Между нами. На преодоление

12. Хозяйка притона

Шутишь — значит, реанимирована.

— Аделина, — примирительно тянет брат, выставив ладони перед собой.

Жест, которым он собирался меня успокоить, действует с точностью наоборот.

Глаза застилает красная пелена, я мгновенно взрываюсь:

— Ты идиот, Альберт?! Водишь любовниц ко мне? Трахаешь их на кровати родной сестры?!

Не знаю, кто из нас больше удивился моей реплике. Я сама от себя не ожидала такой грубости.

— Прекрати, — обрывает он, как-то смущенно стреляя растерянным взглядом в свою подружку, мол, неудобно перед человеком.

Охренеть! Ему стыдно перед ней, а не передо мной!

Осознание этой кривой реальности заставляет меня кинуться на него с кулаками в слепом бессилии. Потому что я вдруг совершенно ясно понимаю, что словами этого переростка не пронять!

Девица сдавленно пищит, когда, попытавшись заступиться за Альберта, нечаянно огребает по голове.

Правду говорят, что на адреналине возможности организма враз скачут вверх. Я гораздо меньше брата в комплекции, плюс их двое, но они никак не могут меня остановить — продолжаю колотить в болезненном отчаянии, напряженно сжимая зубы до скрипа.

Зато может остановить кое-кто другой, мягко, но настойчиво обхватывая за плечи и отрывая от импровизированной боксерской груши. Этот кто-то крепко прижимает меня спиной к себе, несмотря на попытки вырваться и вернуться к прерванному занятию. Мозг переклинивает от жажды расправы над великовозрастным придурком.

А потом вдруг над ухом раздается размеренное и усмиряющее:

— Тише-тише, ну. Угомонись, если не хочешь собрать внеплановый слёт соседей. Хотя бы заведи их внутрь…

Брат ошарашенно озирается, опуская руки, которыми до этого ставил защитные блоки. И в недоумении смотрит на мужчину, ненароком ставшего его спасителем.

На долгих несколько секунд воцаряется гнетущая тишина, пропитанная моей осязаемой яростью. Я тяжело выдыхаю и резко обмякаю, выплевывая:

— Убирайся. Ключи можешь выбросить, я всё равно сменю замок, — Альберт открывает рот, пытаясь что-то возразить, но я отрицательно качаю головой. — Просто уходи. Я не в состоянии с тобой говорить. И не бойся, Ренате ничего не скажу…

Он с видом оскорбленной невинности хватает спутницу и ведет к лифту. Когда они скрываются в кабинке, мужские ладони выпускают меня. А я почему-то тоскливо отмечаю, что без этой опоры мне некомфортно. Ещё мгновение назад было комфортно с горячими пальцами на коже, а сейчас — нет.

Медленно оборачиваюсь и киваю соседу в знак благодарности, мимолетно скользя по серьезным серым глазам. Господи, как стыдно-то…

Бреду домой, подняв с пола выпавшие в пылу борьбы сумку и в самом начале — связку. Затем останавливаюсь на пороге и зябко ежусь, обхватывая себя руками. Обвожу пространство изучающим взглядом, словно вижу впервые.

Это моя квартира. Моя собственная жилплощадь. Я живу в ней почти пять месяцев. И почти все эти месяцы мой родной брат водит сюда любовницу. Или любовниц. Простая истина выжигает нервы градусом пошлости и цинизма. Я смотрю на кровать и чувствую, как к горлу подкатывает тошнота.

А ведь сомневалась в своей адекватности, думала, у меня паранойя. Ан нет, и вещи сдвигали с места, и потоп устроили — они. Кролики недоделанные.

Мою обитель осквернили, черт возьми. Я не могу в это поверить! Не могу спокойно войти в неё и делать вид, что всё в порядке.

Поэтому решительно переобуваю туфли в кроссовки, привожу в порядок растрепавшиеся волосы и надвигаюсь на ложе разврата. Остервенело стягиваю покрывало, швыряю на него подушки, постельное белье, одеяло, затем завязываю авоськой, которую несу к лифту. Через пять минут бесстрастно оставляю всё это добро у мусорных баков и возвращаюсь в дом. Безжалостно стаскиваю матрас, фыркая от усилий, двуспальный монстр поддается не сразу.

Боковые металлические вставки гремят от соприкосновения с плиткой, когда я пытаюсь вытащить его на лестничную площадку. Беспомощно поджимаю губы, осознав, что придется спускать агрегат по лестнице, у меня в одиночестве не получится запихнуть в лифт такое полотно.

От слез в глазах печет. Я блокирую эмоции. Думаю о технической стороне вопроса. Но одна предательская слезинка всё же вырывается и бежит по щеке. Злобно вытираю влагу и удрученно смотрю на ступеньки. Восемь этажей потуг…

И, когда, морально настроившись, вновь приступаю к действиям, меня останавливают. Те же мужские руки. Сильные и выносливые. Которые без особого напряга подхватывают матрас и придвигают к лифту.

— Подержи кнопку, — велит, пока сам вносит стеганую подстилку в кабину, ловко скручивая её и наваливаясь сверху.

Удивленно хлопаю ресницами, созерцая это зрелище. А ведь миссия была невыполнима!

