Истинные (не) изменяют в марте (СИ)

Глава 57

До приюта доезжаем быстро и спокойно. Господин Летификус расспрашивает меня, как прошла поездка в Деженвилль, и я добросовестно рассказываю, что все в порядке. Потом пересказываю то же самое Лиске, немного болтаю с ветеринаром и ложусь спать.

Ну, пытаюсь.

Воодушевление давно отступило, накатывает усталость, но под глаза будто насыпало песка. В какой-то момент я даже думаю немного пореветь, но вроде и повода-то нет. Все же хорошо? Правда?

Половину ночи провожу без сна, а когда – безнадежно проспав – встаю, то никак не могу отделаться от стойкого ощущения, что нужно поехать к Аурусам и поговорить с судьей. И насчет вчерашнего танца на балу, и в целом по ситуации. Хватит недомолвок! Надоело.

В ворохе мелких хозяйственных хлопот с трудом дожидаюсь вечера и отправляюсь к Аурусам. Главное – не наткнуться опять на Реналя, а то общения с ним мне хватило с лихвой.

Но в этот раз мне везет. И судья оказывается дома, хотя я уже настроилась ждать его – надо же, вышел с работы вовремя! – и Реналь ночует у Виолетты, и Айк ничего не спрашивает. Я даже спокойно дохожу до кабинета судьи и почти не трясусь от страха – во всяком случае, пока он не замечает меня и не поднимается с места. И выглядит он так, словно тоже полночи не спал.

– Госпожа Марианна, – господин Гейден показывает на кресло с другой стороны стола. – Присядете?

Я хочу начать разговор с чего-то другого. Про погоду спросить, про здоровье или еще про что-нибудь… но не выдерживаю.

– Это всегда были вы, – тихо говорю я. – Вы.

Моривилльский судья снова садится за стол, смотрит на меня:

– Я не совсем понимаю, о чем вы.

Его голос звучит твердо, спокойно. Не понимает?

Притворяется.

– Попробую объяснить.

– Конечно, – разводит руками судья. – Внимательно слушаю вас.

Я сажусь напротив Гейдена Ауруса и начинаю рассказывать.

Про то, что могла бы вычислить его еще тогда, на самом первом балу – когда он подошел ко мне и пригласил на танец. Зачарованная на «маскарадный» эффект полумаска и маскировочный амулет, конечно, мешали, но я все равно могла бы опознать дядю Реналя… если бы знала его чуть получше.

Пожалуй, моей вины в этом нет. Гейден Аурус никогда не стремился со мной общаться. Наоборот, он всегда избегал меня: демонстративно держал дистанцию, которую я не стремилась сокращать по своей инициативе, саботировал все семейные мероприятия с моим участием и даже племяннику говорил, что не хочет меня видеть.

– Раньше я думала, что вы презираете меня из-за сиротского прошлого. Считаете, что я не пара Реналю...

– Это не так, – внезапно отвечает судья. – Я никогда не презирал вас. Просто не хотел с вами сближаться. По личным причинам.

Он смотрит на меня острым, внимательным взглядом. Так, словно пытается что-то во мне рассмотреть. Понять.

От этого становится ужасно неловко, и я опускаю глаза, сосредоточившись на изучении письменного стола.

– Вы танцевали со мной в тот вечер. Видели, как возмущается Реналь. Забавно – он сам изменял мне с Виолеттой, но мысль о том, что я могу заинтересовать кого-то другого, приводила его в ужас. И вы… – говорить дальше мучительно-тяжело. – Вы были на моей свадьбе. Сидели среди гостей и все видели.

Да, Гейден Аурус видел, как Реналь вытаскивает меня в полуголом виде. И он…

– Не с начала, Марианна. Я встречал Ната, и мы опоздали. Приехали как раз в тот момент, когда Реналь уже кричал, что вы – мошенница. Он вызвал патруль раньше, чем я понял, что происходит.

Так или иначе, судья видел драное платье и след пощечины у меня на лице. И как я позорно реву вместо того, чтобы оправдываться и самой обвинять изменщика.

