Красота! Если женщина теряет свою привлекательность, то ей лучше вовсе не жить! Всякий раз, встречая в Уайтхолле Френсис Стюарт, Барбара испытывала острую жалость. В глазах Френсис теперь всегда стояла мучительная мольба, словно она просила взглядом: не смотрите на меня слишком пристально, вы делаете мне больно.
Барбара желала Френсис только добра, но невольно, из какого-то суеверия, избегала ее, точно уродство Френсис могло быть заразным. Френсис при всем ее старании не удавалось скрыть своего безобразия. Она избегала яркого солнечного света, опускала на лицо тонкую полупрозрачную вуаль, за которой не был виден ее заплывший глаз. Она ловко играла веером, используя его как ширму, чтобы скрыть оспины, изрывшие ее щеки.
Карл — добрейшее существо — суетился возле Френсис, оказывая ей бесконечные знаки внимания, флиртовал с ней, пытаясь создать видимость былой избранности. Но Барбара не могла не замечать жалости, то и дело вспыхивавшей в его глазах, и отворачивалась, невольно испытывая отвращение. «О, Господи, — молила она, — не дай, чтобы такое случилось со мной!»
Слова Кларендона: «Скоро вы постареете» часто всплывали в ее памяти. Ей казалось, она плывет по реке времени и быстрое неумолимое течение затягивает ее в черный омут старости. Каждый пережитый день делал ее чуть старше. Двадцать шесть лет! А у нее уже пятеро детей. Всего через несколько лет ей будет тридцать, и тогда… Барбара испуганно отгоняла эти мысли.
Барбара стала одержимой, ее жизнь казалась ей такой уязвимой, опасность подстерегала на каждом шагу. В любой момент могла опрокинуться карета или она могла упасть в пролет лестницы и стать калекой на всю жизнь. Вместе с беспечностью Барбара потеряла прежнюю непринужденную изящную грациозность, ее движения стали замедленными и осторожными. Она жила с ощущением постоянной тревоги и чувствовала, что скоро сойдет с ума, если не выкинет из головы проклятые слова Кларендона: «Скоро вы постареете!» Порой, пытаясь избавиться от наваждения, она сжимала виски, словно хотела выдавить зловещее предсказание из свойе головы.
Нервы ее совсем расшатались, и она в отчаянии решила отправиться к доктору Джону Хейдону, знаменитому лондонскому астрологу и мистику, чтобы узнать свое будущее. Барбара знала, как быстро разлетятся по Лондону сплетни о ее визите к Хейдону. Слухи будут самыми разнообразными: одни будут говорить, что ей понадобился яд, чтобы расправиться со своими врагами, другие — что она покупает приворотное зелье, чтобы сохранить любовь короля. Поэтому она нацепила белый парик, плотно закуталась в черный плащ и скрыла лицо под черной маской. Ее карету тоже могли узнать, и, чтобы исключить всякую случайность, Барбара села в наемный экипаж, а доехав до дома Хейдона, долго и внимательно осматривалась, прежде чем войти внутрь. Дорога в пыльном тряском экипаже слегка утомила ее, но, стараясь выровнять дыхание, Барбара призналась себе, что в этом больше виноват страх, чем усталость.
Хейдон открыл дверь и с легким поклоном пригласил ее в приемную.
— Прошу вас, мадам.
Его острый проницательный взгляд сразу отметил богатый, подбитый мехом плащ, и он задумался о сумме, которую следует запросить с нее. Пройдя в тускло освещенную комнату, Барбара содрогнулась, сердце ее сжалось от страха. Зловещий череп ухмылялся ей из угла, стены маленького помещения были увешаны астрологическими картами и таинственными кабалистическими символами, затхлая атмосфера действовала угнетающе. Хейдон подхватил ее под локоть и ободряюще сказал:
— Пусть обстановка моего кабинета не тревожит вас, мадам. Все это, — он махнул рукой на стены, — лишь орудия моего ремесла. — Он смахнул пыль со стула, протерев сиденье рукавом, и предложил Барбаре присесть. Поежившись, она села, стараясь как можно реже вдыхать этот заплесневелый воздух. Сдвинув ворох бумаг на середину, Хейдон примостился на уголке стола и поглядывал на гостью поверх сложенных шалашиком рук. Наружность старика была омерзительной, казалось, он сто лет не мылся. Неприятное ощущение усиливалось длинными седыми волосами и белесыми маленькими глазками.
