Жестокий. Моя по контракту

Глава 21

Сознание вернулось к Волкову резко, как удар хлыста. Головная боль, знакомая и яростная, раскалывала череп. Сухость во рту, тошнота. Он лежал на боку, лицом к стене, тело тяжелое, неповоротливое. Что-то было не так. Запах. Не его дорогих простыней, а дешевого стирального порошка и... железа? Кровь.

Он перевернулся, открыл глаза. И замер.

Рядом на подушке — темно-бурое пятнышко запекшейся крови. А под ним — Алина. Она лежала на спине, лицо бледное, тени недосыпа под глазами. Но это было не самое страшное. На скуле был синяк с ранкой, прикрытый ссохшейся кровью и желтоватой лимфой. Его работа. Его пьяная ярость.

Он приподнялся на локте, отшатываясь."Что я наделал..." — мелькнуло не мысли, а где-то в подкорке, глухо и неприятно. Он окинул взглядом ее тело, Синяки. Засосы. Повсюду. Старые, желто-зеленые — его прошлые "ласки". Свежие, Засосы на шее и груди. Тонкие запястья с четко выпирающими косточками, одно из которых тоже украшал свежий синяк. Ребра, проступающие под кожей. Ключицы — острые, как у птицы. Кости-кости... Где мясо? — его же пьяные слова эхом отозвались в голове. Она и правда была хрупкой, как тростинка. С нежной кожей, чуть сильнее сожмешь и синяк.

Слабые, ржавые искры чего-то, похожего на стыд или даже совесть, кольнули где-то глубоко. Но они тут же потонули в волне похмельного раздражения и привычной ярости."Сама виновата! Нечего было сопротивляться! Надо было открыть сразу!" — рационализировал он, отворачиваясь от неё.

Он встал, Нашел свои вещи на полу, оделся стараясь не шуметь, хотя знал, что вывести ее из этого забытья сейчас сможет только взрыв. Его нога ныла. Бой. Мысль о возможном провале заставила сжать челюсти. Он прошелся и оглядел квартиру. Маленькая, бедная, но чистая. Фотографии на стене на кухне привлекли внимание.

Отец. Мощный, улыбающийся мужчина. На одном фото — в солнцезащитных очках, но с открытой, доброй улыбкой. На другом — без очков, но глаза смотрели куда-то мимо камеры, уже невидящие. Рядом — щенок Комиссара, потом взрослый пес. Игрушки, подстилка... Сентиментальный хлам.

Но одна фотография заставила его приглядеться. Алина. Лет 16, наверное. Сидит на траве в парке, обняв огромную голову Комиссара. На голове у нее — венок из одуванчиков. И она...смеется. Искренне, беззаботно, до слез, зажмурив глаза. Рот открыт в счастливой улыбке, которой Волков никогда не видел. Ни разу. За все время. Она улыбалась Адаму — тому долговязому недоноску из клуба. Вежливо улыбалась Лене, Насте. Но так... так открыто и светло? Никогда.

Почему-то это его покоробило. Словно он увидел что-то не предназначенное для его глаз. Что-то настоящее, утраченное.

Он отвернулся. Голод скрутил желудок. Ничего страшного, если он у нее что-нибудь съест.

Холодильник открылся с тихим всхлипом. Практически пустой. Полки сияли чистотой и... пустотой. Несколько контейнеров. Он достал один. Внутри — жалкая порция гречки с крошками курицы. На дне. Еще один — такая же порция. Третий... четвертый. Все одинаковые. Порции, которых хватило бы разве что больной собаке или анорексичке. Не человеку. Не ему.

Он заглянул в морозилку — пара дешевых пельменей. В шкафчиках — пачка дешевого чая, пустая коробка из-под макарон, соль. Ни колбасы, ни сыра, ни масла, ни фруктов. Ничего.

