Истинные (не) изменяют в марте (СИ)

Глава 47

Укутываю судью мягким шерстяным одеялом, надеваю ему на ноги теплые, хоть и дырявые носки и ухожу ставить чайник.

На обратном пути иду к котам. Интересно, они почуют в господине Гейдене оборотня-медведя? А впрочем, вряд ли – судья же говорил, что зимой зверь спит. Такие вот они, оборотни, ага. Ничего, как говорится, не предвещало – чуть насмерть не замерз.

Хотя, конечно, я думаю, тут не все так просто. Я же помню, как проходила мимо того моста. Было несложно припомнить чуть припорошенные снегом следы аварии. Жаль, тогда я не придала этому значения и не стала всматриваться. Но сейчас отчетливо вспоминается: там были следы колес, лошадиных копыт, какие-то обломки, даже кровь. А чего не было, так это повозки – я бы запомнила. Не увидеть ее было невозможно – там все просматривается. Судью на дне оврага я, может, не рассмотрела бы – хотя, как понимаю, в тот момент он уже очнулся и побрел по дну в сторону кладбища – но такой крупный объект, как повозка я бы точно заметила! А это значит, что Реналь не стал искать дядю в снегу и уехал.

А почему? Может, он сам был ранен? Ну, настолько тяжело, что сначала поймал лошадь, потом сел на место кучера и уехал… не вяжется, в общем.

Как же там сказала Виолетта? «Да его в этом доме никто терпеть не может»? Не знаю, насколько близко она обсуждала этот вопрос с тетушками, но насчет своего возлюбленного она могла знать наверняка. И я даже его понимаю: от дядюшки Гейдена Реналю в последнее время доставались одни проблемы и моральные убытки.

Но это же не повод бросать родного человека замерзать в сугробе, правда?

Мне хочется вспомнить, как Реналь говорил про дядю что-то хорошее. Что угодно. Но вместо этого вспоминается, как они препирались на моем первом суде. Аноним тогда внес залог, Гейден Аурус определил мне подписку о невыезде, а Реналь начал вопить, что я могу – подумать только! – препятствовать следствию.

«Каким образом?» – интересуется судья. С племянником он не менее строг и холоден, чем со мной.

«Спрятать улики… соблазнить следователя…не знаю!» – теряется мой бывший жених, а судья холодно отвечает что-то вроде: «попрошу не превращать суд в балаган».

Только звучит это не как «попрошу», а как «не позорь меня, идиот».

– Мммряу! – котик Пингвин отвлекает меня от раздумий.

Он твердо уверен, что я пришла в уставленную кошачьими лежанками гостиную, чтобы его погладить или покормить. Пингвин гладится, но на руки не идет, не хочет.

А кто хочет? Одноглазый Грибо просыпается, с присущей ему суровостью трется головой об руку, спрыгивает с лежанки и исчезает в неизвестном направлении. Поэтому я беру Дилайлу и огромного пушистого Ленина, а ласковый Месяц сам увязывается со мной и первым запрыгивает на кровать к спящему судье. Принюхивается

Залезаю с котейками на постель. Так, покладистого Ленина мы положим на грудь Гейдену Аурусу, а Дилайлу в ноги.

Когда мягкие лапы котика касаются груди спящего, с его губ срывается хриплый вздох, как от боли. Глаза приоткрываются, рука тянется к груди и нащупывает мягкую кошачью шерстку.

Гейден Аурус смотрит на кота с легким удивлением.

– Все хорошо, это наш кот, Ленин, – тихо говорю я. – Вам больно? Могу убрать.

Судья ничего не отвечает. Его пальцы разжимаются, рука скользит по мягкой шерсти кота. И я понимаю, что он снова заснул.

Странно, я что, все-таки проглядела перелом ребер? Или кот неудачно лег на синяки и ушибы? Но тогда судья бы не спал.

Ленин спрыгивает и трется об мою руку. Продолжаю рассматривать спящего Гейдена Ауруса. Лечь, что ли, в обнимку? Опыта совместного сна с мужчинами у меня очень мало – несмотря на Реналя. Мы занимались любовью, но не засыпали вместе.

А еще есть риск, что, обнаружив меня в постели, судья получит инфаркт. Так что нет, уж лучше я пододвину кресло и буду дремать полусидя.

