Любовник Павлова 2

Глава 29. Вадим. Только не останавливайся

Глава 29. Вадим. Только не останавливайся

Мы особо не заморачивались подготовкой, оба знали, что я приму его без проблем. Павлов расстегнул брюки и сбросил пиджак на стоящее позади него кресло. Я же разделся полностью, как он хотел, ни клочка на себе не оставил. И присел уже голым на стол.

С температурой в кабинете около двадцати градусов мне уже было жарко. Я вспотел только от предвкушения того, что сейчас будет происходить на этом самом столе. Продолжения хотелось до поджимающихся пальцев ног. Внутри всё сжималось и жаждало проникновения. У меня вовсю стояло — ещё бы.

Я погладил край массивного стола, кивнул — хорошая вещь, такая не должна развалиться под нами. И возможно, в процессе даже не будет скрипеть. А вот я буду — скользя туда-сюда голым задом по покрытой лаком, напоминающей пианино поверхности.

Павлов поцеловал меня — грубо, кусаче — и втолкнул в руку шуршащий пакетик.

— Давай, Вадим, упакуй меня, если, конечно, не хочешь иначе.

Я открыл рот, подвигал челюстью и закрыл. Вот же умелец мой Павлов. Парой слов заставил загореться желанием почувствовать его без защиты, ощутить, как он спускает в меня, а не в резинку. И чтобы потом обязательно по ногам потекло. Стало влажно, липко и самую капельку стыдно. И горячо, даже когда холодно и физически не слишком приятно.

Будь мы дома, и я после душа, не вопрос — дал бы ему без резинки. Понятно же, такой, как он — чист на все сто. Но я — в другом смысле — не чистый. Без подготовки здесь нельзя таким заниматься. Хочется или не хочется, стоит потерпеть до благ цивилизации и уже там, рядом с комфортабельной ванной, заняться пачканьем друг друга как следует.

— Дома это предложение повтори, — сказал я, глядя ему в глаза. Заметил вспышку неудовольствия и поправился: — Повторите это предложение дома, Николай Николаевич, и я найду, как вам ответить.

— И как же?

— А там и узнаете.

Облизнувшись — что-то в горле совсем пересохло — я взялся рвать ценный пакетик подрагивающими от возбуждения руками.

Мне предстояло надеть на член Павлова презерватив. С такой задачей справился бы любой без проблем — и одной рукой, и даже ртом — при желании выпендриться. В моём случае сработала альтернативная одарённость. Первый презик я умудрился порвать. Над вторым так долго тупил, не в силах аккуратно открыть, что Павлов, фыркнув, отобрал целлофан у меня и сам раскатал резинку по крепкому члену.

Я смотрел вниз, на него — всего такого упакованного, блестящего, в дополнительной смазке. От его вида у меня слюна выделялась во рту. Условный рефлекс, как у собаки Павлова. И я бы весело посмеялся над дурацкой шуткой, если бы меня так ни клинило, прямо раскатывало, как этот сверкающий презик, и размазывало, как смазка на нём.

Павлов заставил меня поднять голову.

— Ну что, готов?

Глаза у него стали чёрными, будто космос.

Он дёрнул меня за бёдра, подвигая ближе к себе, и я с противным скрипом проехался голым задом по лакированной древесине. Откинулся назад, лёг на локти, широко развёл ноги. Не смог удержать язык за зубами. Запрокинул голову и выдал:

— Меня так клинит. Я прямо не могу от того, что мы сейчас делаем. Прямо в клочья и щепки.

Я закрыл глаза полностью. Только чувствовал, как твёрдые пальцы вжались в бёдра сильней, почти до боли — безумно приятно и правильно в этот миг. Отрезвляюще, чтобы не спустить от первого же проникновения. А я мог, у меня зад от возбуждения мелко пульсировал.

Павлов шумно вдохнул и надавил скользкой головкой на сфинктер. Вошёл внутрь, как к себе домой, растягивая податливые стенки.

Я ударился макушкой о стол, ойкнул и застонал. Вот почему мне с ним так хорошо? Пока я выгибался и шарил руками по столу, пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться, он вытащил и снова вставил. А я вновь охнул от избытка таких правильных, таких нужных мне сейчас ощущений. А он уже продолжал, на всю глубину, под крайне удачным углом, с нужной скоростью, ритмично, мощно и резко. С звучными хлопками тела о тело, с влажным хлюпаньем смазки.

Мне было так, что я из себя выворачивался, дёргался перед ним на столе, как уж на сковородке. Закинул ему ноги на плечи и подвывал, встречая каждый толчок — идеальный, в ту самую точку. Удовольствие зашкаливало до прежде неизведанных пределов, пульсировало в теле и голове.

— Ещё, твою мать, боже ты мой, ещё. Мне так нужно.

И когда я думал, что вот-вот, и попаду в рай для геев, Павлов резко остановился.

— Нет, ну ты чего? Мне нужно ещё, нам нужно ещё.

Я — к нему. Как-то поднялся, ноги спустил, а он всё ещё во мне — такой горячий и твёрдый, и неподвижный. Я мстительно сжался на члене, а он только крепче стиснул зубы.

А сам стоит — лицо красное, желваки вздулись, пульсирует венка на лбу, и по шее текут капли пота, галстук съехал вниз, рубашка помята.

Я исцеловал его всего, всё его лицо, неподатливые губы и колючие щёки.

Он резко вытащил и отступил на шаг.

— Повернись.

Ох, а я уже боялся, что он меня обломает.

В итоге я стоял, опираясь на стол, поднимая задницу вверх и принимая его со всем радушием и старанием, и умолял об одном:

— Пожалуйста, пожалуйста, только не останавливайся. Только не останавливайся.

Его толчки стали такими, что я думал, он пробьёт во мне дыру — так жёстко, мощно и быстро он двигался. А затем рванул мои бёдра на себя, обхватил рукой поперёк живота и прижал к своему паху. Его трясло, меня тоже — от того, как ему хорошо. Но, чтобы кончить, одних обнимашек мне было мало.

Последовал ещё один долгий толчок, а затем он потёрся о мою задницу.

Вот и всё. Как говорится, привет, обломинго!

— Вот чёрт, — самое приличное из того, что вырвалось у меня.

Не вытаскивая опадающий член, прижимая меня спиной к своей груди, Павлов попятился и сел на кресло. И меня усадил к себе спиной на колени. Член, понятно, из задницы выскользнул, но Павлова это больше не интересовало. Он начал дрочить мне — жёстко, как только что трахал, выворачивая запястье на движении от основания к головке. Я упирался одной рукой в подлокотник, второй ему то ли помогал, то ли мешал.

И всё бы рано или поздно закончилось хорошо, но он вдруг встал, ну и я, разумеется, тоже.

Я ещё не кончил и едва не взвыл из-за промедления, а он вытворил совершенно невозможную вещь.

Сначала я подумал, что у меня мозг повредился от сексуального перевозбуждения, но, кажется, это и правда происходило со мной вот прямо сейчас. Павлов — сам Николай Николаевич Павлов, владелец заводов, поездов, пароходов! — опустился передо мной на колени и взял у меня в рот. Лишь самый кончик, даже головку не полностью принял.

Но мне хватило его языка, ласкающего щёлку. Одно, блин, движение — и всё. Я схватил его за волосы, и меня выкрутило первым спазмом. А затем и вторым, когда я увидел белёсый потёк из уголка его губ, и его взгляд — метающий громы и молнии.

На один этот взгляд я бы ещё сто раз спустил, если бы оставалось, чем это сделать.