Куда она девает деньги? — пронеслось в голове с новой силой. — Вот же зарплату получила! Неужели все на псину спускает, я ведь все оплатил!?"Он вспомнил свой перевод на операцию. Сбор в интернете. Сколько же нужно на лечение? Или она просто транжира? Но этот холодильник... он кричал о крайней нищете. Сто тысяч. Для студентки — огромные деньги. Где они?

Его взгляд упал на кухонный стол. Старый ноутбук. Стопка исписанных листов. Он подошел. Дипломная работа. "Образ маленького человека..." Но поверх — другие листы. Конспекты по маркетингу. Выписки из Гражданского кодекса. Чужие темы. И список дел, написанный ее почерком: Дописать гл. 3 Юрдипл (Сидоров) — ДО ЗАВТРА ВЕЧЕРА!*,Структура SWOT для маркет. (Петров) — СРОЧНО! Проверить лит-ру Сидорова...Коммунальные счета 7,5к, Перевести 50к долг маме (ОБЯЗАТЕЛЬНО), Диализ для Комиссара 87к. Все пункты, кроме последнего, были зачеркнуты.

Она писала чужие дипломы. Ночью. За копейки. И почти все, что заработала спустит — снова в клинику. На собаку.

Её телефон лежал рядом. Он взял его. Заблокирован. Но он знал код. Она использовала дату рождения— он видел в ее анкете. Разблокировал. Первое же смс: "Алина, ты спасла мне жизнь! Деньги перевел, проверь! Спасибо огромное! Макс (Сидоров)".

Волков залез в переписку. Груды сообщений с благодарностями от одногруппников за "экстренную помощь" с учебой. Переписка с клиникой — сухие отчеты, чеки на переводы, фото анализов Комиссара. Тревожные сообщения от врача о почках. И... Адам. Несколько сообщений: "Как ты?","Увидимся в клубе?","Погуляем в выходные?","Держись!". Смайлики. Забота. Гребанный мажор. Волков почувствовал знакомое раздражение, смешанное с чем-то еще... похожим на ревность.

Он открыл банковское приложение. Использовав тот же пароль. Вот же дурная… Баланс. Жалкие копейки. История операций — сплошные переводы в ветклинику "Надежда", деньги матери, деньги за коммуналку в ЖЕК, в магазине суммы самые маленькие, такси, такси... Какого хрена ей корпоративный никто не подключил?! Он голову лене открутит! Поступления, деньги за написанные дипломы, поступление зарплаты шестьдесят тысяч. Не понял… Какого хера?

Он открыл рабочий чат, нашел бухгалтера. Написал:

— Соколова. Зарплата за октябрь. Сколько получила на руки? Срочно.

Ответ пришел почти мгновенно:

— 60 000 чистыми, Артем Сергеевич. Остальное — штрафы по Вашим распоряжениям. Документы в системе.

Шестьдесят. Из ста. Онукрал у нее сорок тысяч. Штрафами. За опоздания. За "холодный кофе". За то, что она была человеком, а не роботом.

БЛЯДЬ! — выругался он вслух, не сдерживаясь. Голова раскалывалась сильнее. Чайник на плите зашипел, закипая. Он налил воды в старую кружку, сунул пакетик дешевого чая. Руки дрожали.

Он снова посмотрел на Алину. На синяк, на запекшуюся кровь. На худые плечи. На пустой холодильник. На телефон с чеками клиники.

Почему? Почему он так с ней? Потому что мог? Потому что она была слабой? Потому что она позволила? Но она не просто позволила. Онавынужденабыла позволять. Ради этой проклятой собаки. Ради последней нитки к отцу.

Его действия были резкими, почти машинальными. Он снова взял телефон

Водителю: — Привези: продуктов, набери всего необходимого и побольше. Затем позвонил бухгалтеру — Соколовой. Доплатить недостаток к окладу. 40 000. Сегодня. Без вопросов.