Хейдон улыбнулся, обнажив остатки гнилых почерневших зубов.
— Итак, мадам, скажите же, чем я могу помочь вам?
Барбара нервно сглотнула.
— Я хотела бы узнать, что ждет меня в будущем.
С важным видом Хейдон придвинул к себе астрологические карты. Барбара подалась вперед, с любопытством поглядывая на таинственные знаки. Большие круги были заполнены изображениями звезд, лун и еще множеством непонятных символов.
— Ничего не может быть проще, — льстиво сказал Хейдон. — Сначала вы должны сообщить мне дату вашего рождения. — Он взял перо и выжидающе посмотрел на Барбару.
— Шестнадцатого сентября 1644 года, — машинально солгала Барбара и вздохнула; с недавних пор она начала убавлять свой возраст, так приятно было сознавать себя на четыре года моложе.
Хейдон склонился над столом и начал скрести пером по бумаге. Барбара с некоторой тревогой следила за ним. Какая польза сейчас в ее лжи, ведь тогда он расскажет ей чье-то чужое будущее. Чуть склонясь вперед, чтобы привлечь его внимание, она сказала как можно беспечнее:
— Я перепутала. На самом деле, мне кажется, я родилась в 1640 году.
Хейдон спрятал усмешку и вновь обмакнул перо в чернила. Барбара нервно следила за ним. В комнате стало очень тихо, слышно было лишь царапанье пера и шипение огня в камине. Барбара ощущала гулкие удары своего сердца. Хейдон намеренно затягивал молчание, видя нарастающее волнение своей клиентки. Наконец он солидно прочистил горло и важно нахмурился:
— Я вижу…
Барбара вдруг резко оборвала его, вскочив на ноги и едва не опрокинув стул.
— О, подождите! Если вы видите что-то плохое, то лучше ничего не говорите мне! Я не желаю знать! — Она торопливо порылась в ридикюле, выуживая золотые монеты. Надо скорее заплатить ему и бежать из этого дьявольского места!
Хейдон быстро сказал:
— Я просто хотел получить от вас еще кое-какие сведения. — Он решительно подошел к ней и взял своей тощей рукой ее белые пальцы. — Я могу сделать так, что сбудутся ваши самые заветные желания, но вы должны довериться мне.
Барбара побледнела и опустилась обратно на стул; она неотрывно смотрела на старика, приоткрыв рот, и синева ее глаз подернулась легкой дымкой.
— Я хочу… — Она умоляюще воздела руки. — Я хочу всегда оставаться молодой и красивой… хочу, чтобы король всегда любил меня!
Король! Хейдон, прищурившись, пристально посмотрел на нее. Если убрать белокурый парик… О да… разрази меня гром! Где были мои глаза?! Это же леди Каслмейн!
У Хейдона даже дух захватило от открывающейся перспективы. Счастье само плывет к нему в руки, надо лишь верно раскинуть карты. Он взял пригоршню кристаллов и бросил их в медную жаровню, стоявшую на треножнике. Барбара сжалась на стуле, завороженно глядя на огонь; пламя зашипело и рассыпалось всеми цветами радуги. Хейдон умело использовал преимущества этого эффектного зрелища. Пристально глядя на Барбару, он понизил голос и заговорил медленно и повелительно, точно гипнотизировал ее:
— Я дам вам вечную молодость… Король будет вечно любить вас, но вы должны пройти…
Барбара вскочила со стула, в глазах ее была страстная мольба…
— О, все что угодно! Я сделаю все, что вы скажете!
