Жестокий. Моя по контракту

Глава 17

Клиника "Надежда" встретила Алину тишиной палаты интенсивной терапии. Комиссар лежал под капельницей, но слабо вильнул обрубком хвоста при ее появлении. Радость от встречи с руководителем, от шанса в Питер, мгновенно померкла, стоило взглянуть в глаза ветеринара.

— Алина Сергеевна... — врач взял паузу, перебирая листы анализов. — Пришли последние результаты. Есть... осложнения. Почки. Очень слабо справляются с нагрузкой после операции и лекарств. Показатели креатинина и мочевины... критичны.

Мир сузился до точки на белом листе с непонятными цифрами. Алина опустилась на стул у носилок, рука автоматически легла на теплый бок пса.

— Что... что это значит?

— Значит, наблюдаем. Капельницы, поддержка. Но если функция почек не восстановится в ближайшие дни... — Врач вздохнул. — Потребуется диализ. Или... или мы его потеряем. Диализ — процедура тяжелая для животного, длительная. Недели, возможно, две-три. И очень дорогая. Ориентировочно... сто пятьдесят тысяч. За весь курс и сопутствующую терапию.

Сто пятьдесят тысяч. Цифра прозвучала как колокол, бьющий по руинам ее надежд. Питер, "Академия", свобода — все это рухнуло под тяжестью нового долга. Она купила Комиссару жизнь операцией, заплатив собой, а теперь жизнь требовала новую, еще более неподъемную дань. Комиссар слабо ткнулся мокрым носом в ее ладонь, потом аккуратно взял ее большой палец в пасть, по-щенячьи, беззубо прикусив. Этот старый, доверчивый жест разорвал ей сердце.

— Держись, солнышко, — прошептала она, целуя его в лоб между повязок. Голос сорвался. — Держись ради меня. Я... я все решу. Обещаю. Поправишься — и мы уедем. Далеко отсюда. В Питер. Вместе. — Слова были больше для нее самой, молитва в пустоту.

Выйдя из клиники, Алина остановилась на ступенях. Солнце, огромное и багровое, садилось за крыши, заливая мир алым светом. Она подняла лицо к закату, закрыла глаза, втягивая в себя прохладный вечерний воздух полной грудью. Он пах дорогой свободой, которой, казалось, вот-вот можно было коснуться. Питер. Письмо. Надо писать письмо. Хотя бы попытаться. Хотя бы для того, чтобы было ради чего дышать.

Она свернула в уютное кафе рядом с клиникой с видом на закат. Она пару раз уже была тут когда заезжала к Комиссару, тут было спокойно и тихо. Заказала большой капучино с двойной порцией эспрессо — силы были на исходе. Достала ноутбук, открыла требования "Академии". Чистый лист документа сиял на экране как новая жизнь. Она начала набирать: *"Глубокоуважаемая Приемная Комиссия! Меня зовут Алина Соколова, я студентка 5-го курса филологического факультета МГУ..."* Слова текли с трудом, мысли путались: почки Комиссара, 150 тысяч, холодные глаза Волкова... Она не выдержала, открыла вкладку сбора средств, там еще были деньги, и они постепенно капают. Часть возьмет оттуда.

— Разрешите? — знакомый, спокойный голос прозвучал рядом.

Алина вздрогнула. Перед ней стоял тот самый мужчина в дорогом, неброском костюме. Один. Без спутника. Он улыбался, но глаза оставались ледяными.

— Мы встречались. Помните наше предложение? — Он сел напротив без приглашения. — У вас появилось время подумать? Ситуация, как я понимаю, — его взгляд скользнул по ее усталому лицу, по ноутбуку с начатым письмом, — стала еще... острее. Собаке хуже? Новые расходы? О, Питер? — Он произнес последнее слово с легкой насмешкой. — Красивый город. Дорогой. Особенно с больным животным. Я предлагаю вам пятьсот тысяч... они могли бы решить многое. Или больше. Нам нужна информация о Волкове перед боем. Его реальное физическое состояние после травмы. Его тактика. Его слабые места. Его связи со спонсорами... Детали. Мы платим щедро. И анонимно.

Искушение было чудовищным. 500 тысяч. Они закрыли бы все расходы Комиссара, дали шанс на лечение почек, она смогла бы оплатить калиннику и наблюдение тут в Москве, чтобы его лечили пока она на практике… осталось бы на билет в Питер... Алина посмотрела на экран, на начатое письмо о достоинстве, о гуманизме, о Чехове. На фотографию отца и Комиссара-щенка на рабочем столе ноутбука.

К ним подошел бариста и поставил стакан с кофе. Видимо она так сосредоточилась, что не услышала — что он готов. Сейчас это было уже не важно.

— Нет, — сказала она тихо, но четко. Голос не дрожал. — Я не предам. Даже его. Уйдите, пожалуйста.

