Любовник Павлова 2

Глава 30. Павлов. А теперь поищем мозги

Глава 30. Павлов. А теперь поищем мозги

В процессе всё казалось единственно правильным и необходимым, как воздух. Результат из меня, стоящего на коленях перед Вадимом, с его спермой, наполнившей рот, представлялся совершенно иным.

Не знаю, что на меня нашло, но раз это уже случилось, с причинами я мог разобраться и позже. Последствиями следовало заняться прямо сейчас. Под внимательным (ошарашенным, довольным, восторженным, удивлённым и прочими проявлениями тридцати трёх чувств) взглядом Вадима я поднялся на ноги. Быстро, прижимая руку ко рту, прошёл в туалетную комнату, примыкающую к кабинету.

Глотать я точно не собирался. Сплюнул несколько раз, открыл кран на полную мощность, прополоскал рот и выпил воды. И всё равно чувствовал его вкус. Хотел бы назвать его отвратительным, но это было не так.

Вадим не остался сам в кабинете, пошёл за мной. Маячил теперь в зеркальном отражении за моей спиной. Совершенно голый, растрёпанный, сексуальный. С таким взглядом, будто ему страшно хотелось забраться в мою голову и понять, что же произошло.

Я бы тоже хотел это сделать. Вырубил хлещущую в раковину воду и уставился в зеркало уже на себя. Вид выдавал смятение с потрохами: и бешеный взгляд, и сведённые вместе брови, и волосы дыбом — ещё бы, ведь Вадим, кончая, держался за них. А ещё на подбородке остался белёсый потёк, и я его смыл.

Взглянув в зеркало на отражение Вадима, я хрипло сказал:

— Ну и что это было?

— То же самое хотел спросить я, — ответил он дерзко и ухмыльнулся. — Было так круто. Меня трясёт до сих пор.

Меня тоже потряхивало. Настолько мозги повредились, что я заметил только сейчас: презерватив, оказывается, до сих находился на мне. Я стянул его, бросил в унитаз и нажал кнопку слива.

— Не бережёте вы природу и доблестный труд сантехников, Николай Николаевич, — прокомментировал Вадим и расплылся в довольной улыбке. Как Чеширский кот, ей богу.

Нет, его зубастую радость я понимал, своё поведение — ноль шансов.

— А у вас тут, оказывается, и душевая кабина есть. — Вадим указал на стеклянную дверь. — Можно воспользоваться?

Я кивнул, скрывая прилив благодарности. Мне до зарезу требовалось остаться в одиночестве хотя бы на пару минут. Прийти в себя и включить мозги уже, наконец!

Вадим отправился мыться, и, застегнув брюки, я вернулся в кабинет.

На лакированной поверхности стола остались пятна. Одежда Вадима смятой грудой, как и мой пиджак, лежали на и под креслом. Я поднял всё, встряхнул — лишь бы занять руки. Мозги не включались, будто их полностью размягчило, пока я трахал Вадима, а потом позволил ему себя в рот оты... к-хм.

Да уж. Лучше это даже мысленно не повторять. Выбросить из головы и забыть навсегда.

Решение неплохое, но я не смог его исполнить. Сел, сложил руки в замок перед собой. Рядом на столе лежала одежда Вадима. И я, как повредившийся рассудком, тупо уставился на резинку трусов с названием известной торговой марки. Меня как заклинило, и всё, что я чувствовал — удовольствие, полное удовлетворение от и до, на все сто процентов.

Если бы стало известно в подробностях, чем я занимаюсь с Вадимом, то всё. Одно дело — трахать парня, другое — выйти за рамки общепринятых правил. Узнай о случившемся тот же Тамерлан, руки мне больше никто не подал бы.

Я слишком расслабился, поддался эмоциям, сумасшедшим желаниям. Получил удовольствие — не вопрос. Но цена могла оказаться огромной.

Вадим слишком быстро вернулся, сверкая белоснежным полотенцем на бёдрах. Поблагодарил и начал одеваться. Я, откинувшись на спинку кресла, смотрел на него.

— О случившемся ты никому никогда не расскажешь, — сказал я, когда Вадим накинул на себя галстук, и выверенным движением подтянул узел — идеального размера и формы.

— О чём именно я не имею права рассказывать? — Он встал в картинную позу, опираясь бедром на многострадальный стол.

— Ты знаешь, о чём я. Не собираюсь произносить это вслух.

В его взгляде появилась настороженность и что-то ещё — тёмное и опасное, злое.

— А-а, — протянул он с явным намёком. — Ну хорошо.

— Что значит «а-а»? — спросил я.

Мне не нравился ни его взгляд, ни его тон.