Хейдон еще больше понизил голос и сказал громким шепотом:
— Мне известно одно всесильное заклятье, но, чтобы оно исполнилось, вы должны совершить некий ужасный… жуткий обряд. Осмелитесь ли вы на это?
Барбара кивнула:
— Да, у меня хватит смелости!
Чтобы избавиться от страха старости и сохранить навечно любовь Карла, она была готова на все. Хейдон слегка надтреснутым голосом подробно изложил ей суть древнего магического действа. В глазах Барбары нарастал ужас, но она сжала предательски дрожащие руки и выслушала рассказ до конца.
В полночь — ровно в полночь, как и говорил Хейдон, — Барбара стояла вместе с Нэнси у развалин собора Святого Павла. Трясущаяся от страха Нэнси едва сдерживала слезы. Собор рухнул во время недавнего пожара, но подземная часовня Святой Веры осталась невредимой. Именно туда Барбаре и необходимо было проникнуть.
— Том Бойз! Том Бойз! — громко позвала она. Все ее тело покрылось холодным потом. Всхлипывания и стоны Нэнси только усиливали ужас Барбары, и ей захотелось отправить Нэнси домой. А ведь служанка даже не знала истинной причины этого ночного путешествия.
Дверь часовни заскрипела, и на пороге появился ключарь Том Бойз с зажженным факелом в руке. Огонь отбрасывал красноватые блики на его возмущенное лицо.
— Кто здесь? — грубо сказал он. — По ночам часовня закрыта. Проходите мимо!
Барбара шагнула вперед, чтобы в свете, отбрасываемом факелом, ключарь мог разглядеть ее богатые меха и драгоценности, сверкающие на шее и запястьях. Ее величественный вид явно должен был усмирить его негодование.
— Ну, ладно! — Том Бойз бросил на нее взгляд изумленного восхищения и спросил менее свирепо: — Что вам угодно?
Барбара подошла поближе и тихо сказала:
— Я желаю войти одна в эту часовню. Этот кошелек с золотыми монетами станет твоим, если ты позволишь мне сделать то, о чем я прошу.
— Но почему именно сейчас? — Том в невольном изумлении оглянулся на зияющую темноту часовни.
Причуды знати были загадочны, но такого еще не было! Внутри часовни лежали мумифицированные останки епископа Брейбрука, которые стали одной из достопримечательностей Лондона в последние несколько месяцев. Народ стекался в часовню, чтобы поклониться священным мощам. Епископ умер в 1404 году и был захоронен в соборе Святого Павла. Во время пожара его останки провалились в часовню Святой Веры и остались целыми и невредимыми. С тех пор этот обтянутый кожей скелет стали наделять чудотворной силой. Но до сих пор никто не пытался взглянуть на него ночью. Ключарь с беспокойством посмотрел на Барбару.
— Однако… Я…
Барбара соблазнительно тряхнула кошельком с золотыми монетами.
Том Бойз, закусив нижнюю губу, все еще нерешительно топтался на месте. Затем он быстро схватил кошелек с золотом и, повернувшись к дверям, сказал:
— Следуйте за мной.
— Нет, подожди! — Барбара схватила его за руку, ее пальцы слегка подрагивали. — Отдай мне твой факел, я должна войти одна.
В полночной тишине слабый стон Нэнси прозвучал как настоящий вопль.
Барбара вздрогнула и обернулась к ней.
— Нэнси, успокойся.
Том Бойз все еще задумчиво покусывал губы, но наконец решился и отдал факел Барбаре с видом человека, снимающего с себя всякую ответственность за дальнейшее.
От порыва ветра огонь зашипел, грозя погаснуть, грубая необструганная ручка уколола нежную ладонь Барбары.
— Боже Всемогущий! Помоги мне!
Она начала спускаться по узенькой каменной лесенке, с осторожностью переставляя ноги по едва заметным ступеням. Сердце ее бешено колотилось, но она была не в состоянии совладать с ним.
