Жестокий. Моя по контракту

Глава 30

Рёв арены ударил Артёма по лицу, как физическая волна. Десятки тысяч глоток выкрикивали его имя, скандировали "ВОЛК! ВОЛК! ВОЛК!", но звук доносился сквозь толщу воды — глухой, бессмысленный. Он шел по проходу к рингу, ощущая под ногами не твердый пол, а зыбкий пепел собственного мира. Ярость, кипевшая в раздевалке, схлынула, оставив после себя ледяную, мертвую пустоту и всепоглощающую боль предательства, жгучую, как открытая рана. Он не видел толпу, не видел вспышек камер. Он видел только тот конверт. И её лицо за столом напротив врага.

Он вскарабкался на ринг, перемахнул через канаты. Механика движений работала на автомате. Бинты, капа, короткий кивок рефери. Противник, Ковалёв — здоровый, уверенный в себе бык — уже ждал в центре. Его взгляд скользнул по Артёму, оценивающе, с тенью недоумения. Где Волк? Где его знаменитая хищная сосредоточенность? Перед ним стоял призрак в шортах.

Гонг!

Первый раунд прошел в тумане. Артём двигался, парировал, наносил удары — мощные, но лишенные привычной хищной точности. Это была тень его былой мощи. Ярость, которая всегда была его топливом, превратилась в яд, парализующий разум, отравляющий рефлексы. Он бил Ковалёва, чувствовал, как тот крякает от ударов в корпус, но не видел победы. Видел только Олю, плачущую на плече Ильи. Видел Алину, принимающую конверт."С тобой рядом — будто дышать нельзя..."

Ковалёв, опытный боец, почуял слабину. Он не понимал причин, но видел: Волков не здесь. Его удары стали точнее, наглее. Он начал тестировать защиту.

Раунд второй. Артём попытался собраться. Вспомнить о бое. О своей непобедимости. Он пошел вперед, начал прессинговать, загнал Ковалёва в угол. Зал взорвался. Вот он! Настоящий Волк! Артём занес руку для сокрушительного бокового...

И в этот момент увидел её.

Алина сидела в первом ряду, прямо за его углом. Бледная как полотно, глаза — огромные, полные невысказанной тревоги и... надежды? Она пришла. После всего. Смотреть, как он дерется. Смотреть, как он, возможно, умирает для нее в своем сердце. Ее взгляд, полный этой дурацкой, предательскойзаботы, стал последней каплей.

Весь сжатый, ледяной гнев, вся невыносимая боль вырвались наружу. Он забыл о технике, о защите. Он просто ринулся на Ковалёва, как раненый зверь, с рыком, который заглушил гул арены. Его атака была слепой, яростной, самоубийственной.

Ковалёв отшатнулся, пропустил пару тяжелых ударов. Но он был профессионалом. Он увидел слабину— не только в защите, но и в глазах Артёма. Безумие. Боль. И он увидел ногу. Ту самую, травмированную ногу, на которую Артём инстинктивно меньше опирался, которую берег подсознательно даже в ярости.

И тогда Ковалёв сделал свой ход. Отступая под градом ударов, он "случайно" наступил Артёму на стопу, задержался на мгновение, и в следующее движение, будто для баланса, его колено с силой, подчеркнуто "нечаянно", врезалось Артёму в наружную часть бедра больной ноги. Туда, где гематома была особенно глубока, где мышцы еще не восстановились.

Звук был негромким, но для Артёма он прозвучал как выстрел. Острая, белая, разрывающая боль пронзила ногу, вырвав из горла нечеловеческий стон. Он отпрянул, споткнулся. Его лицо исказила гримаса невыносимой муки. Весь мир сузился до этой вспышки агонии в бедре.

— Фол! — заорал Марат из угла, вскакивая.

Но рефери был слишком далеко, заслонен телами. Он не видел, не понял — или сделал вид. Он лишь махнул рукой: "Бокс!"

Ковалёв, с лицом непроницаемого профессионала, ринулся в атаку, пользуясь моментом. Его удары сыпались на Артёма, который еле держался на ногах, хромая, зажимая бедро рукой. Боль парализовала. Мысль стучала только одна: "Она видит. Она видит мой позор."

Раунд третий. Артём вышел, прихрамывая. Лицо было маской боли и бешенства. Он пытался игнорировать ногу, бил изо всех сил, но каждый шаг, каждый перенос веса отзывался новым ударом ножа в бедре. Скорость ушла. Мощь ушла. Осталась только ярость и агония. Ковалёв, хладнокровный и расчетливый, бил точно, как мясник. В корпус. В голову. И снова, и снова, при удобном случае, "задевал" коленом или стопой больное бедро, усугубляя травму под одобрительный рев толпы, увидевшей слабость льва.

Артём держался. На чистой гордости. На ненависти. На отчаянии. Он плюнул кровью, пропустил апперкот, пошатнулся, но не упал. Глаза искали ее в первом ряду. Она стояла, прижав руки ко рту, лицо мокрое от слез. В её глазах был не триумф предателя, а чистейший, животныйужас. За него. За то, что с ним происходит. Почему?!

Раунд четвертый. Это была уже не битва. Это было избиение. Артём еле двигался. Нога отказывала. Боль затуманила сознание. Ковалёв, как опытный хирург, методично добивал. Серия ударов в голову. Артём попытался уйти, сделать шаг назад... Больная нога подкосилась. Он не упал, но замер, открытый, как мишень.

И тогда пришел финальный удар. Короткий, жесткий правый кросс Ковалёва. Чисто в челюсть.

ТУК!

Звук костяшек, бьющих по кости, прозвучал на внезапно стихшей арене. Артём Волков замер на мгновение. Его глаза, полные ярости, боли и непонимания, встретились с глазами Алины. В них он прочитал свой приговор. Потом сознание отключилось. Мощное тело, символ непобедимости, рухнуло на настил ринга как подкошенный дуб. Пыль взметнулась в воздух.

Тишина. Абсолютная, оглушающая. Десятки тысяч человек замерли, не веря своим глазам. Волк упал. Непобедимый Волк...лежит.

Рефери бросился считать. "Раз! Два!..." Голос звучал нереально. Алина вскрикнула, бросившись вперед, но охранник удержал ее. Она рванулась, крича что-то, лицо искажено паникой и горем. Кирилл пытался удержать ее.

"...Восемь! Девять! Десять!!" — голос рефери отрезал, как гильотина.

Рёв арены вспыхнул с новой силой — смесь шока, разочарования, восторга победителей. Но Артём не слышал. Он пришел в себя от резкого запаха нашатыря под носом. Марат и врач склонились над ним. Он попытался встать — боль в бедре и челюсти сковала тело. Он откинулся назад, на настил, закрыв глаза рукой. Сквозь пальцы он видел ослепительные софиты, видел ликующий Ковалёва, поднятого на руки командой, видел море чужих, кричащих лиц.

И среди них — её. Её лицо, залитое слезами, полное муки и вопроса: "Что случилось?!"

Волна абсолютного, леденящего одиночества накрыла его с головой. Он проиграл. Впервые. Позорно. На глазах у всего мира. На глазах у *неё*. Ярость вспыхнула снова — на себя, на Ковалёва, на предательницу, на весь проклятый мир. Но она тут же погасла, задавленная невыносимой физической болью и болью душевной, гораздо более страшной. Он остался один. Совершенно один. Посреди руин своей легенды. И единственное, что он чувствовал — это холод пола ринга под спиной и всепоглощающую, безысходную пустоту. Крах был тотальным.