Между нами. На преодоление

34. Когда новый страх сильнее всех старых страхов

Мы тут счастьем заняты.

— Просветишь, кто это был? — звучит следом, а я озадачиваюсь, как можно сочетать насмешку, агрессию и радушную терпеливость?..

Осторожно распахиваю глаза и смотрю на него.

— Бывший муж.

— Понял, — хмыкает.

Молчание дробит мою нервную систему на куски. Я столько всего хочу сказать, но слова застревают в горле под разочарованно-снисходительным взглядом. И он такой говорящий, этот взгляд. Вина, которую и так чувствую с момента, как представила его поставщиком, усиливается стократ.

— У нашего мясокомбината сегодня акция, — расплывается в механической бледной улыбке, — поставщик оказывает бесплатные услуги таксиста, — Мир делает шаг к двери. — В зале почти не осталось народу, я хотел сказать, что подожду тебя, вместе поедем домой.

Несмотря на то что внутри всё сжимается, я выдавливаю сухими губами:

— Ты же мог скинуть мне сообщение. Просто написать. Но зачем-то пошел сюда, зная, что я не одна. У меня стойкое впечатление, что мы ищем повод поругаться.

— А он есть? Повод? — Ольховский хватается за ручку, поворачиваясь боком. — Ты себя слышишь, Адель? Высосанная из пальца претензия в том, что я захотел прийти и лично сказать, что отвезу домой?

Он хмурится и качает головой, как если бы разговаривал с несуразным ребенком. Раскрывает рот, даже шевелит губами, собираясь что-то добавить, но потом вдруг резко поджимает их и уходит.

Боже, ну почему это всё происходит на ровном месте?! Что за дурацкая нелепость! И как я могла назвать его поставщиком?!

Кровь ударяет в виски, морщусь от внезапной боли. На секунду воображаю, что Мирон представляет меня кому-то с таким же пренебрежением, и начинаю стонать от досады в голос. Ясное дело — это безумно неприятно, если не сказать обидно. Когда мы остались одни, я подсознательно ждала чего-то жесткого от Мира, но он удивил. Никаких выяснений, ультиматумов и прочего. И вот от этого ещё паршивее на душе. Будто я подвела его, заслужила наказание, но получила лишь ментальное порицание.

Примерно через час перед закрытием ресторана я строчу несколько предложений завтрашнему администратору, предупреждая о работах с вентиляцией, которые продолжатся утром. С облегчением отмечаю, что Альберт с Арсеном уехали. И сама плетусь на парковку, где меня ждет Ольховский.

Мрачный и сосредоточенный, он плавно ведет машину и совершенно не смотрит в мою сторону. Десять минут в этой гнетущей тишине подводят меня к черте, и я практически готова плакать от беспомощности.

— Я растерялась, — начинаю тихо, уперевшись взглядом в собственные колени. — Это мой бывший муж, мы с ним больше десяти лет не виделись. Он живет сейчас в Москве. Один раз случайно пересеклись где-то полгода назад, да и всё. Ты хотел, чтобы я с ходу кинулась ему объяснять, кто ты для меня? — Не вижу проблем, — отзывается ровно. — Кстати, а кто я для тебя? — Сосед ненавистный! — язвлю, распаляясь от его тона. — Вау, иду на повышение. Поставщик. Сосед. Глядишь, пока доедем, получу новое звание. — Мир, пожалуйста! — Брось, Адель, — он поворачивает ко мне голову, и я тут же приподнимаю свою, чтобы взглянуть ему в глаза. — Ты не растерялась. Ты всего лишь привыкла замалчивать то, что между нами. Брат, вывший муж, друзья, коллеги — кто-нибудь в курсе наших отношений? Нет. Знаешь, я немного устал идти на преодоление. Дурные капризы во имя чего?..

Возвращает внимание на дорогу и больше не заговаривает.

Я прокручиваю эти слова и сникаю всё больше и больше. Ольховский прав. Проблема исключительно во мне. В моих комплексах и барьерах. Я боюсь всего: осуждения своей родни, непринятия окружением Мира, разбитых иллюзий. Если мы расскажем всем, это значит, что перейдем на новый уровень. Серьезный, официальный. И что потом? Всё обострится, от любого негативного исхода будет только больнее. Смогу ли я пережить в будущем момент нашего расставания? Пережить достойно?

