– Марианна, я к тебе, – заявляет Реналь. – Надо поговорить.
Казалось бы, раннее утро, а он одет так, словно собрался пойти на бал в городской магистрат вот прямо сейчас. В девятом часу утра! На нем светлый, с иголочки, костюмчик, такого же цвета жилет, бежевая рубашка и начищенные до блеска туфли. Волосы расчесаны на пробор, а щеки чисто выбриты по моривилльской моде – никакой щетины.
С высокого крыльца приюта видно карету за забором: кажется, Реналя, как и меня вчера, привез Айк. Но почему так рано? Это же не посыльный из магистрата. Неужели бывший жених решил заехать ко мне перед тем, как отправиться на учебу? Странно, он у нас, мягко говоря, не любитель посещать университет.
Пока я изучаю Реналя, он рассматривает меня. Ну что сказать? В день свадьбы я явно выглядела симпатичнее. Сейчас на мне синее приютское платье длиной до середины икры, тапочки на ногах и чайник в руке.
При виде чайника Реналь хмыкает, видно, решив, что я теперь всегда так вооружаюсь. Увидела изменщика и схватила, что первое под руку попалось! А я ведь просто шла набирать воду для чая, да и то не успела.
Так что бывшего жениха мне даже полить нечем!
– Марианна, надо поговорить, – настаивает Реналь.
– Я не хочу с тобой разговаривать! Убирайся! – вылетает из моих уст раньше, чем я успеваю продумать речь. – Катись к своей Виолетте!
Бывших жених морщит красивый нос, изящным жестом отбрасывает с глаз прядь волос и заявляет:
– Мари, ты думаешь, я правда тебе изменил? Глупышка, это была всего лишь проверка! Я только хотел убедиться, что ты меня любишь, а не прикидываешься.
– Правда?..
Да этого… да этого быть не может!
Реналь щурится, а я смотрю в любимые глаза жениха и, кажется, почти забываю прошедшие дни унижения и позора. Один этот взгляд – и я снова влюбленная девочка, застукавшая жениха на измене.
Мечтающая, чтобы она оказалась ложью.
Аж три секунды – пока он снова не открывает рот!
– Чистая правда, Марианна. Я всегда любил только тебя. И мы действительно истинные. А все, что случилось дальше, было нужно только для того, чтобы проверить наши чувства. Но я не думал, что ты воспримешь все настолько серьезно, что побежишь требовать у следователя провести всякие сомнительные ритуалы!
Ага, как же.
Реналь стоит в дверях, изящно прислонившись к косяку, а я вспоминаю, как Виолетта лежала на столе, задрав ноги, а мой жених двигался между ними, рыча от страсти. Это была не игра. Я видела его внутри нее, видела, как откликается ее тело.
Поверить, что это проверка, может только полная идиотка!
– Ты ведь на самом деле был с ней. По-настоящему. Я… я все видела.
– Увлекся, – разводит руками Реналь. – Понимаешь, это просто физиология. Но люблю я только тебя.
– Но… но… – у меня ком стоит в горле.
Я тоже хочу сказать, что люблю его! И забыть обо всем! Но там слишком много чего забывать! Пощечина! Рваное платье! Оскорбительные слова! А как меня допрашивали? Волокли в суд? А еще я сидела в клетке, а Реналь жаловался кому-то, будто вытащил меня чуть ли не из-под любовника!
– Мари, пойми же, после того танца на балу я стал сомневаться в твоих чувствах! – не отступает бывший жених.
И принимается рассказывать, что придумал это все для того, чтобы проверить меня. Якобы после того злополучного бала! И я бы поверила, но…
Но между нами по-прежнему стоит (лежит!) тень Виолетты. И еще одна тень, в судейской мантии, смотрит холодными глазами – прямо в здании суда, по другую сторону решетки.
– Реналь, я… твой дядя предлагал мне денег за то, чтобы я уехала. Он знал, что это проверка?..
Реналь на мгновение замирает, а потом качает головой:
– Дядюшка Гейден слишком много на себя берет. Уверяю тебя, он хотел как лучше. Ну так что? Ты возвращаешься?
Вернуться? Правда? Начать все сначала? Я понимаю, что не хочу возвращаться, даже если мне сотрут память!
– Ты можешь просто оставить меня в покое?
Угол красивого рта Реналя дергается, а потом… бывший жених опускается передо мной на колени.
И мое сердце трепещет раненой птицей, когда он говорит:
– Прости меня, Марианна. Я понял, что ошибался. Давай вернем все назад.
– Реналь, нет, – качаю головой. – Это невозможно. Даже если ты…
Что там говорил Гейден Аурус? «Если Реналь напишет, что не имеет претензий…»
Интересно, а он уже это написал? Или хочет, чтобы сначала я согласилась вернуть все назад?
Бывший жених поднимается с колен и брезгливо отряхивает светлые брюки.
– Что? Ну, я собирался поехать туда после того, как мы помиримся. Я же пообещал дяде.
– А если мы не помиримся? – зачем-то уточняю я.
– Слушай, если не хочешь возвращаться ко мне, Мари, давай просто договоримся: я подписываю эту проклятую бумажку, а ты не поднимаешь тему с Виолеттой.
Бывший жених смотрит на меня с чуть заметным прищуром, будто намекает: не договоримся – никакой тебе «бумажки».
– То есть ты собираешься меня этим шантажировать?..
Реналь молчит. Обдумывает?
Ну и ладно!
Я уже поворачиваюсь к двери и краем глаза замечаю движение.
Перед глазами вспыхивает воспоминание о том, как он надавал мне пощечин, и я невольно вскидываю руки, чтобы защититься. Закрыть лицо.
Совсем позабыв, что у меня пустой чайник в руках!
Реналь воспринимает это так, будто я намереваюсь прибить его этим чайником, отшатывается в сторону… и радостно сваливается с крыльца! Прямо в кучу с песком!
Ужас!
Он там жив вообще, нет? Шевелится, вроде. И воняет.
Вспоминаю, что вчера я стряхивала в эту сторону использованные лотки. Хотела отнести подальше, а не сооружать вонючую баррикаду рядом с крыльцом, но слишком устала после сдачи крови.
Джади, паршивец, успешно саботировал, так что я плюнула и решила сыпать все сюда, а потом разобраться.
Помню, подумала еще, что запах котиков выветрится за ночь… но не рассчитала концентрацию! Песок перемешался, и теперь амбре дошло даже до меня!
Поворочавшись в горе песка, Реналь встает и отряхивает с костюма… скажем так, твердое содержимое кошачьего лотка. Ну, то есть где-то твердое, а где-то – не совсем.
– Марианна, ты… ты…
Дальше следует нечто длинное и непечатное, плавно переходящее в угрозы насчет нового суда и тюрьмы.
Что?! И он еще смеет – после всего?!
– А что ты хотел?! – кричу я с крыльца. – И… и не надо про мой характер! До нашей «свадьбы» он был нормальный!
Реналю нечего возразить, и он уползает в закат. В смысле, уходит в карету, всячески демонстрируя осуждение своей уже не очень-то белой спиной!
А я возвращаюсь в приют, бросаю пустой чайник на кухне и прямо тут же сажусь реветь.