочила я к мужчине, жадно пьющему что-то из кружки. Рядом стояла Эльза, прячущая руки под фартуком. На ее лице также было написано беспокойство.
- Собирайтесь, мы выезжаем немедленно.
- Я задала вопрос! Какого черта… ger Ludwig?! Или вы умеете изъясняться исключительно командами? Где мой муж, что с ним? – несло меня на нервах.
- Да неужели? – смотрел на меня мужчина с издевкой, - тревожитесь? И не напрасно – Фредерик ранен, но нетяжело, не тревожьтесь так. Я не за этим здесь, вас желает видеть король.
- Да срать мне… - пробормотала я по-русски.
- Повторите!
- Да неужели? – возвратила я реплику, - вы понимаете по-русски? Не понаслышке знакомы со Старо-Смоленской дорогой? Нетяжело ранен – странные слова для отца. Вам ли – человеку военному, не знать, что и царапина может стать смертельной? Даша! Собирай свои травы, мы выезжаем, хозяин ранен, - развернулась я к своим покоям.
Зависеть от дурака – днище, а если жизнью зависеть…
- Вначале в Штутгарт! Необходимо иметь при себе парадное платье, – рыкнул опять мужчина.
- Не рычите на меня! – ответила я в том же духе, прикрывая за собой дверь: - И срать мне… идиот… – закипали на глазах бессильные слезы.
- Всё свое собирать? – не понимала Дарья.
- … на твоего короля. Какое парадное? Ночь на дворе скоро… король идиот – ночью принимать? – шептала я себе под нос, - бери одну смену одежды и все, что нужно для обработки ран, для раненного. Я соберу себе необходимое сама… скорее, Даша. Он на лоскуты нас сейчас порвет. Провонялся весь потом, лошадью… Как же – нетяжело!
Что нужно от меня их королю я, кажется, знала и… ну вот никакой срочности!
Но так относиться к своему ребенку?!