Я провожу так несколько часов. Спать не получается – в голову лезут не самые приятные мысли: в основном о Ренале.

Чуть за полночь снова приходит кот, на этот раз это Месяц. Урча, он устраивается на груди у судьи и сворачивается клубком. Гейден Аурус снова вздрагивает и распахивает глаза. С изумлением и ужасом смотрит на кота, потом чуть-чуть поворачивает голову и встречается взглядом со мной.

– Марианна?.. – шепчет судья. – Горит. Огнем печет. Почему март? Я не должен быть здесь в марте.

Он снова тянется рукой к груди, и снова натыкается на громко урчащего кота. Растерянно кладет ладонь ему на спинку, поглаживает. Дилайла ревниво тычется мордочкой в локоть.

– Март уже почти все, господин Гейден, – мой голос звучит хрипло. – Осталось два дня. Только зима никак не заканчивается.

Судья наклоняет голову в знак согласия и молча гладит кота. Пожалуй, я его понимаю – это слишком странный разговор для нас двоих. Да и к тому же с котиками.

Кот ворочается на груди у Гейдена Ауруса и спрыгивает, и судья снова хватается за сердце. Но быстро затихает, откинувшись на подушку.

Тут я уже решаю посмотреть, что с ним. У нас коты не так много весят, чтобы вызвать сердечный приступ. Может, Месяц его случайно оцарапал?

Судья не мешает – стоит коту спрыгнуть, он снова соскальзывает в полузабытье. Я подхожу, сдвигаю одеяло с груди спящего, расстегиваю старую рубашку, оставшуюся от прежнего хозяина приюта. С виду ничего такого, не считая свежего шрама – как раз возле сердца.

Только проблема в том, что, когда я обрабатывала царапины, этого шрама не было. Может, судью задел кот? Да нет, быть не может.

Задумчиво прикасаюсь к шраму – и Гейден Аурус вздрагивает. Морщится и снова распахивает глаза. С губ срывается тихий, болезненный вздох.

– Ох, простите, я просто подумала... – бормочу я, пытаясь отдернуть руку... но не успеваю, потому что судья кладет ладонь поверх моих пальцев.

Что это? Рефлекторная попытка уменьшить боль или безмолвная просьба не убирать руку? Если так, то пожалуйста. Я могу хоть всю ночь так лежать... или нет? Почему мне кажется, что под пальцами что-то ледяное? И... острое?

Лед?

Может, поэтому кот и не стал лежать на груди у нашего гостя? Почувствовал дискомфорт и ушел?

Хочется убрать руку и посмотреть, что там, но останавливает понимание, что я опять ничего не увижу – лишь причиню новую боль Гейдену Аурусу. Он так и лежит, распахнув глаза и прижимая мою ладонь к своей груди.

И кажется, что лед под моими пальцами тает и обращается влагой.

– Господин Гейден, с вами все хорошо? Я могу помочь?

Бесполезно. Судья явно не в адекватном состоянии. Его глаза широко раскрыты, но кажутся пустыми, а тело вздрагивает. Кажется, что всего мышцы разом напрягаются, болезненная судорога едва не сбрасывает его с кровати... но спустя миг все проходит.

А под моими пальцами вдруг оказывается какой-то посторонний предмет.

Сжимаю кулак, вытаскиваю руку из-под расслабленно лежащих поверх пальцев Гейдена Ауруса – кажется, после пережитого приступа он потерял сознание – и принимаюсь рассматривать что-то, похожее на... обломок кристалла?

Очень странно. Что это такое вообще? Тормошу судью, чтобы он объяснил, но бесполезно – тот вытянулся на постели и ни на что не реагирует. Но дыхание ровное и выглядит он не так жутко. Заснул?

В итоге я встаю, уношу подозрительный обломок в кабинет и запираю в сейфе.

Потом возвращаюсь, проверяю пульс с дыханием у судьи, и, убедившись, что все в порядке, заползаю под одеяло и прижимаюсь к его боку. Свет решаю не гасить, а то мало ли что. Ну все, вот теперь хорошо.

Последнее, что я замечаю, прежде чем погрузиться в сон – подсохшие дорожки от слез на щеках у моривилльского судьи.