И что? Начал сомневаться?

Мне хочется прочитать ответ на лице его, но я ужасно боюсь поднять глаза и посмотреть ему в лицо.

– Я знаю, вы разговаривали со следователем, Петрикором Дагелем. И, видимо, с Реналем. Что-то вас насторожило, и вы напросились на мой допрос. Но почему? Неужели вы не поверили в то, что я могла изменить вашему племяннику?

– Видите ли, госпожа Марианна, я не первый год работаю судьей и имел возможность наблюдать разного рода… инсценировки. Когда свидетели клянутся, что видели одно, экспертиза показывает другое, а потом выясняется, что все это – не более чем спектакль, чтобы ввести следствие в заблуждение. Я заподозрил неладное в тот момент, когда почувствовал себя зрителем в театре. И решил присутствовать на вашем допросе, пусть это и против правил. Петрикор Дагель согласился на это небольшое нарушение. Но, прошу вас, рассказывайте дальше сами. Вы же как-то пришли к своим выводам о моем… излишнем участии в вашей жизни.

В этот раз губы судьи трогает улыбка. И я замечаю, насколько он становится похожим в такие моменты на незнакомца под маской.

Если бы Гейден Аурус улыбался почаще, я, может, и вычислила бы его раньше.

– Я не знаю, что вы услышали на моем допросе. Что вас могло там насторожить. Могу лишь предположить, что вы услышали про Виолетту и вспомнили, насколько Реналь был в нее влюблен. И это заставило вас сомневаться.

– Не только, – небрежно замечает судья. – Перед этим я разговаривал с Реналем, пытался выяснить у него подробности. Он заявил, что не желает обсуждать те «ужасные события», но я обратил его внимание на то, что он сам вызвал стражей правопорядка и потом написал заявление о возбуждении в отношении вас уголовного дела. Следовательно, должен нести обязанности потерпевшего. Но оказалось, что он не может нормально описать вашего «любовника». Я решил уточнить этот момент у вас, но вы пошли в отказ.

Гейден Аурус замолкает и делает жест: мол, продолжайте. Ему словно хочется обсудить эту тему, но в то же время не хочется признаваться. Интересно, почему? Неловко за свое меценатство? Или он считает свое поведение не совсем порядочным?

– Я могу предположить еще кое-что, господин Гейден. Допустим, Реналь все же начал описывать любовника, но оказалось, что он слишком похож на незнакомца под маской, с которым я танцевала на балу. Не зная, что это были вы. А потом вы услышали мое, так сказать, встречное обвинение насчет измены Реналя с Виолеттой и подумали, что вас водят за нос. И решили внести за меня залог, чтобы дать возможность следствию разобраться во всем как следует.

Судья чуть заметно усмехается и отмечает, что тут я вхожу на зыбкую почву гипотетических версий.

– Знаете, Марианна, гипотетически это как раз могло быть в духе Виолетты. Она обожала набрасываться на Реналя в самое неподходящее время и в самых неподходящих местах. Однажды я вытащил их своего кабинета… да не здесь, а в здании суда. Но не будем об этом. Продолжайте.

Я киваю: сложилось. Актриса, любовь к эпатажу и то, что я никак не могла изменить Реналю с типом под маской. Потому, что этим человеком и был сам Гейден Аурус, и он точно не являлся моим любовником.

Достаточно причин, чтобы внести за меня залог?

Допрос у следователя заканчивается тем, что Гейден Аурус набрасывается на меня с угрозами и уезжает… в банк. Он вносит залог на депозит суда, пишет записку – левой рукой, чтобы я не узнала почерк – и сам приносит это в суд. И устраивает чудесное представление с «анонимным доброжелателем». Отчитывает за Анонима… но случайно допускает оговорку.

А еще – договаривается с мэром насчет кошачьего приюта.

– Мэр, конечно же, не стал вас выдавать. Сказал, что получил письмо по почте. Но его секретарша сболтнула насчет того, что в тот день почта задержалась. А лично разговаривал он только с вами. Гипотетически: вы сказали ему как есть или свалили все на господина Натаниэля? Якобы это его инициатива.

