Любовник Павлова 2

Глава 34. Вадим. Холодные руки

Глава 34. Вадим. Холодные руки

Молодой таксист забил названный мной адрес в навигатор.

— Маршрут построен, — произнёс приятный женский голос, и мы влились в плотный поток машин.

Пятница, вторая половина дня — не лучшее время, чтобы ехать через весь город, но я не хотел откладывать визит в клинику до понедельника. Утром Ломоносов прислал сообщение, что результаты готовы. Хорошие, плохие — не уточнил. Его медсестра в ответ на мой звонок сообщила, что профессор примет меня в пятнадцать тридцать. В другое время он не может, и вообще у него сегодня операционный день, и мне страшно повезло, что он выделил для меня время, и прочее, прочее бестолковое.

Вроде бы ничего плохого она мне не сказала, но мысленно я окрестил её стервой. Результаты исследований она отказалась мне сообщать: «как можно», «это врачебная тайна». Она выделывалась, как и её босс, потрясая белым халатом, а я из-за них целый день только что на стенку не лез.

Сейчас смотрел в окно, барабаня пальцами по колену, затем не выдержал и сказал:

— Выключите музыку, пожалуйста.

Таксист без возражений избавил меня от навязчивого дынц-дынц-дынц. Теперь я лишь иногда слышал: «поверните налево», «поверните направо». Разглядывал коротко стриженый затылок водителя, вздыхал, как в старинном романе истомившийся по прекрасной даме романтичный герой.

Чем дальше мы отъезжали от офиса, тем страшней мне становилось. Перед глазами стояло, как Ломоносов пожимает плечами и говорит: «Сожалею, но в случае с вашим братом ничего сделать нельзя».

На работе мне было чем заняться, но здесь отвлечься не получалось. До зуда в пальцах хотелось позвонить наверняка освободившемуся уже к этому часу Ломоносову, задать всего один вопрос и получить короткий внятный ответ. Я не мог избавиться от мысли, что плохие новости приберегают для личной беседы, а хорошие сообщают по телефону без каких-то проблем.

Достав телефон, я нашёл нужный номер. Представил реакцию собеседника, бэ, мэ и на все сто вероятное «подъезжайте, тогда всё и обсудим» и спрятал гаджет в карман. Через минуту снова достал. Ещё раз убрал, и тут телефон зазвонил сам.

Вместо ожидаемого «проф.Ломоносов» на экране высветилось «офис.Тамара».

— Привет, красавица, — поздоровался я со всем дружелюбием, которое смог из себя выдавить. — Какими судьбами?

— Поднимайся к нам. Шеф тебя уже ждёт. Сегодня заканчиваем пораньше.

Вот чёрт.

— Я не в офисе. Меня в клинику с важными бумажками послали.

На самом деле начальница думала, что меня вызвал Павлов. А сам Павлов о моём отсутствии на работе не должен был узнать.

— Очень жаль, — посерьёзнела Тамара. — Николаю Николаевичу это не понравится. Он не любит ждать.

Это я понимал и без её подсказок. Моя легенда отлично работала для сотрудниц фонда и девушек из приёмной. Но Павлов в два счёта мог всё проверить, и как я перед ним буду оправдываться? Не хватало того, чтобы он перестал мне доверять.

— Если ты недалеко, то тебе лучше вернуться, — сказала Тамара. — Он сейчас у Матвеева. Если поспешить, то ещё можно успеть.

— Я постараюсь, — ответил я и, завершив звонок, приказал таксисту поворачивать назад.

Мы находились на полпути, поток машин стал ещё плотнее, место для разворота нашлось не сразу — пришлось покружить. Водитель делал, что мог, но мы больше стояли, чем ехали. Я сидел, как на иголках. Плохое предчувствие не унималось, мигало, как красная сигнальная лампочка, и разразилось очередным телефонным звонком.