Ступив на сырой пол часовни, Барбара на мгновение остановилась. Вокруг было черным-черно, как в могиле, свет факела освещал лишь маленькое пространство под ногами. Ужасно, она ничего не сможет найти в такой темноте! С пола доносились противные шорохи. Барбара вскрикнула и пошатнулась, уверенная в том, что чуть не наступила на крысу. Факел чуть не выпал из ее рук. Барбара обхватила его двумя руками и призвала на помощь всю свою смелость. Она зашла слишком далеко и уже не может повернуть назад.
Она вглядывалась в зловещий мрак. Останки епископа Брейбрука должны лежать в нефе, прямо перед нею. Медленно, с трудом переставляя ноги, Барбара начала двигаться вперед.
Вот и гроб! Ужасная тоска овладела Барбарой. Она окончательно запуталась в этой дьявольской паутине и уже не в силах разорвать ее. «Вперед! Я должна подойти поближе», — приказывала себе Барбара.
Она заглянула в гроб и судорожно схватилась рукою за его край, костяшки ее пальцев сильно побелели. Чувствуя странную нереальность всего происходящего, она отрешенно смотрела на ссохшиеся останки. Неужели это когда-то было человеческим существом? Неподвижный темный скелет был точно каменный.
Слезы полились из глаз Барбары, но она не замечала их. «Я не смогу…» — подумала она. Но зловещий образ уродливого лица Френсис вдруг всплыл в ее памяти. Барбара поборола слабость. Нет, она должна сделать это! «Еще немного смелости, и я обрету вечную молодость и вечную любовь Карла», — уговаривала она себя. Стараясь ни о чем не думать, Барбара сунула руку в карман юбки и нащупала холодный нож. Она суеверно перекрестилась, в ее дрожащих пальцах сверкнуло холодное блестящее лезвие.
Закрыв глаза, словно вид темных мощей усугублял ужас того, что ей предстояло сделать, Барбара вытянула руки и коснулась скелета. О Боже! Какая ледяная мерзость!
Барбара всхлипнула и закусила губу; волосы упали ей на глаза. Она нащупала кость епископского пальца и попыталась отрезать ее ножом. В голове ее была полная пустота, ужас разогнал все мысли. Наконец ей удалось отделить палец от трупа; она держала косточку в своей дрожащей руке и тупо смотрела на нее. Лицо ее было залито слезами, зубы выбивали мелкую дробь. Наконец она опомнилась, сунула свою добычу в карман и в спешке бросилась к выходу.
Холодный ночной воздух, точно благословение, коснулся ее лица. Она сунула факел Тому Бойзу и сказала Нэнси, не разжимая зубов:
— Уведи меня отсюда!
В карете она то истерически плакала, то смеялась. Ее трясло как в лихорадке. Слегка задыхаясь, она почти бессвязно рассказала Нэнси о цели своего ночного путешествия. Девушка отпрянула и сжалась, с ужасом взирая на свою госпожу.
— Боже, сохрани вас! — Она суеверно перекрестилась. — Вы сошли с ума? Вы же продали душу дьяволу!
Панический страх Нэнси отрезвляюще подействовал на Барбару, и она постаралась успокоить девушку.
— Чепуха! Немного смелости, и все неприятности позади! — Барбара поспешно отогнала страшные воспоминания. — Но зато теперь я обрела вечную молодость и красоту.
Барбара почувствовала необычайное возбуждение. Теперь ей нечего бояться. Беспечная как бабочка, она будет порхать по жизни, не страшась старости. Ее жизнь будет сплошным праздником. Она сможет беззаботно наслаждаться каждым мгновением и станет самой счастливой женщиной, когда-либо жившей на белом свете.
Барбара решила, что должна всегда иметь реликвию при себе. Но, поскольку она не могла смотреть на нее без содрогания, не говоря уже о том, чтобы касаться ее, Барбара на следующий же день отправилась к ювелиру и заказала для хранения пальца узенький золотой медальон.
