Между нами. На преодоление

37. Безжалостный внутренний таймер

Это всё слишком красиво, чтобы быть моей реальностью.

Осознание этой истины колючей проволокой сдавливает грудную клетку, заставляя трепыхаться раненой птахой. Сама не понимаю, как резким выпадом подаюсь вперед и обнимаю Мирона за талию, крепко прижимаясь к нему в горестном порыве спрятаться от внешнего мира, где мне почему-то обязательно делать этот чертов выбор…

— Эй, правда так соскучилась? — тянет он насмешливым, но дико довольным тоном.

Убирает цветы на край барной стойки, чтобы не мешали, и сам стискивает в объятиях.

— Потанцуешь со мной? — обдает тихим шепотом, как если бы опасался разрушить момент.

Прислушиваюсь к заигравшей мелодии, которая кажется очень знакомой, и киваю.

Ольховский уводит меня к подножию сцены и начинает кружить в неспешном танце.

Господи, когда я танцевала в последний раз медленный танец? Наверное, на своей свадьбе полжизни назад. Но чтобы партнер был тебе приятен до мурашек — никогда. При таком раскладе это действие похоже на таинство. А если ещё и песня практически знаковая, то вообще... приобретает фатальный характер. Как сейчас. Словно «Ты, ты, ты» Киркорова специально под нас написали. Хотя ей несколько десятков лет.

Моя ладонь в его ладони, мои глаза прикованы к его глазам.

Мир так смотрит... Боги-боги, как же он смотрит! Никто на меня так не смотрел — не видя ничего и никого вокруг, окутав жадным вниманием.

Неужели я откажусь от этого мужчины в угоду чужим представлениям о правильности и неправильности?.. И больше не буду видеть необычных дымчатых глаз, различая оттенки эмоций?..

— Ты всё закончил и приехал? — стремясь отвлечься, проговариваю ему в ухо и на крошечный миг стопорю дыхание, чтобы задержать в себе его запах.

— В понедельник придется снова уехать, не закончил. Техническому отделу требуется время, как мне объяснили, чтобы выявить причины сброса системы. Смысл торчать там все выходные, если я могу быть здесь с тобой. Вот и вернулся.

От переизбытка чувств уголки глаз жжет непрошенными слезами.

Вернулся, чтобы быть здесь с тобой.

Черт, это очень сильно.

Мог не тратить столько времени на дорогу, но примчался пятничным вечером ко мне.

Я понимаю, что на грани. Разревусь перед ним и ни за что не смогу объяснить дурного настроения. Именно поэтому, стоит песне закончиться, сбегаю, ссылаясь на дела. Боковым зрением замечаю, как Мирон аплодирует Раде, широко улыбаясь. Я забираю свои цветы и бережно несу в кабинет, нежно оглаживая лепестки. Люблю необычные композиции без фанатизма с размером. Ольховский всегда дарит что-то эксклюзивное и шутит, что я такая же — отличаюсь.

Размещаю корзинку на столе и закрываю лицо ладонями.

Само собой, о визите мамы я ничего не рассказывала ему. Мы созванивались и болтали о чем-то обыденном.

Такое попросту не расскажешь. Для человека другой национальности, если он воспитан в более свободных нравах, мое положение будет выглядеть абсурдно.

В смысле, ты подчиняешься воле матери? В твои-то годы? Это нормально, по-твоему? У тебя самоуважение и достоинство есть вообще?

Попробуй тут объяснить, в чем соль. Нынче это называют созависимостью. А по факту — иная культура, иные устои, иные ценности. Зачастую уважение к родителям перевешивает уважение к себе. Ты прогибаешься, потому что боишься разочаровать и обидеть, причинить боль и ранить. Страх потерять и маму — гигантский. Иногда компромиссов не существует априори, и мой случай таков.

