Жестокий. Моя по контракту

Глава 23

Алина вошла в «Волчью Стаю», чувствуя себя как преступник, вернувшийся на место преступления. Каждый шаг по гулкому полу отдавался в ее разбитой голове. Она натянула на лоб кепку, опуская голову ниже, но синева, расползшаяся по виску и щеке, была все равно видна. Она молилась, чтобы Волкова еще не было, или чтобы он не замечал её сегодня. Наивная надежда.

Он стоял у окна своего кабинета, спиной к двери, смотря на утренний город. Когда она робко постучала и зашла, он обернулся. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по ней — по кепке, по неестественной бледности, по тому, как она инстинктивно втянула голову в плечи. Он заметил. Заметил сразу. Его глаза сузились, но не со злостью. С чем-то другим… Напряжением? Раздражением на напоминание о вчерашнем позоре?

— Домой. — Голос был резким, но без обычной ярости. Приказ. — До конца недели работаешь оттуда. Отчеты, посты, расписание — в почту к 18:00 каждый день. Без ошибок. Без опозданий с отправкой. Понятно?

Алина кивнула, не поднимая глаз. Облегчение смешалось с унижением. Ее выгоняли, как больную собаку, чтобы не мозолила глаза.

— Понятно, Артем Сергеевич.

— Мой водитель тебя отвезет. Иди. — Он снова повернулся к окну, вычеркнув ее из своего пространства.

Она вышла, едва переводя дух. В коридоре столкнулась с Маратом. Тренер нес сверток с бинтами и льдом. Его бычий взгляд скользнул по ней, остановился на синяке, выглядывающем из-под кепки. В его глазах, обычно спокойных или насмешливых, мелькнуло что-то острое. Жесткое. Знакомое. Он видел такие синяки. Не на ринге.

— Соколова? — его голос был неожиданно тихим. — Все в порядке?

— Да, — прошептала она, стараясь пройти мимо. — Просто… упала.

Марат не поверил. Он молча кивнул, пропуская ее, но его взгляд проводил ее до выхода. Потом он резко развернулся и направился к кабинету Волкова. Не постучал. Вошел.

— Волк. — Голос Марата звучал непривычно ровно, без тени панибратства. — Разомнемся. Тебе надо ногу разрабатывать. А мне — выпустить пар. Боксерки. Сейчас.

Волков обернулся, удивленный тоном и прямотой. В глазах Марата горел холодный вызов. Волков кивнул. Слов не было нужно. Он снял пиджак.

Ринг в пустом зале казался ареной. Марат, несмотря на возраст, двигался как пантера — быстрый, жесткий, безжалостный. Он не давал Волкову ни секунды передышки. Давил. Бил не в полную силу, но точно, болезненно, целясь не только в защиту, но и в больную ногу, в корпус. Волков, с похмелья, с тяжелой головой, с ноющей ногой, тупил. Его удары были медленными, защита — дырявой. Марат ловил его на контратаках, бил по печени, по ребрам, по бровям. Один удар, хлесткий и точный, пришелся Волковупрямо по старой травме на ребрах. Волков ахнул, согнулся. Марат не остановился. Еще удар. Еще. Загонял его в угол, как загнанного зверя.

— Хватит! — зарычал Волков, отбиваясь, но Марат пропустил его слова мимо ушей. Он всадил еще один жесткий апперкот в корпус, заставив Волкова осесть на канаты. Только тогда Марат отступил, тяжело дыша, смотря на него сверху вниз. Не как на босса. Как на провинившегося.

— Что за… цирк, старик? — Волков выпрямился, с трудом переводя дыхание, вытирая кровь с разбитой губы Марат не постеснялся.

— Цирк? — Марат сорвал перчатки. Его лицо было каменным. — Нет, Волк. Это урок. Тебе в детстве не объяснили? Или забыл?

— Объясни что? — Волков тоже скинул перчатки, его глаза метали искры ярости и недоумения.

Марат подошел вплотную. Запах пота, крови и гнева витал между ними.

— Объясни, что мужик, который бьет женщину — не мужик. Тряпка. Отброс. — Марат говорил тихо, но каждое слово било тяжелее его ударов. — У меня две дочки. И если бы кто-то посмел… — он ткнул пальцем в сторону выхода, где была Алина, — …сделать такое с моей девочкой… Я бы размазал этого судака по стенке. В пыль. Понял? В пыль.

Волков замер. Ярость сменилась ледяным шоком. Он понял. Понял все. Синяк Алины. Угрюмый взгляд Марата. Этот спарринг-избиение. Он открыл рот, чтобы зарычать отпор, сказать: «Это не я!». Но слова застряли в горле. Взгляд Марата был слишком проницательным. Слишком знающим.

— Это… вышло случайно, — все же вырвалось у него, но звучало жалко, фальшиво. Как оправдание ребенка.

Марат усмехнулся. Коротко, без юмора.

— Хорошо, если так, — сказал он, подбирая полотенце. — А если нет… — Он посмотрел Волкову прямо в глаза. — Я с тобой — только до боя. Выведу на ринг. Отработаю последний контракт. А потом — пенсия. Ухожу. Нафиг. Отсюда. От тебя.

Он развернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Волков стоял на ринге, опираясь о канаты, с разбитой губой, ноющей ногой и оглушительной тишиной в голове. Уходит. Марат. Его тренер. Человек, который был с ним с самого начала, с подвальных залов. Его якорь. Его последняя связь с тем временем, когда он был просто талантливым, злым пацаном, а не «Волком». И он уходит. Из-за нее. Из-за его… чего? Его слабости? Его потери контроля? Егостыда, который он не хотел признавать?

Дом Волкова встретил его гробовой тишиной. Пентхаус, огромный, дорогой, сияющий холодным порядком, казался пустыней. Он прошелся по нему — мимо кухни из стали и стекла, где не пахло едой, мимо гостиной с панорамными окнами, где никто не ждал, мимо стерильной спальни, где не было тепла. Одиночество сжало его, холодное и тяжелое, как панцирь.

Он опустился в кресло перед огромным экраном. Включил запись. Бой его будущего противника, Ковалева. Мощные удары, быстрые ноги, хищный взгляд. Опасность. Волков должен был анализировать. Искать слабые места. Продумывать тактику. Его нога ныла. Ребра болели от ударов Марата. Голова гудела от похмелья и от слов тренера:«Размазал бы в пыль… Ухожу… От тебя».

Он смотрел на экран, но видел не Ковалева. Он видел кровь на своей подушке утром. Пустой холодильник Алины. Ее худую спину, когда она выходила из кабинета. Смеющуюся девчонку с венком из одуванчиков. И каменное лицо Марата, произносящего приговор.

«Почему?»— снова застучало в висках. Почему он так с ней? Потому что она была слабой? Потому что она позволила? Это не оправдание. Он перегнул палку. Позволил себе то, что не должен.

Волков нажал на паузу. Ковалев замер на экране в агрессивной стойке. Волков откинулся в кресле, закрыл глаза. Тишина дома была оглушительной. В ней не было ответов. Только гулкое эхо его собственных ошибок и надвигающийся гул трибун, которые могли освистать его, если он проиграет. И если Марат уйдет… он останется один. Совершенно один. Как Алина в своей пустой квартире. Эта мысль была страшнее любого противника.