— Мне нужен небольшой медальон, чтобы хранить одну… ужасно ценную вещь, — объяснила она.
Ювелир предложил ей принести эту вещь, чтобы он мог уточнить размеры медальона. Но Барбара резко возразила. Немного нервничая, она быстро измерила свой мизинец и сказала:
— Размеры этой вещицы явно не больше моего мизинца.
Стараясь угодить леди Каслмейн, ювелир сделал медальон за два дня, и с тех пор Барбара постоянно носила медальон с реликвией на груди. Он висел на длинной золотой цепочке, скрываясь в ложбинке между ее грудей. Никто не должен был знать о нем. Барбаре не хотелось вызывать интерес окружающих к своему новому украшению. Ощущение холодного металла на груди действовало на Барбару ободряюще. Но порой она с благоговейным страхом касалась спрятанного под платьем медальона.
Магия начала действовать почти сразу. Вскоре Карл пришел к ней и, играя глазами, сказал:
— У меня есть для тебя сюрприз.
— Что же это за сюрприз, дорогой? — Удивленно глядя на него, Барбара пленительно улыбнулась, и на ее щеке заиграла очаровательная ямочка.
— Тебе не хотелось бы стать герцогиней? — Глаза Карла светились любовью и мягким изумлением; он наблюдал, как на ее лице постепенно появляется выражение искреннего детского восторга.
— Герцогиней?! — Барбара не верила своим ушам, но затем трепетный восторг охватил все ее существо. — Ах, это просто чудесно! — Она мечтательно задумалась, но вдруг рассмеялась, злорадно сверкнув глазами: — Ох, и расшипятся все эти старые кошки, когда я стану герцогиней! Уж я заставлю их с почтением относиться к моей персоне. Они будут сиротливо ютиться на скамеечках возле моих ног, а я буду гордо восседать в кресле. — Она плюхнулась в ближайшее кресло и приняла надменный вид, показывая, как все это будет происходить. — И, конечно, я снизойду до небрежной улыбки!
Карл расхохотался.
— Какая ты, однако, мстительная маленькая злючка! Может быть, мне не стоит говорить тебе о другом сюрпризе.
Барбара надула губы и жалобно взглянула на него. Этот взгляд мог заставить смягчиться камень, и Карл, усмехнувшись, по достоинству оценил его.
— Я также собираюсь подарить тебе Беркшир-Хаус.
— О, Карл!..
Беркшир-Хаус, роскошный особняк, находился на площади Святого Джеймса, в красивейшем районе Лондона. Когда-то его недолго занимал канцлер Кларендон, и Барбара с завистью говорила, что это самый чудесный дом во всем Лондоне.
Она вскочила и бросилась за плащом.
— Карл, пожалуйста, давай сейчас же поедем взглянуть на него!.. — сказала она через плечо, накидывая плащ перед зеркалом.
Вскоре ее карета уже катила, гремя по булыжникам, в направлении площади Святого Джеймса.
— О Господи! — воскликнула она. — Я совсем забыла! Какой же у меня будет титул?
Карл принял церемонный вид и, точно глашатай на королевском приеме, провозгласил:
— Барбара, герцогиня Кливленд!
Она попыталась произнести новое имя вслух и слегка упала духом.
— Кливленд звучит не так приятно, как Каслмейн. — Затем лицо ее прояснилось. — Но вкупе с герцогиней, я думаю, сойдет и оно!
Она загорелась желанием перестроить Беркшир-Хаус и таскала Карла по всему дому, заставляя по несколько раз заходить в каждое помещение.
— Сюда я закажу новые полы из генуэзского мрамора, а стены закрою венецианскими зеркалами. О, Карл, у меня такое множество идей!
Карл издал печальный стон, полушутливый, полуискренний.
— Как ты полагаешь, милая, не оставить ли несколько шиллингов в казне на нужды Англии?