Сосед уезжает. Я спешу вниз по лестнице. Нагоняю мужчину на улице, безмолвно плетясь следом. Через полминуты мы сворачиваем за угол, и он прикладывает матрас к забору у баков. Аккуратно, чтобы не запачкать лишней пылью.

— Спорить бесполезно, раз решила выбросить, но так хоть есть шанс, что кому-нибудь пригодится. Жалко, пусть заберут практически новую вещь.

Пожимаю плечами, соглашаясь с ним.

Разворачиваемся и шагаем обратно. У подъезда поднимаю голову и встречаюсь с внимательными безмятежными глазами: — Спасибо. Большое спасибо. — Пожалуйста, — уголок его рта дергается в доброй усмешке. — Большое пожалуйста.

Здесь наши пути расходятся. Он — заходит. Я направляюсь к качелям. Днем во дворе никого нет, бабье лето в самом разгаре, солнце палит нещадно, детей не выпускают под вредные лучи. И я спокойно плюхаюсь на качели пустынной детской площадки. Сглатываю ком в горле и судорожно выдыхаю.

И реву вовсю. Реву. Реву.

Рената не свет моих очей, но чисто по-человечески мне очень жаль, что с ней так подло поступают. В эту секунду я ненавижу собственного брата за измену. Пусть невестка и стерва, но, Боже, это же его выбор! Он обязан как мужчина нести ответственность за этот выбор!

Тяжело и больно признавать: мой единственный родной брат вырос подонком. Мало того, что ходит налево, так ещё и без зазрения совести делает это в квартире сестры… Уму непостижимо.

Я просто в ужасе от ситуации. От косвенного участия в отвратительной грязи. Как мне теперь жить с этим грузом? Само собой, рассказать его жене я не смогу. Но и в глаза смотреть как раньше — тоже. Ни ей, ни маме, ни Альберту. Последнего выпорола бы с удовольствием. Да возраст уже не тот. Сколько ошибок в воспитании парня допущено! Как же он уверен, что ему всё сойдет с рук!

Козлина!

Во время очередного всхлипа надо мной повисает тень.

И исчезает, когда её обладатель опускается на корточки, заглядывая мне в лицо. Протягивает пачку бумажных салфеток так же молча. Пока я вытираю соленую влагу, откручивает пробку и вкладывает в ладонь бутылку ледяной воды.

Я даже не предполагала, как хочу пить. Делаю несколько жадных глотков и только после этого осмеливаюсь взглянуть в уже довольно знакомые серые глаза.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Может, порыдаешь дома? В безопасной тени.

Мотаю головой из стороны в сторону.

— Чувствую себя хозяйкой притона. Не хочу туда. Посижу пока здесь.

Приглушенный смех приятно щекочет слух. Поражает, насколько красивая у мужчины улыбка. Зависаю на ней, растерявшись. Это так странно — его помощь, понимание, доброта. Мы же воевали столько времени…

— Хозяйка притона, ты рискуешь получить солнечный удар. Оно того стоит?

Да, отрезать причиндалы братца было бы куда более правильным решением. Но эту мысль я не озвучиваю.

— Ситуация вышла неприятной, но не смертельной, — продолжает прагматично. — Так тоже бывает.

Испускаю короткий вздох-возмущение-смирение. Сложное противоречивое сочетание.

— Как Вас… — неловко на «Вы», когда мужчина буквально видел твои сопли. И сушил полы в твоем доме. — …тебя зовут?

— Мирон. Можно просто Мир.

— Аделина. Можно просто Ад. Огромное спасибо за всё, Мирон.

Он вновь смеется, и я робко улыбаюсь в ответ, вытирая кончик носа.

Глупо всё как-то. Глупо и жизненно.

— Я помню, Аделина. Шутишь — значит, реанимирована. Радует.

Если бы. Сердце ноет неустанно. Будто это я виновата в том, что мой брат — идиот.

— Аделина, — чуть посерьезнев, бросает взгляд на наручные часы. — Я вызвал для тебя слесаря, через минут десять прибудет. Поднимайся, ладно? Мне пора ехать, сам не встречу его.

Обалдело приоткрываю рот. Не знаю, что сказать. Снова «спасибо» будет скупым, голым и неуместным. Но ничего другого придумать не могу. Я потрясена заботой чужого человека. Незнакомца — по сути.

На автомате вслед за ним встаю на ноги. От резкого движения неуклюже врезаюсь в грудь здоровяка и тут же отскакиваю.

Мгновенным разрядом через всё тело. Пугает нетипичная реакция. На него. Уже в который раз.

Мирон наклоняется ближе, участливо всматриваясь в мои распахнутые в изумлении глаза. Утешая, подбадривая, успокаивая бурю внутри. И это одним лишь взглядом.

Солнце продолжает слепить, и в его лучах мужчина кажется мне каким-то нереальным, волшебным. Застываю каменным изваянием, утрачивая способность шевелиться — до того заворожена. Теряюсь, потому что никогда не попадала в подобные обстоятельства.

Между нашими лицами остается всё меньше и меньше расстояния. Пульс подозрительно замедляется. В какой-то момент проносится шальная мысль, что меня поцелуют. Сейчас. Ещё чуть-чуть... Какой ужас.

И в следующую секунду… я громко икаю в нескольких сантиметрах от его губ…