Между нами. На преодоление

50. За секунду до…

…того, как вступлю в новую жизнь обновленной версией себя.

Словно дежавю, просыпаюсь от вкусных запахов и долгое время лежу под одеялом, думая, что это мои остаточные сны. Постепенно вплетаюсь в реальность. Пробуждаюсь под четкое осознание — нет, это было со мной и в самом деле: меня любили весь вечер и обнимали всю ночь.

Бесшумно ретируюсь в ванную. Потому что представать перед невероятным мужчиной в первое утро после перемирия — миссия ответственная, надо подготовиться.

Возвращаюсь через минут пятнадцать и зависаю, глядя на учиненный бедлам. Вот это да... ну просто последствия сейсмической тряски. Интересно, почему мне ни капли не стыдно? Даже наоборот — внезапно весело.

Утыкаюсь в широкую спину млеющим вмиг от воспоминаний взглядом и мысленно призываю Мира повернуться.

Срабатывает.

Я не рассчитываю силу нашего визуального контакта. Меня будто молнией пронзает, как только встречаюсь с глазами Ольховского. А перед собственными глазами проносится самый пиковый вчерашний кадр, когда с безбожно серьезным вопросом «Значит, обещаешь родить дочь?», Мир вошел в меня без защиты. Впервые. В этот момент с нами произошло нечто непередаваемо важное, нечто сакральное. Во всех смыслах. И на этом, пожалуй, завершился путь, который мы преодолели друг к другу.

Мирон, возможно, тоже думает об этом сейчас.

Мы не спешим приближаться, стоим и любуемся. Он — мной, я — им. Столько времени были лишены такого простого удовольствия, что не хочется торопиться.

Вчера наговорились, я снова просила прощения, он — тоже извинился, что не справился с триггером. Мужчинам часто в разы тяжелее пережить измену, а потом довериться.

Самый главный вывод, что сделали, засыпая: мы встретились с призраками прошлого, облажались — с одной стороны, а, с другой — нам нужен был этот опыт расставания, в период которого многое встало на свои места.

Дальше всё преодолеем. Вместе.

Ольховский делает несколько шагов ко мне, останавливается в метре. Тянется к карману летних брюк и демонстрирует бархатную коробочку. Еще с десяток секунд щедро позволяет осмыслить происходящее, а потом произносит:

— И если у тебя еще остались сомнения...

— Ты можешь просто надеть его на мой палец, черт возьми?! — перебиваю возмущенно под бьющуюся в тисках головокружительную радость.

Этот невозможный мужчина сначала дразняще улыбается. А следом неожиданно опускается на колено, как в лучших традициях момента. Я, словно находясь в замедленной съемке, протягиваю ему руку, попутно отмечая, что любимый человек стоит на осколках и вокруг нас царит неприглядный хаос. Наверное, со мной по-другому и не могло быть. Я вступаю в новую жизнь, топча обломки старой. Никак иначе. Дотянувшись до дна, разгромив оковы и выплыв без них.

— Да, — только и получается прошелестеть едва слышно.

Обрамляю гладкие щеки — новый вид моего персонального удовольствия. А потом цельной волной оплетаю Мирона. Дышу как никогда пóлно. И умиротворенно. Или — уМИРотворенно.

После завтрака, который кажется мне лучшим в жизни, мы заказываем клининг и едем к Ольховскому в уже достроенный дом.

— Это первый дом, который я полностью обставил по своему вкусу, участвуя во всех стадиях от строительства до дизайна. Но, если что-то захочешь изменить, я не буду против.

Смеюсь, отрицательно качая головой. Я не захочу. С некоторых пор вкусу Мира я доверяю намного больше, чем своему.

Лишь вношу один незначительный штрих — дарю Ольховскому тот самый кинжал, выполненный на заказ. С индивидуальным рисунком — изображением Анубиса. Мирону очень нравится. Он тут же находит подарку почетное видное место на центральной полке в своем кабинете.

А после… мы становимся недоступны внешнему миру.

И я в этом сладком заточении раз за разом замираю в рандомный момент, смакуя несравненное ощущение — когда ты свободна, любишь и любима.

* * *

Приглашенная троица сидит за столиком в ожидании меня, организовавшей сабантуй. Я неспешно приближаюсь к ним, позволяя глазам любимого человека скользить по мне в восхищении.

То самое красное платье, надетое мною единожды и так впечатлившее моего бывшего соседа, сейчас идеально сидит по фигуре. Я больше не стесняюсь своих изгибов и не стремлюсь спрятаться под пиджаком, как тогда. Я гордо несу это прекрасное тело, каждый миллиметр которого трепетно зацелован невероятным мужчиной. Чьи губы в данную секунду расплываются в чувственной улыбке.

Наклоняюсь и приникаю к ним в приветственном поцелуе. И только после этого оборачиваюсь к Раде и Александру, тепло здороваясь.

— Назначаю тебе рандеву, Ольховский, — вот с этих слов началось наше сегодняшнее утро в залитой солнцем кровати. — Первый совместный выход в свет, а? — Предложение сделала ты, на свидание приглашаешь ты… я перестаю чувствовать себя мужиком в этом доме, — проворчал он, сгребая меня в уютные тиски. — Ну что за женщина. — Ненормальная, да?.. — Ну, тут своя фишка. Если бы ты была нормальной, я бы вряд ли тебя полюбил. Это слишком скучно. — Вот уж спасибо! — не сдержала возмущения, но эффект был сглажен поцелуем, после которого жаловаться перехотелось. — Я позову Раду, а ты позови Александра. Расскажем им, что помирились и целую неделю бессовестно скрывали это от всех. Заодно и их попробуем образумить, опять в ссоре…

И вот теперь, глядя на эту неугомонную парочку, я неловко перебираю плечами, потому что оба упрямо не смотрят в сторону друг друга.

