Любовник Павлова 2

Глава 45. Вадим. Смотри страху в глаза

Глава 45. Вадим. Смотри страху в глаза

Последние дни выдались суматошными, не только для нас, а для всех. Алексея Михайловича отозвали из отпуска, чтобы он помог организовать маме отъезд и позаботился о документах. Тома и Таня сбились с ног, выполняя многочисленные поручения босса. Я тоже что-то делал — старался, но всё валилось из рук. Косяк шёл за косяком, причём не из вредительства, а по невнимательности. В итоге Алексей Михайлович приказал мне до отлёта на рабочем месте не появляться.

Тепло со мной попрощался, пообещал, что, раз фонд взялся за дело, Макс обязательно встанет на ноги. Долго хлопал меня по плечу, улыбался — самолично проводил до двери и закрыл её за мной, не сомневаюсь, что с облегчением и желанием никогда меня больше не видеть.

Пусть и прямо в фонде об этом не говорили, но ситуацию с Максом всего лишь поняли, действия за спиной начальства одобрять не стали. Алексею Михайловичу то, что я провернул, особенно не понравилось.

Я несколько раз ему всё объяснял, а он упорно повторял, что мне стоило сразу всё рассказать, а не действовать исподтишка, пользуясь служебным положением.

— Честность и соблюдение правил — основа работы нашего фонда. Мы действуем именно так, не иначе.

— Я сам заплатил за обследование брата. Ни к кому в карман не залез. Я только немного соврал, всего лишь, чтобы его взяли на это обследование.

— Кстати, об этом. — Алексей Михайлович открыл ящик стола и достал оттуда увесистую пачку денег. — Максим Хотов попал в программу фонда, следовательно, мы оплачиваем всё, включая обследования. Вот, держи, пересчитай и подпишись в получении.

В той пачке оказалось всё до последнего доллара. Всё, что я заплатил за лечение брата, вернулось ко мне — неожиданно и почему-то не слишком приятно. Брать деньги мне категорически не хотелось, хотя это и глупо, конечно. Это же деньги. Просто деньги, и неважно откуда они. Прежде я всегда так считал, а сейчас как заклинило.

— Николай Николаевич особо об этом напомнил, — Алексей Михайлович прерывал мои возражения. — Таков порядок, и мы ни в чём не будем его нарушать.

Сумма передо мной лежала немалая, в чужой стране очень даже могла пригодиться, так что деньги я взял. Вроде как свои вернул, но послевкусие и от денег, и от нашего с Алексеем Михайловичем разговора осталось более чем неприятным.

Оно не уходило все дни, которые я ещё работал в фонде. Всё испортилось, будто я налил чернила в молоко. Грязь осела, но осадочек-то остался.

Прощание с сотрудниками фонда и его начальником — тёплое, сочувственное, понимающее отношение — оставило после себя чувство, что некоторые вещи никакими извинениями и оправданиями не исправить.

Вряд ли Алексей Михайлович будет на меня долго злиться. Он, может, и вовсе не злился. Но у него явно сложилось обо мне негативное впечатление — не могу утверждать, что неправильное. И ничего уже не исправить. «Павлов дар» как совершенно расслабленное и комфортное место работы, думаю, закрылся для меня навсегда.

Я успел выбросить это из головы, пока поднимался на VIP-этаж. Тут находился тот, потерять кого для меня было на порядок мучительнее и труднее. Я поселился у Николая Николаевича в кабинете, теперь проводя с ним каждую минуту не только дома, но и на работе. Помогал ему в меру сил, участвовал во всех делах.

Лететь предстояло на специально зафрахтованном медицинском самолёте. Фонд не в первый раз такой нанимал, так что схема была отработанной от и до. Но всё равно спецрейс — это и дополнительные расходы, и нечто более драгоценное — время. Наконец и оно прошло.

День отлёта назначили на завтра.

* * *

Мы рано уехали домой и сразу же отправились в спальню. Николай Николаевич был особенно нежен со мной. И при этом требователен, неутомим. Я кончил под ним дважды подряд, второй раз уже на сухую сжимаясь вокруг его твёрдого члена, а головой паря где-то там, в алом мареве среди звёзд.

Нельзя наесться впрок, отоспаться. Так и с любовью, она ненасытна. Занимаешься ею, а хочется всё больше и больше. И непонятно, как потом жить без неё, без него.

Меня тянуло на лирику, на признания, нежности.

Когда он меня отпустил, я спустился вниз по его телу, целуя всё подряд. Надолго задержался возле сосков, дразнил их, добиваясь колючей твёрдости. С особой тщательностью вылизал рычащего тигра. Потёрся лицом о живот — напрягшийся, со всеми этими кубиками. Попытался укусить — неудачно.

Спустился к члену — мягкому, ведь мы только кончили, и прижался к нему лицом. Так и замер там, дыша любимым запахом, обнимая за бёдра.

— Я не могу понять, как мне жить без тебя.

Мои слова долго оставались без ответа. Затем Николай Николаевич наклонился и поднял меня, заставил лечь рядом с собой маленькой ложкой.