Барбара восторженно обняла его.
— Я буду очень бережлива, буду считать и раздумывать над каждым пенни, — заверила она. — Ох, сколько же у меня теперь домов! — Она начала загибать пальцы. — Этот дом… О, как он нравится мне! Дом на Кинг-стрит, дворцовые апартаменты в Уйатхолле и в Гемптон-Корте! Бог мой, до чего же я стала богатой!
Печальный взгляд Карла скользнул по анфиладе пустых комнат.
— Боюсь, я стану нищим, прежде чем это здание примет жилой вид.
Барбара ежедневно заезжала в Беркшир-Хаус посмотреть, как продвигаются работы. Она посулила тройное вознаграждение рабочим, если они немедленно приступят к переделкам в ее доме. В Лондоне сейчас трудно было найти мастеров; восстановительных и строительных работ после пожара было хоть отбавляй, и строители могли позволить себе выбирать заказчиков по вкусу. Барбара без устали ходила по залам, она разговаривала то с рабочими, устанавливавшими огромные зеркала на только что обитые стены, то с позолотчиками, закрывавшими блестящий паркет перед началом покраски потолков. Запах свежеструганного дерева был сладостно приятным, и Барбара вдыхала его с восторгом, считая себя счастливейшей из женщин. Она приказала убрать перегородки между комнатами, чтобы создать самый большой приемный зал в Лондоне. Его размеры и пышное великолепие должны будут вызвать изумление и восхищение всего двора.
В начале мая она простудилась, видно, слишком долго любовалась пейзажами с балконов Беркшир-Хауса, и слегла в постель с высокой температурой. Барбара всегда отличалась крепким здоровьем и практически не болела, поэтому любая болезнь пугала ее, приводя в отчаяние. Несколько дней она горела в лихорадке, и Нэнси выхаживала ее, отпаивая горячим вином с травами. Барбаре чудилось, что она погружается в серые туманные сумерки, серый смутный мир с какими-то ужасными мелькающими образами. Она лежала в кровати без движения в душной комнате, скучая по свежему воздуху. По ночам ее мучили кошмары; снова и снова ее преследовал один и тот же сон, словно она опять спускается в подземную часовню и с ножом в руке склоняется над останками епископа Брейбрука.
Один из таких снов был столь ужасным, что Барбара проснулась в холодном поту, выкрикивая какие-то бессвязные слова. Нэнси вбежала в комнату и обняла Барбару.
— Сохрани вас Бог, госпожа! Что случилось?
Барбара стучала зубами от страха, лицо покрылось капельками пота.
— Опять Брейбрук! Он вылез из гроба… — Барбара закатила глаза, губы ее дрожали, черты лица исказил ужас.
Нэнси успокаивающе гладила растрепавшиеся волосы Барбары. Она пребывала в состоянии суеверного страха с той самой ночи, когда Барбара осквернила чудотворные останки в подземной часовне.
— Я ведь говорила вам! Сделки с дьяволом ни к чему хорошему не приведут!
— О Нэнси, помоги мне! — Барбара разразилась слезами и порывисто схватила Нэнси за плечи. — Что если Хейдон обманул меня? Он обещал, что я сохраню молодость и красоту на всю жизнь. Но вдруг я умру прямо сейчас, Нэнси? Это же возможно… Мне так плохо… И тогда его предсказание сбудется — я умру красивой! Но разве об этом я мечтала? Я должна долго жить.
Барбара внезапно осознала всю полноту ужаса перед неизведанным… Что же она сотворила и как теперь освободиться от этого заклятья? Ей показалось, что заплесневелый могильный воздух обволакивает ее и ей уже никогда не смыть с себя этот зловонный запах.
— Я буду молиться за вас, — твердо сказала Нэнси.
Служанка смертельно боялась, думая, что Барбара продала свою душу дьяволу. Она была страшно расстроена, но старалась говорить спокойным и ровным голосом:
— Когда вам станет лучше, мы что-нибудь придумаем.