— «А» значит, что есть геи, а есть пидорасы, и, похоже, вы пытаетесь подать заявку на попадание в отстойную команду трусов и лохов.

От неожиданности я кашлянул. Приподнял брови, и Вадим продолжил жёстким тоном:

— Пидорасы считают, что если они долбят парня в жопу или спускают ему в рот, то на самом деле они стопроцентные гетеросексуалы, и, чпокаясь с парнем, раз они сверху, то гей-сексом не занимаются. Они говорят, женская жопа от мужской никак не отличается, как и рот — тем себя и оправдывают. Эти стопроцентные пидоры гордятся тем, что они трушные мужики. Таких тьма тьмущая среди силовиков всяких, сидевших авторитетов, брутальных бруталов и прочих гомосексуалов, агрессивно боящихся признать свою сексуальность.

Ничего себе его понесло. Я хмыкнул, а Вадим продолжил, не моргнув глазом:

— Это же трусость — скрывать своё влечение даже от себя самого. Подлость — при всяком случае унижать тех, кто открыто живёт в согласии с собой, гнобить тех, кто им, сука, даёт. Для них тот, кто даёт, что женщина, что мужчина — человек второго сорта. А они-то, понятно, первого, они «не такие», — Вадим показал на пальцах кавычки.

— Считаешь меня пидорасом? — спросил я негромко.

— Нет, но вы, только что устроив мне рай на земле и заслужив от меня лично звание самого крутого любовника в мире, движетесь в неправильном направлении. Если сперма, попавшая вам в рот, делает вас менее мужественным, чем до того как — это чертовски хреновый признак пробуждения в вас трусливого пидора.

Он бестрепетно топтался по темам, от которых до настоящих разборок было рукой подать. От его намёков попахивало откровенным наездом, но я почему-то даже не пытался напомнить парню его место. Наоборот, любовался им, его чистой, беспримесной злостью — неравнодушной, живой.

— Интересно излагаешь. Для тебя это так важно, да?

Вадим гордо вскинул голову, встряхнул волосами.

— Я открытый гей. Разумеется, для меня это важно.

— Но твои родители не знают, — подбросил я дровишек в костёр.

Он пожал плечами.

— Да, не знают, и это правильно. Все те, с кем я общаюсь, те знают. Все, кто имеют со мной дело — те знают. Я ни от кого не скрываю, кроме родни. Но с роднёй я не живу и дела, в общем-то, не имею. Это справедливый обмен полезными для спокойного сна заблуждениями. Они честно притворялись, что дед Мороз подкладывает нам подарки под ёлку, а я сейчас притворяюсь, что со мной всё норм, и я такой же, как все. И всех всё устраивает. Я не лезу им в душу, они не лезут в душу ко мне. Если бы захотели узнать, настояли бы, то всё бы открылось. А раз не настаивают, закрывают на несостыковки глаза, то мне-то зачем лезть к ним с непрошеными откровениями? Зададут прямой вопрос — получат честный ответ. Не зададут — не получат.

Я растянул губы в улыбке.

— А вот я без всяких просьб удостоился твоего высказывания на столь важную тему.

— Да, именно так. Потому что мне, — Вадим неожиданно шагнул вперёд, наклонился надо мной, требовательно глядя мне в глаза, — не плевать, что у вас за душой. Вы слишком круты, слишком хороши, чтобы вести себя как ссыкливый пидор.

Он напирал и тоном, и всем собой. А я его не отталкивал, честно говоря — наслаждался его пламенными речами.

— Павлов, которого я знаю, если бы ему того захотелось — острых ощущений, к примеру — он бы и собственный зад под член подставил. И не моргнул бы даже на тему, что его желание кто-то не так поймёт. Моему Павлову на чужое мнение откровенно плевать.

Я провёл пальцами по своей нижней губе, не отрывая взгляда от лица Вадима.

— Почему мне кажется, что всё это выступление рассчитано на то, чтобы взять меня на слабо?

Вадим распрямился и отступил на шаг, вновь присел на край стола. Взъерошил волосы и улыбнулся.

— Конечно же, Николай Николаевич, потому что вы очень умны.

Я смотрел на него — такого яркого, молодого и дерзкого — и думал, что его последнее утверждение — вовсе не факт.

— Если бы вы захотели продолжить свои эксперименты с раскрытием собственной сексуальности, я бы с огромнейшим наслаждением вас в них поддержал. Со всем уважением и сохранением полнейшей конфиденциальности того, что между нами происходит.

— Наглеешь, — протянул я, улыбаясь.

А он серьёзно ответил:

— Вы можете мне доверять.