Жестокий. Моя по контракту

Глава 22

Хлопок двери отозвался в тишине квартиры глухим эхом. Алина открыла глаза, моргнув от резкого света. Голова тяжелая, тело ломило, как после марафона. Память вернулась не обвалом, а тягучими, неприятными волнами: пьяный рев Волкова, удар о спинку кровати, жгучая боль в скуле, его презрительные слова...Кости-кости... Где мясо?

Потом... потом все перекосилось. Его ласки. Егонежность. Неистовая, пьяная, но... настоящая. Его голова между ее ног...

Боже... — мысль не закончилась, оборвавшись на странной смеси стыда и недоумения.

Она попыталась пошевелиться. Тело отозвалось болью в мышцах, знакомым нытьем синяков. Скула пульсировала. Но внутри бушевало не только привычное ледяное отчаяние. Было что-то новое. Смутное, тревожное. Она стонала. Не только от боли. Отудовольствия. Ее собственное тело, преданное стрессом и голодом, откликнулось на его прикосновения с дикой, неконтролируемой силой. И это сбивало с толку сильнее любой пощечины.

Она медленно, с трудом села, опираясь на дрожащие руки. Простыня под ней была холодной и смятой. Рядом — глубокая вмятина от его тела. И запах. Его запах — дорогой парфюм, коньяк, мужской пот — все еще висел в воздухе, пропитывая подушку. Вместо того чтобы швырнуть ее, Алина просто отодвинула подушку подальше, с отвращением, но без ярости.

Взгляд упал на одежду, её порванная футболка валялась на полу. Его рубашка, смятая, лежала на спинке стула — материальное доказательство его присутствия, егослабостивчерашней ночью. Не только силы.

Она встала, накинула халат отца и прошла в кухню. Нужно позавтракать. На столе стояли пакеты… Из одного выглядывала свежая зелень, из другого — яркая упаковка сока. Не подачка. Слишком много, слишком...заботливо? Мысль показалась абсурдной. Продукты. От него. Она не тронет их. Пока. Но само их наличие было... странным. Не в его стиле простого подавления.

Увидев это она почувствовала одно- Стыд. Он был — жгучий, унизительный. Но поверх него накатывало глухоенепонимание. Почему? Почему онтак? Чтобы сломать по-новому? Чтобы унизить еще глубже, показав, что может заставить еехотеть? Или... в этом пьяном безумии было что-то еще? Воспоминание о его растерянном взгляде, когда он увидел кровь на ее скуле, о его...испуге— мелькнуло неожиданно. Она отогнала его.

Она потерла лицо ладонью. Его запах. Но также... свой собственный, смешанный с ним. Это было омерзительно и... сбивающий с толку. Тело предательски вспомнилототмомент — волну жара, крик, который вырвался вопреки всему. Она сжала зубы.

Пол поплыл. Голова закружилась — от голода, от недосыпа, от эмоциональной бури. Она схватилась за спинку стула, закрыв глаза, делая глубокий, дрожащий вдох."Работать. Как станок..." — эхом прозвучало в голове. Но сейчас это вызывало не только страх, а горькую усталость. Он выжал из нее все, даже ее собственную физиологию против нее самой. И ушел. Оставил ее разбитой, но... с пакетами еды и странным чувством, что правила игры снова изменились.

Алина бросила взгляд на телефон.

Он лежал на кухонном столе. Разблокированный. Он копался. Сердце Алины сжалось. Он зналвсе. Ее нищету, ее долги, ее отчаянную борьбу за Комиссара. Увидел ту фотографию... с одуванчиками. Мысль о том, что он видел еетакой— счастливой, беззащитной — вызвала новый приступ стыда, но и... острую жалость ктойдевочке. Она подошла, взяла телефон. Экран был чист. Никаких сообщений от него. Ни угроз, ни... извинений. Конечно. Только уведомление от банка о поступлении...40 000 рублей."Доплата к окладу".

Она замерла. Это былиееденьги. Те самые, что он украл штрафами. Он... вернул их? Не подарил. Вернул. Почему? Угрызения совести? Расчет? Еще один способ контроля — теперь через благодарность? Она не знала. Но факт оставался фактом: это были деньги для Комиссара.

Она судорожно набрала номер клиники. Голос был тихим, но твердым:

— Здравствуйте. Это Соколова. Комиссар. Я переведу сейчас. Сорок тысяч. Да. Сегодня. Спасибо.

Она положила трубку. Перевела деньги. Все. До копейки. Это было правильно. Это былоединственное, что имело смысл. Деньги ушли, но камень с души не свалился. Остался тот странный осадок от ночи — смесь боли, стыда, и... невольного вопроса: кто этот человек, который может быть таким чудовищем и таким... неожиданным?

Она не стала смотреть в зеркало. Не тронула пакеты. Но и не бросилась стирать его запах с себя. Она стояла посреди своей разгромленной, но вдруг наполненнойегопродуктами квартиры, ощущая холод линолеума под босыми ногами и странное тепло на щеках от стыда и... чего-то еще не названного. За окном светило солнце. До восьми утра оставалось несколько часов. Нужно было собраться. Встать. Пойти. Работать. Как станок.

Но мысль о том, как она встретится с ним сегодня взглядом, заставила ее не только сжаться от страха, но и глубже вдохнуть, пытаясь понять этот новый, тревожный виток в их извращенной связи. Его "нежность" оказалась страшнее и запутаннее его ярости.