Для мамы это катастрофа вселенского масштаба — дочь «спуталась» с кем-то без брака, без официального обозначения статуса. Мама — старовер и нас растила в истинах, которым следует по сей день. Мама — самый родной и близкий человек, это аксиома.

Ну как же мне перешагнуть через её мнение?

Тем более если я частично согласна с ним... Ведь у меня нет гарантий на будущее с Миром, в глубине души я уверена, что надоем ему рано или поздно. Так какая разница — когда?

Это всё слишком красиво, чтобы быть моей реальностью.

Я всегда знала. Лишь позволяла себе временно стать её частью. Примерить заботу, внимание, восхищение...

Только как поставить точку?..

В последующие часы до закрытия я ещё несколько раз мелькаю в зале. Ольховский и Богодухов размеренно беседует, но стоит мне появиться, Мирон тут же ловит силуэт в фокус и улыбается. И чем ближе полночь, тем откровеннее эти улыбки.

Наши переглядки явно тема номер один. Я вижу, как персонал прячет глаза, чтобы не смущать меня. Единственная, кто подмигивает при случае, это Рада.

— Ребята так воодушевлены, радуются за тебя. Я-то меньше всех работаю здесь, но меня просветили, что до этого в отношениях ты замечена не была. Железная, что ли? — подходит, когда начинаем собираться по домам.

— Кто бы говорил, — не удерживаюсь от шпильки, стрельнув взглядом в Богодухова.

Это всё, безусловно, приятно. И было бы ещё приятнее, если бы не омрачалось пресловутыми «но».

В машине то и дело кошусь на профиль Мира, испытывая жгучую потребность потереться об загадочную улыбку, играющую на его губах. Откуда это во мне? Именно — потереться, словно наглая кошка. Предвкушающая чувственные ласки.

С Мироном я уяснила ещё одну удивительную истину. Настоящий секс — это эмоция. Секс начинается задолго до того, как Мир прикасается ко мне. Физиология — естественное продолжение процесса, но зарождается всё на ментальном уровне. Когда я ловлю взгляд, темный и искрящий, полный обещаний. Когда пропитываюсь огнем, полыхающим в его глазах. Когда ощущаю, как моя кровь вскипает ответным желанием. И все реакции, позже выдаваемые телом, подпитаны щекочущей нервы прелюдией.

Язык невербального флирта, очарование умеренного кокетства, толика приобретенной раскрепощенности.

Я научилась, распробовала, подсела.

Я! Та самая Адель, уверенная когда-то, что больше никто ко мне и пальцем не притронется. Не сомневающаяся в том, что либидо обошло меня стороной. А страсть поглощает увлеченные натуры, с которыми ничего общего я не имею.

Я давно поняла, что ни первой, ни второй нашей близости не хотела. То было другое — порыв, отчаянная нужда в тепле, стремление погасить очаги боли. А теперь, спустя почти полгода, я реально дохожу до кондиции, когда в моей голове ничего, кроме желания чувствовать этого мужчину, нет.

Сама прижимаюсь к его губам, когда двери лифта закрываются. Целую медленно, растягивая удовольствие, и пью вкус Мирона, жмурясь от счастья.

Оказываемся на лестничной площадке в обнимку. Я резко отрываюсь от его рта, будто обдаваемая холодком, поскольку сознание услужливо напоминает, как в прошлый раз нас застала мама.

— Десять минут, — шепчет, быстро чмокая меня, — душ и переодеться, — ещё один поверхностный чмок. — Я приму у себя, чтобы и ты успела, жаль терять даже минуту времени.

Напоследок задержавшись на моих губах чуть дольше, Ольховский быстро залетает в свою квартиру. Вопреки его наказу, я цéлую минуту теряю, стоя на месте. Конечности будто с каждой секундой тяжелеют все сильнее и сильнее. По венам течет не привычная алая жидкость, а тягучая смола. Она делает меня неподъемной.

Внутренний таймер продолжает безжалостно тикать...