— Тебе будет легче, если я скажу, что чувствую то же самое? — шепнул он мне на ухо.

Я переплёл наши пальцы и постарался пережить бурю в душе. Она нарастала, безжалостно крутила нутро, заставляла сердце в страхе сжиматься.

— Немного легче, — сказал я так же тихо, когда перестал бояться, что голос сорвётся. — Мне помогает надежда, что ты меня не забудешь так быстро.

— Я не забуду. И я верну тебя сразу же, как только это станет возможно. Уж поверь, я как никто заинтересован, чтобы ты поскорей вернулся ко мне.

У меня зазвонил телефон — где-то там, на полу, в груде одежды. Никто из нас не пошевелился, чтобы найти его и поднять. Это был наш момент, наша любовь и прощание перед разлукой, и его никто не имел право разрушить. Как бы нетерпеливым он ни был, как долго и сколько бы ни звонил.

Мелодия повторялась не раз, пока мы целовались, пока Николай Николаевич любил меня пальцами, а я рассыпался и растекался под его интимными ласками. Мне было так хорошо, хотя я уже не мог кончить.

Мы недолго дремали, затем собрались принять душ. Я поднял с пола разбросанную одежду. Когда складывал брюки, то вспомнил про навязчивые звонки и решил посмотреть, кто это настырный такой.

— Мне отец звонил, — сказал я, и Николай Николаевич подошёл ко мне ближе.

— Интересно, что он хотел.

— Встретиться, — ответил я, перечитывая последние сообщения в мессенджере. — Он написал, что знает, что мы улетаем, что с мамой поссорился, и она не хочет с ним говорить. Он просит меня успеть встретиться до отлёта — хочет передать то, что поможет Максу быстрей встать на ноги.

— И что это?

Я пожал плечами.

— Не имею понятия. Он пишет так, будто мы общались вчера, ничего не было и... — Я потёр лоб, взъерошил волосы. — Он, наверное, не знает, что я теперь знаю. Но я-то знаю. Я не хочу с ним встречаться. Ни сейчас, никогда. — Меня аж передёрнуло от этой мысли. — Думаю, он поймёт намёк и отстанет.

Я начал набирать ответ, но Николай Николаевич сказал:

— Не спеши.

Он ободряюще улыбнулся, когда я посмотрел на него с недоумением.

— Есть только один способ расти над собой, — сказал он.

— И какой же?

— Идти вперёд, даже если страшно и особенно если страшно. Если ты сейчас встретишься с отцом, то больше не будешь бояться случайно с ним пересечься. Он перестанет тебя так пугать. И, возможно, он и правда принесёт что-то полезное для твоего брата.

— Мой отец — убийца.

— Пока он ещё никого не убил, насколько нам известно.

Мне вдруг стало смешно.

— Мой отец не убийца лишь потому, что по счастливой случайности не добил Макса, думая, что убивает меня — звучит донельзя вдохновляюще.

Николай Николаевич шутки не понял.

— Вот и отлично. Справляться со страхами, встречаться с врагами лицом к лицу — важнейший навык. Он даст тебе максимальную пользу в жизни. Ты освоишь его лишь в одном случае — если будешь тренироваться. И чем страшней и неприятней для тебя твой визави, тем ценней эта встреча.

Я вздохнул.

— Ты правда так думаешь?

Он кивнул, и я удалил всё, что успел написать. Не верилось, что я добровольно соглашаюсь встретиться с тем, кто избил Макса, думая, что убивает меня.

— Я сейчас посмотрю, когда мы сможем выкроить время для встречи с твоим отцом, — сказал Николай Николаевич. Взял свой телефон, затем наклонил голову к плечу. — Хотя нет, зачем мне самому это делать?

Он набрал несколько сообщений, затем кому-то позвонил:

— В завтрашний график нужно встроить встречу с Сергеем Хотовым. Думаю, где-то днём, по пути в аэропорт.

Кивнул в ответ на сказанное собеседником.

— Да, подыщите подходящее место. Главное — безопасное, а по времени мы подстроимся.

— Не хмурься так, — сказал он мне, закончив разговор. — Ты справишься с этим испытанием. Я в тебя верю.

И хотя я слышал такие слова-манипуляции много раз, впервые они показались мне по-настоящему ценными.

— Я сделаю это, если ты этого хочешь.

Николай Николаевич покачал головой.

— Ты сделаешь это для себя, потому что хочешь стать сильней, подняться над своим страхом. Ты посмотришь ему в лицо и попрощаешься с ним навсегда. Ты скажешь ему всё, что посчитаешь необходимым.

Я подумал: а ведь Николай Николаевич прав. Если я покажу отцу, что знаю, что он сделал, то он исчезнет из моей жизни навсегда. Никогда больше не решится ко мне обратиться. И если когда-нибудь в будущем мы случайно встретимся, то разойдёмся в разные стороны, как будто не заметив друг друга. Всё будет кончено, мосты сожжены. Я останусь на своей половине реки жизни, а он — где-то там, и для меня его существование больше не будет иметь никакого значения.

* * *

ВК автора: https://vk.com/nikamaslovabooks

ТГ автора: #nikamaslovabooks