Жестокий. Моя по контракту

Глава 26

Экран монитора в кабинете Волкова пылал фотографиями, сделанными папарацци. Алина, залезающая в такси у своего дома. Рядом — высокий парень с рюкзаком. Он заслонял ее от камер, его лицо было обращено к фотографам — злое, защитное. На лице Алины — страх, усталость, и этот проклятый синяк, лиловый отпечаток его власти и ее позора.

Волков смотрел на фото. Не на статью о допинге, не на финансовые обвинения. На этого парня. На его руку, лежащую на плече Алины. На ее фигуру, прижавшуюся к нему в такси, как к спасителю.

Ревность. Грязная, жгучая, иррациональная волна накрыла его с головой. Он не хотел ее. Она была слабостью, глупостью, никем. Но она была. Эта девчонка, его собственность, его купленная игрушка, позволяла прикасаться к себедругому? Кто он? Сначала Адам, теперь этот… Что они в ней находят? И она… Доверяла? Искала защиты? Унего? Пока он, Волков, платил за ее собаку, кормил ее, терпел ее присутствие?

Он проработал до ночи. Тушил пожары, угрожал, раздавал приказы. Виктор докладывал о «внутреннем расследовании» — пока безрезультатно. Марат молчал, его взгляд был тяжелее камня. День был проигран. Скандал набирал обороты. Бой висел на волоске.

Водитель отвез его в пентхаус. Тишина. Стерильность. Холод. Он прошел по огромным комнатам, звук его шагов гулко отдавался в пустоте. Он сел в кресло перед панорамным окном, но не видел огней города. Он видел ее. Смеющуюся с венком из одуванчиков. Плачущую под его телом. И... доверчиво прижавшуюся к этому долговязому парню.

В голове против воли всплыли давно забытые воспоминания.

Она пахла яблоками и весной. Длинные косы. Глаза — как утреннее солнце. Оля. Его первая и последняя любовь. Они сидели рядом на уроках. Она рисовала на его тетрадях сердечки, а он… боялся прикасаться. Потому что руки у него были грубые, вечно сбитые от тренировок. А она была мягкая. Смешливая. Добрая.

Он собирался признаться. Тогда, в девятом. Уже знал, как: стих, цветы, прогулка. Всё как в кино.

Но однажды зашёл в класс — а она целовалась с Ильёй. Мальчиком с гитарой, добрым, тихим, нежным. Его полной противоположностью.

Оля потом плакала. Говорила: «Ты слишком жестокий… С тобой рядом — будто дышать нельзя».

И ушла навсегда.

«Нет».

Слово вырвалось из глубины. Он вскочил. Не думая, на автомате схватил ключи от внедорожника. Он не мог остаться здесь. Не мог терпеть эту пустоту и жгучую, нелепую ревность. Он должен был увидеть. Должен был знать. Сейчас же.

Дверь в квартиру Алины открылась не сразу после его резкого, нетерпеливого стука. Когда она отворилась, перед Волковым стоялон. Тот самый парень с фотографий. Высокий, в растянутом свитере и спортивных штанах, сонный, но настороженный.

— Афигеть! Сам Артём Волков, вам Алину позвать? — спросил Кирилл, но путь ему не открыл, не дал зайти в квартиру. Встал, преграждая путь. Его глаза, карие и умные, мгновенно оценили дорогую куртку, мощную фигуру, опасное напряжение в позе гостя.

Волков не ответил. Его взгляд пронзил пространство за спиной парня, ища Алину. Ревность, смешанная с похмельем от дня и бессильной яростью, взорвалась внутри. Он здесь. Ночью. В ее доме.

— Алина! — рявкнул Волков, игнорируя Кирилла, пытаясь заглянуть внутрь. — Выходи!

— Эй! — Кирилл шагнул вперед, блокируя проход полностью. — Вы чего? Чего орете? Она спит!

Слова «спит» стало последней каплей. Волков, не раздумывая, грубо толкнул парня в грудь. Кирилл, не ожидавший такой силы, отлетел назад, споткнулся о порог прихожей и с грохотом упал на пол.

— КИРИЛЛ! — крик Алины разорвал тишину. Она выскочила из комнаты в старом халате отца, бледная, с перекошенным от ужаса лицом, с распухшим синяком, казавшимся еще страшнее при тусклом свете. Увидев брата на полу и Волкова, переступившего порог как хозяин, она бросилась к Кириллу. — Не трогай его! Не смей! — закричала она Волкову, вставая на колени рядом с братом, проверяя, цел ли он. — Это мой брат! Родной брат!

Брат. Слово повисло в воздухе. Волков замер на мгновение, его ярость наткнулась на неожиданное препятствие. Кирилл, отталкивая сестру, поднялся, глаза его горели холодным гневом.

— Брат? — Волков процедил, его взгляд скользнул с Алины на парня, ища сходство. Оно было — в разрезе глаз, в упрямом подбородке. Но ревность не утихла, она лишь сменила вектор. — С какого перепуга он здесь? Ночью? Откуда он появился?