Он допил чай — горький, дешевый, как вся эта квартира. Стал быстро одеваться, стараясь не смотреть на кровать. Но взгляд сам цеплялся за тонкое запястье с цветным синяком на косточке. За беззащитную линию шеи. За это бледное, лицо.

Одевая куртку у входной двери, он машинально взглянул в маленькое, слегка мутное зеркальце, висевшее на стене. И замер. На смуглой коже его шеи, чуть выше ворота мятой рубашки, темнел небольшой, но отчетливый сине-багровый засос.

"Что за..." — мысль оборвалась. Он наклонился ближе к зеркалу, прищурившись сквозь похмельную боль. Отпечаток чьих-то губ. Еегуб.

И тут, как взрывная волна, его накрыло. Обрывки воспоминаний, вырвавшиеся из алкогольного тумана. Не ярость, не удар — нет. Другое. Мягкая кожа под его губами. Ее резкий вдох, когда он коснулся шеи. Ее тихий стон, смешанный с испугом, когда его язык скользнул по ключице. А потом... потом ее тело под ним. Не сопротивление, а дрожь. Не крик боли, а сдавленный визгудовольствия, когда он... когда его язык...

Волков резко выпрямился, глаза в зеркале расширились от внезапного, оглушающего осознания. Онпомнил. Помнил, как она выгнулась дугой, вцепившись в простыню. Помнил хриплый, отчаянный крик оргазма, прорвавшийся сквозь кулак, которым она зажимала рот. Помнил, как ее тело содрогнулось в его руках, как она сокращалась и текла на его пальцах полностью отдавшись волне чувств, которыеонв ней вызвал. Помнил ее глаза, мутные от слез и шока, но и от... чего-то еще. От невероятного, неконтролируемого наслаждения.

"Сладкая..." — его собственный шепот эхом отозвался в памяти.

Он стоял, уставившись на засос в зеркале, на свое собственное отражение, в котором смешались похмелье, привычная злоба и абсолютное, неподдельное недоумение. Онласкалее. Целовал. Делал ей...хорошо. Доставлял такое удовольствие, что она кричала. И этот след на его шее — немой свидетель его же собственной, немыслимой нежности и одержимости в пьяном угаре. Это было так чуждо, так противоречило всему, что он о себе знал, что вызывало не стыд, а глухой, животный ужас. Ужас от потери контроля не только над ситуацией, но и над самим собой.

Резкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Водитель. Продукты.

Волков оторвал взгляд от зеркала, от этого дьявольского знака. Лицо его окаменело, смыв все проблески смятения. Он открыл дверь, молча взял несколько тяжелых пакетов, сунул водителю крупную купюру без слов и захлопнул дверь. Пакеты он занес на кухню. Пусть лежит. Пустьонаразложит.

Он бросил последний взгляд в сторону кровати. Алина не шевелилась, дыхание было ровным, но поверхностным. Взгляд остановился на шее... под растрепавшимися волосами, он знал, там тоже были следы. Его следы. И ласки, и насилия. Переплетенные в один тугой, болезненный узел.

"Его девочка..." — пронеслось в голове с новой силой, но теперь это звучало не как собственническое утверждение, а как горькое, нелепое проклятие. Он рванул дверь на себя и вышел в подъезд, хлопнув так, что стекла задребезжали. Ему нужно было уйти. Быстрее. Подальше от этого запаха дешевого чая, крови и ее беспомощности. Подальше от зеркала и от того засоса, который жгло кожу, как клеймо его собственного безумия.

Холодный утренний воздух ударил в лицо, но не смог смыть ни похмелья, ни гнетущего осадка от увиденного в зеркале, ни оглушающего эха ее крика удовольствия в его памяти. Он шел, не оглядываясь, стараясь думать только о больной ноге, о предстоящем бое, о том, что нужно срочно собрать тренеров. О чем угодно. Только не о ней. Не о той хрупкой, избитой девчонке с пустым холодильником и засохшей кровью на щеке, которой он, пьяный монстр, сумел подарить нестерпимое наслаждение.