– Гипотетически: я редко обманываю близких без веских причин. Если бы я действительно просил его о чем-то подобном, то сказал бы, как есть. Что внес за вас залог, потому что сомневаюсь в реальности предъявленного обвинения. И мне бы хотелось, чтобы вы были подальше от Реналя. Кошачий приют в глуши как раз подойдет. Тем более, что я вхожу в попечительский совет.

– Я бы в любом случае не вернулась к вам домой, – растерянно говорю я. – Совершенно незачем было…

На губах судьи появляется тень улыбки:

– Допустим, я хотел, чтобы вы были при деле. И я знал, что вы любите кошек. Гипотетически, конечно же. Но продолжайте, продолжайте. Мы с вами редко так подолгу беседуем, и, признаться, я увлекаюсь.

– Вы вносите залог, устраиваете меня руководить кошачьим приютом, но… все равно не можете оставить меня в покое. Как дядя Реналя вы делаете все, чтобы держать меня подальше от себя. Но при этом надеваете маску, танцуете со мной на балу, покупаете мне платья, улыбаетесь… даже целуете.

– Это же вы меня поцеловали.

И снова – почти улыбка. Сегодня у нас, кажется, день рекордов. Прошлый рекорд, как я помню, был, когда судья лежал у меня в приюте с воспалением легких и температурой под сорок.

Но сейчас это даже хорошо.

– Я, но вы не сопротивлялись, так что не суть. Это не столь важно. Только не пойму одного. Зачем вам понадобился этот спектакль с маской? Чтобы…

Мне хочется сказать «чтобы разбить мне сердце», вот только произнести это вслух оказывается слишком сложно…

… и не нужно.

Потому, что до этого момента моривилльский судья справлялся с такой задачей и без перевоплощения в таинственного незнакомца.

И я понятия не имею, как об этом сказать.

– Господин Гейден…

– Без доказательств это все домыслы, госпожа Марианна. Но, если предположить… опять же, гипотетически. Знаете, в формате домыслов. Если бы я действительно делал все, что вы перечислили, то только ради того, чтобы не сойти с ума от желания быть с вами и невозможности этого добиться. Из-за того, что вы – какая ирония! – по уши влюблены в моего непутевого племянника и даже намерены играть с ним свадьбу. Даже после измены и публичного позора! Мне не стоило даже мечтать, что вы – гипотетически! – полюбите меня так же сильно.

– Моя… что?! Свадьба, да еще и с Реналем? – у меня перехватывает дыхание. – Да я его на порог не пущу! Да я… я клянусь! Я не доверю вашему племяннику даже выносить кошачьи лотки!..

Странно: я оправдываюсь так, словно меня опять обвиняют в измене. Или словно я снова в суде, и от того, что я скажу, может зависеть мой приговор.

А сказанное ледяным тоном «полюбите меня» может быть не только обвинением, но и признанием.

– Вы так уверены, надо же, – после секундной паузы качает головой судья. – А ведь вчера вечером Реналь попросил у меня денег на вашу повторную свадьбу. Сказал, что свалял дурака, обидев вас, но потом извинился. Что вчера, на балу, попросил вашей руки, и вы согласились.

Я чуть не падаю со стула от таких новостей! Да, я планировала напугать Реналя, рассчитывая, что он наделает глупостей или вовсе сбежит из Моривилля. Но то, что он впутает дядю, мне и в голову не приходило.

Хотя, может, и стоило об этом подумать – ну, в тот момент, когда бывший жених положил мне руку на талию при судье.

Скотина. Реналь – скотина, а я – идиотка. И Гейден Аурус, кажется, ушел от меня недалеко. Поверить в такую чушь!..

– Да, у меня был разговор с Реналем, но мы обсуждали суды и Виолетту, а не нашу свадьбу! Об этом не может быть и речи! И вы… вы что, правда дали ему денег?

– Разумеется.