Тамара с грустью сказала:

— Извини, я зря тебя назад дёрнула. Босс уже вернулся и сказал, что мы остаёмся работать. Он узнал, что ты в пути, и попросил передать, чтобы ты не спешил и сделал всё, что тебе поручили.

Что делать — я вновь попросил таксиста изменить маршрут. Мы снова повернули к клинике. Водитель так смотрел на меня, что я сказал:

— Извини, друг. Начальство решает, я исполняю.

— Пассажир решает, я исполняю. Клиент всегда прав, — ответил тот с белозубой улыбкой.

От нечего делать мы разговорились. Я спрашивал, как он приехал в город, где и как устроился, не мешает ли ему, что он вынужден пользоваться навигатором, пока не выучит основные маршруты. К концу пути внутреннее беспокойство стало таким сильным, что у меня совершенно замёрзли руки — в машине с кондиционером, но снаружи-то — плавящийся асфальт, пыльные вихри и жгучее июльское солнце.

— Удачи, — пожелал на прощание парень и протянул мне визитку. Он называл своё имя, но я мгновенно умудрился его забыть. — Тут и мой личный номер, надумаешь куда ехать — звони.

Я успел тютелька в тютельку. Но день такой невезучий — у кабинета Ломоносова мне пришлось снова ждать. Я ходил туда-сюда по пустому в этот час коридору, отбивал чёткий ритм каблуками и ждал, ждал, снова ждал, пока профессор закончит с ну очень важным клиентом, как сообщила его стервозная медсестра.

Она хоть и не видела меня, но слышала, и не выдержала моего мельтешения. Вышла из приёмной, уставилась на меня.

— Что такое, Анна Артёмовна? Профессор освободился? — спросил я.

— Увы. Но пока профессор занят, может, отвести вас в палату? — предложила она.

— М-м, что?

— К вашему брату. Вы ведь хотите увидеть его?

Я не знал, что сказать, и она махнула рукой, чтобы я следовал за ней. Покачивая бёдрами, звонко поцокала по коридору.

— А мне можно? — спросил я, догнав её у дверей лифта.

— Разумеется, да.

— Но так я разминусь с профессором.

— Не беспокойтесь, Вадим Сергеевич. Профессор сам это предложил, он помнит, как вы не любите ждать. Он поднимется к вам, когда освободится.

Путь на третий этаж оказался недолгим.

— Это здесь, — сказала медсестра у белой двери с номером 313.

Я потёр руки — холодные, словно из июля переместился в февраль.

— Несчастливый номер какой-то, — заметил я, не спеша открывать дверь и входить.

Мы с братом не виделись уже вечность. Я боялся сам не знаю чего.

— Несчастливых номеров не бывает, — сказала она поучительным тоном. — Попасть в любую из этих палат — большое везение.

Я хмыкнул.

— Это везение — попасть на больничную койку?

— В место, где каждому окажут максимум внимания и найдут требуемое лечение. Конечно, это большая удача. Заходите, Вадим, а я пойду.

Мне пришлось открыть белую дверь, и только тогда медсестра повернулась и пошла назад по коридору, звонко цокая каблуками.

Окна закрывали жалюзи, в палате царил приятный полумрак. В центре находилась специальная кровать, да и всё тут казалось крутым и с претензией на домашний уют. Свежие цветы стояли на тумбочке, многочисленные приборы что-то показывали. Кресло, придвинутое близко к кровати, оказалось пустым.

Словно вор, я бесшумно проскользнул внутрь и остановился у изножья кровати. Макс спал и не мог видеть меня. И только потому я отважился посмотреть на него, в его лицо.

Брат страшно похудел, осунулся, его кожа белела на фоне белоснежного постельного белья. Губы казались бескровными, а синяки под глазами делали его вид жалким, откровенно больным.

Не знаю, сколько я так простоял, глядя на него, но, когда дверь открылась, у меня тряслись губы, всё лицо стало мокрым, а холод, начавшийся с рук, распространился наверх и душил.