Мужчина покачал головой, разочарованно щелкнул языком.

— Наивность — роскошь, которую вы не можете себе позволить, Алина Сергеевна. Жаль. Но мы... — Он не закончил. Надрывная вибрация телефона Алины разрезала воздух. На экране горело: ВОЛКОВ.

Мужчина в костюме уловил ее панический взгляд на экран. Улыбнулся тонко, как хирург, видящий уязвимое место.

— Кажется, ваш "работодатель" требует отчета. Удачи. Надеюсь, она вам еще пригодится. Вот возьмите визитку. Я дам вам последний шанс. — Он встал и растворился так же незаметно, как появился. Алина посмотрела на визитку как на змею и схватив смяла выбросив в урну.

Сглотнув ком страха и поднесла дрожащий телефон к уху.

— Алло?

— Где ты, Соколова? — Голос Волкова был тихим, ровным, как лезвие по льду. Ни капли эмоций. От этого стало еще страшнее.

— Я... я в кафе, Артем Сергеевич. Заканчиваю срочное дело по учебе... — начала она, чувствуя, как предательская дрожь пробирается в голос.

— В кафе. — Он повторил ее слова, и в них прозвучала смертельная опасность. — И какого черта ты делаешь в кафе в восемь вечера, когда ячеткоприказал тебе быть на работе кпяти? Где твой мозг? Выпал вместе с совестью и памятью?

Ледяная волна накрыла ее с головой. Пять часов. Приказ Волкова. Она забыла. Совсем забыла в хаосе новостей о Комиссаре, в эйфории от разговора с руководителем, в попытке написать это письмо... Ужас парализовал. Она видела его лицо — бледное от ярости, глаза — узкие щели льда, сжатую челюсть.

— Артем Сергеевич, простите! Я... у меня... Комиссар... анализы пришли ужасные, почки... — начала она лепетать, понимая бесполезность оправданий.

— МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ТВОЯ ДВОРНЯГА! — Его крик в трубке был таким громким, что люди за соседними столиками обернулись. — Ты слышишь?! Меня не интересует твое дерьмо! Ты должна была быть здесь! Точка! Ты нарушила уговор. Ты посмела проигнорировать меня. Считай, твои "бонусные" сто тысяч — испарились. Они мне понадобятся на нового ассистента, потому что ты... — он сделал паузу, и в ней повис ледяной приговор, —...уволена. Сейчас. Сию секунду. Приезжай, забери свои жалкие вещи и исчезни с моих глаз. И если ты появишься в "Волчьей Стае" после сегодняшнего, ты пожалеешь. Глубоко. И твоя собака тоже.

Щелчок. Гудки. Алина сидела, окаменев. Телефон выскользнул из ослабевших пальцев и упал на стол. Мир рухнул окончательно. Работа. Деньги. Зарплата. Стабильность ужасная, но все же. Связь с клиникой. Все. Уволена. Остались: смертельно больной пес, долг в 150 тысяч за его возможное лечение, пустая квартира, недописанное письмо в Питер и... абсолютная, леденящая пустота. И Волков, чья месть только начиналась.

Она вскочила, сгребла ноутбук в сумку, не допив капучино. Бегом. Надо было ехать в "Волчью Стаю". Забрать вещи. Успеть до того, как он передумает и сделает что-то хуже увольнения. Она выскочила на улицу, в кромешную темноту, наступившую после заката, и бросилась ловить такси. Сердце бешено колотилось, слезы текли по щекам, смешиваясь с холодным ветром. Земли под ногами не было. Была только бездна. И впереди — неизвестность, страшнее всего, что она знала до сих пор.

"Волчья Стая" встретила Алину гулкой, напряженной тишиной после закрытия. Свет был приглушен, только дежурные огни освещали пустые залы. Ее шаги гулко отдавались в пустоте, сердце колотилось где-то в горле. Она шла к своему скромному рабочему месту в открытом офисе, ожидая худшего — охраны, которая вытолкает ее, или самого Волкова с новым потоком унижений.

— Соколова?

Она вздрогнула. Из тени силовых тренажеров вышел Марат. Его лицо, похожее на разбитую тротуарную плитку, сейчас выражало не привычную суровость, а скорее усталое понимание.

— Иди сюда.

Алина, словно во сне, подошла. Готовая услышать, что ее вещи уже выброшены.

— Слышал, как Волк тебя... — Марат махнул рукой, не находя слова для хама Волкова. — Дерьмо ситуация. Но... — он тяжело вздохнул, понизив голос, — бой скоро. Месяц. Полный бардак. Лена в декрет уходит через неделю, новых админов толковых нет. Хейтеры в инсте рвут и мечут из-за травмы Волка. А ты... ты хоть не дура. Работаешь.