— Это мой дом! — выпалила Алина, вставая, дрожа всем телом, но заслоняя Кирилла собой. Слезы уже текли по ее щекам, смешиваясь с тушью от недосыпа. — Он... он поссорился с родителями! Мать попросила... Он мой брат! Ему некуда было идти! Он здесь... временно!

— Работодатель так не вламывается к сотрудникам посреди ночи, — сказал Кирилл ровно, шагнув вперед, рядом с сестрой. Его голос дрожал от адреналина, но был твердым. — У вас совесть есть? Или вы просто псих, который считает, что может все?

Волков фыркнул, его губы искривились в презрительной усмешке. Он смотрел на Алину, на ее слезы, на ее защитную позу перед этим мальчишкой. Горечь и злость душили его.

— Работодатель? — он засмеялся, коротко и грубо. — Я не просто ее работодатель. Мывстречаемся. Я имею право быть здесь, когда захочу. И знать, кто ночует в квартиремоей девушки.

Слова «встречаемся» и «моей девушки» прозвучали как пощечина. Алина ахнула, словно ее ударили ножом в живот. Она увидела, как лицо Кирилла исказилось от шока, непонимания, а затем — от леденящего осознания. Его взгляд метнулся от Волкова к ее лицу — к синяку, к слезам, к немому ужасу, в глазах. Он все понял. Понял цену ее работы. Понял источник синяков. Понял весь ужас.

— Встречаетесь? — Кирилл произнес медленно, с ледяным недоверием. Он посмотрел на Волкова, потом на Алину. Его голос поднялся, наполнившись гневом и болью. — Странные у вас отношения! Когда твоя "девушка" ходит с фингалом! Когда она вздрагивает от каждого звонка! Когда она бледнеет как полотно, услышав твой голос! Когда она спит в халате своего мертвого отца, потому что боится твоих "прав"! — Он шагнул к Волкову, невзирая на разницу в силе и возрасте. — Вот это ваши "отношения"? Это то, что ты называешь "встречаться"? Это называетсянасилие, мразь! И я не позволю тебе...

— ХВАТИТ! — крик Алины перекрыл голос брата. Она не выдержала. Правда, вывернутая наружу, стыд, страх за брата, за Комиссара, за себя — все это разорвало плотину. Она разрыдалась. Горько, надрывно, как не плакала даже в самые страшные ночи. Слезы душили ее, тело содрогалось от рыданий. Она схватилась за голову, сползая по стене на пол в прихожей.

— Он... не знает... — всхлипывала она, обращаясь скорее к Кириллу, чем к Волкову. — Не знает, про отношения... — Каждое слово давилось сквозь рыдания, обжигая горло. — Между нами… — Она не могла договорить. Истерика захлестнула ее, превратив слова в нечленораздельные, душераздирающие звуки горя и стыда.

Кирилл бросился к ней, опустился на колени, обнял за плечи, пытаясь успокоить, прижать к себе. Его лицо было искажено яростью и болью за сестру. Он развернулся к Волкову и сквозь зубы прошипел — нет между вами никаких отношений! Я не дурак! Ты просто спишь с ней за деньги! А ей деться некуда!

После этих слов Алина заплакала ещё более горько издали произнесла- Папа... он просил... Позаботиться о Комиссаре, у меня ведь больше никого….Он мой последний... последний...

Кирилл гладил ее по спине, шепча что-то успокаивающее, не обращая больше внимания на Волкова.

Волков стоял над ними, как грозовая туча. Его лицо, еще секунду назад искаженное яростью, стало каменным. Он смотрел на рыдающую Алину, сжатую в комок страдания на полу своей же квартиры. Она впервые плакала при нем… Слушал ее сдавленные слова: «Ты просто спишь с ней за деньги! А ей деться некуда!.. папа просил... последний...» Он слышал крик Кирилла: «Насилие!»

И вдруг... его пронзило. Не ревность. Не злость. Что-то острое и холодное. Как воспоминание. Он виделсебя. Маленького, затравленного пацаненка в подворотне, после того как отчим "воспитывал" его ремнем. Он тоже плакал так. Беззвучно, до рвоты, от бессилия и ненависти. Он продавал свою душу за силу тогда. А она... продавала тело за спасение последней связи с отцом.

«Когда ей пять лет было... отец попал в аварию... мать ушла... оставила её...» — вспомнил строчки из досье, что на неё собрали за день. Брошенная. Как он. Только он выбрал путь кулаков и ярости. Она — путь тихой жертвенности.

Он не сказал больше ни слова. Развернулся. Его тяжелые шаги гулко отдались в прихожей. Дверь открылась и захлопнулась. Машина завелась и рванула с места.

В квартире остались только всхлипывания Алины, тяжелое дыхание Кирилла и гулкая, оглушительная тишина, оставленная Волковым. Тишина, в которой висели его последние слова:«Мы встречаемся... Я имею право...»— и рыдания женщины, которую он сломал.