Я десятки раз объясняла Мирону, что сходиться и расходиться, менять партнеров — это норма в его мире, а не моем. Рассказывала, какие нравы среди родни. Какая мама. У нас, черт возьми, до сих пор секс приветствуется только после свадьбы. Да я прихожу в ужас от одной только мысли, что придется отвечать на шквал неприличных вопросов о нашей связи.

Да, да, и снова да: я не могу убить в себе это. Не могу сломать блок. Не могу переступить через страхи и выбрать мужчину, который очень нравится. Вот такой я трусливый человек. И скрываться мне легче.

Наверное, ещё чуть-чуть… и ему надоест терпеть мои странности. А, может, уже. Уже сегодня — всё?..

Добираемся в безмолвии, действия автоматические: подъезд, лифт, лестничная площадка. Синхронно движемся в разные стороны к своим квартирам.

— Мне надо принять душ и переодеться, — сообщает негромко Мир, отпирая дверь.

Я лишь слабо киваю и кусаю губу в бессознательном порыве сдержать подкатившие слезы. Принять душ и переодеться. Раньше ничего не мешало ему делать это у меня. Захожу домой, разуваюсь и сразу иду в ванную. Под горячими струями можно обмануть себя, сделать вид, что по щекам бегут именно капли воды.

Как бы мне хотелось быть другой — легче, увереннее в своих силах, смелее в поступках. Без раздумий довериться Миру, плыть по течению и не печься о последствиях.

Когда выхожу, в комнате всё ещё пусто. Понимаю, что он уже не придет. Апатично разглядываю пространство, оно без него вдруг кажется чуждым. Хотя это моё пристанище. Но я слишком привыкла, что мы с ним засыпаем здесь. Едим здесь. Смеемся здесь. Занимаемся любовью здесь.

Запираю дверь и ложусь, подрагивая от холода, источник которого глубоко внутри. Опять это состояние потерянности, никчемности и ненужности.

Дурацкие слезы никак не прекращаются. Больно дышать от спазмов, сковывающих грудную клетку.

Боже, какое я ничтожество… Глупое, боязливое и унылое существо. Запутавшееся в собственном поведении.

Стаскиваю наушники с тумбочки, продеваю в уши, включаю подборку мелодий для сна с надеждой поспать хотя бы немного, и активирую авиарежим.

Разрывает от пустоты. Подтягиваю ноги к груди и обнимаю колени.

Знаю же, что неправа… а поступить иначе просто не могу. Нет во мне ресурсов и веры в себя. Веры в то, что вывезу, осилю. Не сломаюсь.

Музыка меня не успокаивает, хоть и мелодичная. От неё терзания только ярче, будто попадает под настроение — грустно, нестерпимо и жгуче… И одеяло не греет, продолжаю мелко трястись. Лежу в темноте и наполняюсь ненавистью к себе.

Когда в какой-то момент чувствую прикосновение к плечу, сердце от страха ухает в пятки. Захлебываюсь вдохом и выскакиваю из постели, бросаясь к выключателю. Комната озаряется светом и являет мне… Мирона.

Уверенная, что у меня галлюцинации, крепко зажмуриваюсь и выдергиваю наушники. Начинаю сходить с ума, видимо.

— Тише-тише… прости, что напугал.

Распахиваю веки и смотрю перед собой. Ан нет, картинка не исчезла, ещё и говорит. Я проплакала около часа, извилины иссохли, голова в тумане и побаливает. Не удивительно, что перестроиться на реальность сложно.

Мир делает несколько шагов, обходя кровать, и осторожно обнимает меня.

— Ты как сюда попал? — доходит наконец. — Я закрыла дверь!

— Я в курсе. Столько стучал.

Эйфория от его присутствия не дает сосредоточиться, со счастливой улыбкой жмусь к нему сильнее. Пришел! Он здесь!

А потом я застываю, уловив небольшой сквозняк. И по-настоящему осознаю происходящее.