— Когда свадьба? — брюнетка подпирает кулаком подбородок и мечтательно разглядывает нас с Миром, здесь уже отпадает нужда что-либо рассказывать, ведь то самое кольцо задорно блестит на моем пальце, и цепкий женский взгляд не мог его не заметить.

Подошедший официант принимает заказ, отвлекая от разговора на несколько минут. После ухода парня я отвечаю:

— Мы хотим в конце октября, но над точной датой пока думаем.

— Ба! Через два месяца?! — по-моему, она воодушевляется больше меня. — Это сколько всего надо успеть…

— Свадьба будет скромной… — начинаю я и осекаюсь, когда Мир и Богодухов многозначительно переглядываются между собой. — Наверное…

Рада тоже понимает, что нифига она скромной не будет. И украдкой прячет улыбку.

Мы пускаемся в обсуждение деталей, в процессе на столе постепенно оказываются выбранные ранее блюда, на которые и прерываемся. И лишь утолив голод и слегка обуздав волнение, я решаюсь спросить:

— Так в качестве кого тебя приглашать на свадьбу — певицы или… подружки невесты?

Она замирает на секунду, но почти сразу порывисто хватает меня за руку, взбудораженно вскрикивая. И следом душит в объятиях, радостно раскачивая.

— Я никогда не была подружкой невесты! Это так… ответственно!

Слушаю её эмоциональную болтовню и исподтишка слежу за реакциями Александра. Вот же кремень, вообще никак не выказывает своего интереса к девушке. Невозмутимо общается с Миром на какие-то свои общие темы. Типа его ни капли не трогает, что тут сидит Рада.

Но неожиданно для всех ситуация резко меняется, когда та весело заявляет:

— Я так понимаю, дружком жениха выбрали этого товарища, — ведет бровью в сторону Богодухова, но прямо в лицо ему не смотрит. — Тогда крепкая семейная жизнь вам обеспечена, потому что подружка невесты гарантировано переспит с дружком в ту же ночь…

Ольховский закатывается в громком смехе, карикатурно аплодируя наглой выходке. Я же — таращусь на застывшего Богодухова и, черт возьми, готова поклясться, что… он крайне смущен! Боже, этот суровый взрослый мужик просто не знает, куда себя деть!

Ай да Рада, ай да молодец. Люблю её дерзость и смелость! Поставить такому мужчине шах и мат — просто браво!

— Я вообще-то думал о кандидатуре своего сына. Это был бы интересный перфоманс, да и вы с ним ровесники, — опасно дергает тигра за усы Мирон.

— Фотку покажи! — подхватывает девушка, аж перегибаясь через стол.

Я в этот момент, честное слово, по-настоящему боюсь взглянуть на Александра, которого дразнят эти двое…

— Как считаешь, — вопрошаю, когда мы с Миром шагаем по бульвару после фееричного ужина. — У них получится?

— Не знаю, но было бы здорово. Необычная парочка.

Доходим до конца полосы и сворачиваем к домам. Гуляем около часа, плутая среди двориков, словно влюбленные школьники, которым не хочется расставаться друг с другом, и разговоры которых динамично перекатываются с одной темы на другую.

Я почему-то в какое-то мгновение начинаю чувствовать смутную тревогу, которая разрастается по мере того, как мы пересекаем очередной жилой комплекс. Начинаю нервно озираться по сторонам в поисках причины. Новостройки все сплошь похожи между собой, на улице полно людей, дети орут на игровых площадках…

И вдруг будто обухом по голове — это же дом моей родной тетки! Как можно было сразу не узнать?! И вполне возможно, что она сейчас где-то совсем поблизости, и… и…

— Что такое? — считывая мое состояние, спрашивает Ольховский.

Спрашивает за секунду до того, как мой старый внутренний каркас осыпется трухой и осядет рокочущими руинами у наших ног.

За секунду до того, как я, до этого вечно странствующий в море потерянный кораблик, окончательно для себя осознáю, что у меня есть якорь, и я уже причалила у надежных берегов, где мне не страшен ни один шторм.

За секунду до того, как я оплету пальцы своего мужчины и поднесу его ладонь ко рту, оставляя на ней проникновенный поцелуй, после чего робко потянусь к твердым губам и продемонстрирую обожание горячим прикосновением.

За секунду до того, как вступлю в новую жизнь обновленной версией себя.

И эта лучшая версия Адель больше не будет бояться критики. И никто в семье не посмеет осудить её выбор, потому что сама она в нем никогда больше сомневаться не будет.

Эта Адель исполнит своё обещание и через полтора года родит любимому мужчине маленькое Медное чудо, которое в дальнейшем станет вить веревки из отца, деда и братьев. Её назовут Мирославой, но чаще будут звать Славкой в силу непокладистого хулиганистого характера. И она будет рассекать пространство их дома, взмахивая смешными кудряшками, пока папа раз за разом будет подхватывать её на руки.

Аделина Ольховская познает истину принадлежности к слабому полу и поймет, что её слабости — не про стыд, а про счастье быть парой сильному мужчине. Счастье на клеточном уровне ощущать себя защищенной и любимой.

Она обретет верную подругу в лице Рады и спустя долгих пять лет наконец-то погуляет на свадьбе новоиспеченной четы Богодуховых.

Она не растеряет своей человечности и не отвернется от брата, помогая тому в сложных ситуациях.

Она будет любить маму еще сильнее чем прежде, потому что сама освоит эту нелегкую роль и примет все погрешности предназначения быть матерью.

Она будет хранить светлый образ отца в памяти и рассказывать о нем дочери.

И она, тот самый росток, перевезенный в инородную почву, наконец-то пустит крепкие корни и расцветет прекрасным здоровым деревом.

Конец.