У Слава всё же хватает мозгов хотя бы выйти и окликнуть нас, а вот валяться в ногах и вымаливать прощение он не будет. Слишком высокого мнения о себе и низкого о своей жене.
Это я понимаю после его жалких потуг обратить на себя внимание дважды, а потом он просто исчезает в палате. Я не оборачиваюсь, а просто понимаю это, потому что в коридоре снова наступает тишина, нарушаемая шагами Лизы, шуршанием моих шин и шелестом пакета, который через шаг бьёт невестку по икре своим весом.
После больницы планировала ехать к Лере, но теперь планы меняются. Я далеко не лучшая подруга Лизы, и уж совсем отвратительная свекровь. Между нами не было никогда тепла и доброты, лишь вынужденность общения из-за сына. Я бы назвала наши отношения нейтральными: приветствия при встрече, поздравления с праздниками, презенты подарков и вежливые вопросы о здоровье. Внучку свою я любила, как без этого? И раньше проводила с ней куда больше времени, потому что полностью могла обслужить. Сейчас же боялась находиться с ней наедине, вдруг она побежит, а я не успею, она схватит, а меня не будет рядом…
Теперь же она навещала нас, а мы её, не так часто, как хотелось бы. Причина была в моей и Лизиной загруженности. Мы обе, как проклятые, вкалывали на работах, но по разным причинам. Она — чтобы тянуть семейное ярмо, я — чтобы забыть, что со мной стало.
Я так часто помогала кому-то другому, что не видела, как под собственным носом нуждалась в заботе и опеке моя невестка. Она всегда светилась рядом с сыном, и мне казалось, вот кто по-настоящему счастлив и вытянул счастливый билет. Сейчас же для меня всё перевернулось с ног на голову. Потемкинские деревни рухнули, обнажив истинное положение вещей.
— Спасибо, что нашли время, — лепечет себе под нос Лиза, и я понимаю, что она сдерживается из последних сил, чтобы не зареветь. Даже сейчас она пытается быть сильной, не винит меня, не кидается с кулаками на Эльвиру. За эти минуты она в моих глазах настолько выросла, что в этот момент ненавижу и презираю собственного сына за то, что он сделал с этой беззащитной девочкой.
Вижу в её глазах неподдельную искреннюю любовь, которая в наше время настолько редка, что, кажется, скоро её и не будет совсем. На смену самоотверженности жён декабристов приходят расфуфыренные напомаженные девицы с ценностями, среди который не «с милым рай в шалаше», а буду с тем, кто больше заплатит. Вместо любви выбирают деньги, вместо простого человеческого счастья материальное благополучие.
— Я поеду, Инга Андреевна, — её голос дрожит, но она терпит до последнего, чтобы, как только сядет в машину, разреветься на максималках.
— Не я, а мы, — отвечаю на это.
Она замирает, словно не расслышав моих слов.
— Мы с тобой одной крови, — усмехаюсь, уводя взгляд. — Но не будем на улице говорить об этом, давай поедем к вам. Мне тоже есть что тебе рассказать.
Она мнётся, не зная, как отказать. Но сейчас я отказа не приму.
— Мне завтра на работу, — наконец, признаётся.
— Нельзя так себя истязать, Лиза. Возьми отпуск, сейчас он тебе просто необходим.
— Я не могу. Там, — она задумывает, — всё сложно. Эта работа меня кормит.
— Когда ты отдыхала в последний раз?
— Вчера.
— Нет, не после работы, вместо неё. Ходила в салон красоты, с подругами выпить кофе, просто смотрела фильм?
Она пожимает плечами, задумываясь, а у меня щемит сердце. Я не обращала на неё внимание, потому что была слишком занята собой. Не лезла в чужой монастырь, не знала, как действительно всё складывается. А со слов сына или той же самой невестки всё всегда было хорошо.
Нет. Хорошо не было. Но может быть. И я намерена сделать всё, чтобы помочь невестке.