Он посмотрел на нее оценивающе. Не с похотью, как Волков, а как тренер на бойца, который может выдержать раунд.

— Посиди пока. Отвечай на комменты в нашей официальной группе. Там ад кромешный. Успокой народ, скажи что-нибудь про "Артем Сергеевич в отличной форме, тренировки по графику, бой состоится". Обычная лапша. Но надо. Пока я... поговорю с ним.

Алина хотела отказаться. Каждая клетка ее тела кричала бежать прочь от этого ада. Но... вещи. Сумка с личными мелочами, блокнот с набросками для диплома, дешевая кружка — все это было здесь. И призрачный шанс... Шанс на что? Отсрочку казни? Она кивнула, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Хорошо, — прошептала она.

Марат указал на ее стол. Она села, машинально включила компьютер. Экран загорелся, открылся мессенджер клуба. Волна уведомлений, гневных, насмешливых, панических комментариев обрушилась на нее: "Волков сломался! Бой сорвется!""Он уже старый! Пора на пенсию!""Отдайте наши деньги за билеты!""Сволочь! Напугал собаку фотографу!"

Каждое слово било по нервам, напоминая о ее собственном унижении. Она содрогнулась, но начала печатать, подражая сухому, официальному тону Лены: "Уважаемые подписчики! Артем Волков получил легкий ушиб. Тренировочный процесс идет строго по графику под наблюдением врачей клуба. Бой с Ковалевым состоится в назначенную дату. Следите за официальными новостями!" Ответы были язвительными, недоверчивыми. Она отвечала снова и снова, чувствуя себя винтиком в машине лжи, которую обслуживала. Ради чего? Ради сумки под столом?

За дверью кабинета Волкова разгорался скандал. Голоса доносились приглушенно, но яростно.

–...она НУЖНА, Артем! — гремел бас Марата. — Кто сейчас все это потянет? Лена? Она уже мыслями в роддоме! Новую искать? Месяц до боя! Ты хочешь, чтобы все развалилось?!

— Она посмела ОСЛУШАТЬСЯ! — холодный, как сталь, голос Волкова перебил его. — Игнорировать прямой приказ! Я ей сказал — вон! И точка!

— И точка? А кто завтра будет твои пресс-релизы лепить? Кто спонсоров успокаивать? Кто этот ад в соцсетях разгребать? Я?! — Марат явно тыкал пальцем куда-то в грудь Волкову. — Она справляется! Молча! Без соплей! Жаль, конечно, девчонку... — в его голосе вдруг прорвалось что-то человеческое, —...но сейчас не до принципов! Доработает до боя — и выгонишь, к чертям собачьим, со своей псиной! Но сейчас — НУЖНА!

Тишина. Густая, звенящая. Алина замерла, вот как… закрыть потребность до боя и… вышвырнуть её… пальцы зависли над клавиатурой. Она представляла Волкова: лицо, искаженное яростью, сжатые кулаки, нога в специальном ортезе на стуле. Он ненавидел, когда ему перечат. Ненавидел слабость. Ненавидел ее.

Дверь кабинета распахнулась. Марат вышел, тяжело дыша. Он кивнул в сторону кабинета:

— Иди. Быстро. И не вздумай перечить.

Алина встала, ноги были ватными. Она вошла. Волков сидел за столом, откинувшись в кресле. Его лицо было маской холодной ярости. Глаза, как ледяные сверла, впились в нее.

— Твое счастье, что у Марата сегодня мозги не совсем отшибло, — начал он тихо, и тишина была страшнее крика. — Ты получила последний шанс, Соколова. Последний. Доработаешь до боя. Исполнишь ВСЕ, что скажут. Без ошибок. Без опозданий. Без этих жалких глаз. — Он презрительно ткнул пальцем в ее сторону. — Провалишь хоть одно дело, хоть раз ослушаешься — вылетишь без права на выходное пособие. И можешь забыть о клинике для своей развалюхи. Я лично позабочусь, чтобы их двери для тебя закрылись. Понятно?

Горло пересохло. Она кивнула, не в силах вымолвить слово. До боя. Месяц. Три месяца до защиты. Это был срок. Срок выживания.

— Понятно, Артем Сергеевич.

— Сейчас же убирайся отсюда. Чтобы завтра к восьми твоя жалкая рожа была здесь. И работала. Как станок. — Он махнул рукой в сторону двери, уже глядя в экран ноутбука, вычеркнув ее из своего поля зрения.

Алина развернулась, чтобы идти. Но едва она сделала шаг, мир вокруг поплыл. Пол ушел из-под ног, стены закачались. Гул в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный звон. Перед глазами замелькали черные круги, сливаясь в сплошную пелену. Она судорожно вдохнула, но воздуха не хватало — горло сжалось, легкие горели. Еще шаг — и все силы покинули ее. Колени подогнулись, и она рухнула на пол, как подкошенная.