Барбара уже предчувствовала смерть, но через несколько дней лихорадка кончилась, ее здоровый организм преодолел болезнь.
В первый же день, когда Барбаре позволили встать с постели, Нэнси усадила ее в кресло возле окна и сказала:
— Я много думала, молилась и поняла, что мы должны сделать.
Барбара сидела бледная и апатичная. Она медленно повернула голову, проявив слабый интерес к словам Нэнси. Может быть, Нэнси скажет, как ей освободиться от холодного, сковывающего душу страха, который не отпускал ее ни днем, ни ночью.
— Огонь очищающий!.. — воскликнула Нэнси. — Я думаю, нам надо сжечь палец епископа, конечно, как подобает: с молитвами и почестями. Мы совершим обряд очищения… понимаете? Мы умилостивим Бога и сорвем планы дьявола, мы разрушим это заклятье!
— Да, — взволнованно кивнула Барбара, и от резкого движения ее волосы взметнулись над плечами ярким огненным облаком. — Нэнси, давай сделаем это сейчас же. Я не смогу спокойно дышать, пока эта реликвия не сгорит.
— Дайте ее мне. — Нэнси протянула руку, и Барбара, сняв золотой медальон, положила его на ладонь девушки. Нэнси решительно сжала дрожащую руку. — Подождите, сейчас я схожу за Библией.
Она вышла из комнаты, а Барбара лениво выглянула в окно, на зеленеющий сад Уединений. Прямо под окнами она заметила бегущего по аллее Карла. Он направлялся на теннисный корт, помахивая ракеткой.
Вдруг Барбара прищурила глаза, заметив юную блондинку, догоняющую Карла. Она окликнула короля, он остановился и подождал ее, приветливо сняв шляпу. Девушка добежала до него и, рассмеявшись, приложила руку к груди, восстанавливая сбившееся дыхание. Она подняла свою белокурую голову и что-то сказала Карлу, ее мягкие розовые губки разомкнулись, на лице заиграла очаровательная, кокетливая улыбка.
Нэнси вернулась в комнату с охапкой новых поленьев для камина, чтобы сделать огонь поярче. Но Барбара едва обратила внимание на ее появление. Она была поглощена сценкой, разыгрывающейся в саду под окном.
Девушка явно использовала самые обольстительные улыбки, движения ее были полны изящества, и король улыбался, глядя на нее, всем своим видом проявляя лестное для кокетки внимание. О Боже! Барбара приникла к подоконнику. Это была Годива Прайс, маленькая дерзкая провинциалка, которую Барбара встречала в покоях Анны, герцогини Йоркской. Именно тогда две юные фрейлины рассуждали о ней, Барбаре, как о столетней старухе.
Нэнси воскликнула:
— Госпожа, все готово! — И Барбара вздрогнула и испуганно обернулась к ней, боясь, что ошибка уже непоправима.
Сердце ее учащенно забилось, точно она избежала ужасного несчастья. Барбара бросилась к Нэнси и выхватила у нее медальон. Трясущимися руками она надела медальон и нежно прижала его к груди. Дыхание ее постепенно успокоилось. Нэнси запротестовала, изумленно вытаращив глаза, но Барбара резко оборвала ее:
— Оставь меня в покое! Я должна сохранить красоту любой ценой! — Она не желала сейчас выслушивать поучения служанки о дьяволе и проклятье. Девушка в ужасе попятилась, осеняя себя крестным знамением.
Барбара подбежала к окну, ощущая легкий холодок золотого медальона на груди. Карл только что расстался с Годивой Прайс, и, когда Барбара появилась в окне, он поднял голову и заметил ее. Белозубая улыбка блеснула из-под черных усов, он сорвал с головы шляпу и радостно взмахнул ею, приветствуя Барбару.
Гордая лучезарная улыбка осветила лицо Барбары. Она потрогала медальон и тихо проговорила:
— Ты будешь вечно любить меня, Карл Стюарт.