— Ты с ума сошел?! — отталкиваю Ольховского и подлетаю к открытой балконной двери. — Мир, ты сумасшедший?!

Он пожимает плечами и присаживается на кровать, наблюдая за моими метаниями.

— Там всего полтора метра расстояния между…

— И несколько десятков! — перебиваю в ужасе. — Вниз!

Кроет волной паники. Что за псих?! А если бы сорвался? Если бы разбился?

Невыносимо от одной лишь мысли.

Подбегаю и падаю к нему на колени, обхватывая мужское лицо трясущими руками. С дичайшим грохотом в ушах вглядываюсь в красивые дымчатые глаза.

— Зачем такое вытворять? Ну зачем, Мир? — кажется, снова реву, но теперь уже от испуга.

— За этим, — большими пальцами стирает влагу с моих щек, но это не помогает остановить поток слез, и тогда он целует меня, будто пытаясь успокоить своей нежностью. — Не могу я, когда ты такая. Знал, что сдуешься, накрутишь себя. Не дверь же было ломать. Расслабься, всё хорошо. Говорю же, делов-то — полтора метра. Считай, подтянулся всего лишь.

— Ты ненормальный… ненормальный, — шепчу лихорадочно, сама мелко-мелко зацеловывая его. — Ненормальный…

— Это у нас общее.

На адреналине льну к нему с каким-то отчаянием, цепляюсь за футболку по бокам. Страшно отпускать. Боюсь, что исчезнет. Ерзаю, никак не находя положения, в котором могу обхватить его всего.

Соленые поцелуи становятся глубже. Прикосновения — нетерпеливее и настойчивее. Одежды — всё меньше, скомканного дыхания — больше. Мы просто смыкаемся и не можем разомкнуться. Это нужнее. Нужнее, чем всё остальное.

— Прости, — шепчу я ему уже после, когда мы отлипаем друг от друга взмокшие и опустошенные, сообразив прикрыть дверь и поменять яркий свет на приглушенное свечение ночника. — Я дурная. Мне сложно, многое нужно перестроить внутри. Я хочу. Я буду стараться.

— Медная, — гладит по вихрям с явным удовольствием. — Я же не идиот, всё понимаю. Но ты большая девочка. Столько месяцев мы вдвоем здесь. Куда деть внешний мир? Социальную жизнь? Семьи, друзей, родственников? Мне нужны полноценные отношения с тобой. Я не пацан, которому потрахался — и хватит.

Прижимаюсь к горячей коже, без слов соглашаясь. Трусиха во мне вопит. Я боюсь пуще прежнего. Но… кажется, новый страх — вот так нелепо потерять его — сильнее всех старых страхов вместе взятых.

Утром мы снова занимаемся любовью. Эмоции тягучей патокой наполняют каждую клеточку, оттесняя все плохое. Когда Мир смотрит на меня так, словно я — настоящее сокровище, умираю от восторга.

Завтрак у нас случается ближе к обеду. Трапезничаем неспешно, а потом я провожаю Ольховского, которому нужно уезжать по делам. Мирон подхватывает футболку, решив не надевать её, всё равно два шага до соседней квартиры. Ему быстро в душ, переодеться и уходить.

Мы уже успели попрощаться, но, когда щелкает замок, и он открывает дверь, я вдруг срываюсь с места и опять жмусь к нему, руками обхватывая мужской торс и вставая на цыпочки за очередным «последним» поцелуем. Честное слово. Самым последним. И ещё. И ещё.

Смеемся, ничего вокруг не замечая. Даже шум лифта где-то позади не смущает. Не трогает, что кто-то видит эту сцену. Мы тут счастьем заняты.

С несползающей шальной улыбкой запираюсь и шагаю к кухонной зоне, чтобы прибраться. Но внезапная трель звонка заставляет пулей вернуться в прихожую. Хохочу, зная, что и Мирон сейчас улыбается, предугадывая мою реакцию на эту выходку. На радостях распахиваю полотно максимально быстро.

И каменею.

Встречаясь глазами с мамой…

Благодарю за награды Евгению!