Между нами. На преодоление

46. Сумбурное лето

Ментально — я с ним. О нём.

Он сказал: разберись в себе. Сказал и исчез. Хозяин своего слова. Больше не тревожит, но это лишь физическим присутствием. Ментально — я с ним. О нём.

Моя квартира — тайный музей воспоминаний. Я с изумлением обнаруживаю, что треть вещей в ней куплена Миром. День за днем этот невозможный мужчина обживал мой спартанский дом, ненавязчиво создавая удобства. В крошечные квадратные метры с его легкой руки на удивление гармонично вписался миниатюрный мягчайший диван в комплекте с элегантным журнальным столиком, за которым Мирон любил работать на ноутбуке, когда оставался у меня. А остальное время на этом столике покоилась им же приобретенная ваза, бесперебойно заполняемая цветами: как только они начинали вянуть, их заменял новый причудливый букет. Каждый раз композиции поражали оригинальностью.

Сейчас эта ваза стоит на том же месте. Но пустует уже пятый месяц. В немом порицании.

До плотного заселения Ольховского в мою жизнь кухонная зона была лишь частью задумки дизайнера, я не пользовалась её благами. А он приобрел кучу нужной техники, наборы сковородок, кастрюль и комплекты красивой посуды на двоих. Всё это скрыто за дверцами шкафчиков, к ним я практически не притрагиваюсь. Чтобы лишний раз не предаваться ностальгии о том, как виртуозничал здесь Мирон.

Он не просто гурман: готовить любит не меньше, чем поглощать вкусную пищу. И весь процесс его стряпания тоже — очень вкусный. Я, раньше не вникающая во все фразочки о готовящих мужчинах, наглядно убеждалась в особой сексуальной ауре момента. И пока Мир орудовал ножом, колдовал над плитой, я крутилась рядом в безмолвном восхищении или сидела за островком, утопая в эстетическом наслаждении.

Морозильная камера до сих пор забита принесенными им продуктами. И к ним я тоже не притрагиваюсь.

Внимательный, заботливый, щедрый… Мирон так неторопливо и нежно окутывал собой, что не влюбиться в него — шансов не было. Отчего в мириады раз хуже, ведь ты знаешь, что этот мужчина для тебя идеален, а ты испугалась и всё испортила…

Моё лето проходит сумбурно и сопровождается дребезжащей внутри тяжестью потери. Через её призму я в разы легче смотрю на несовершенство окружающего мира, будто проблемы других людей по моей собственной шкале не так безвыходны и остры.

В семейных передрягах никак не участвую, держась в стороне. Несколько раз забираю племянников на прогулки, вожу в аквапарк, на аттракционы, кино. Жаль этих малышей, вынужденных быть щитом в отношениях своих родителей. И по той же причине нахожу в себе человечность прийти на выписку девочки, рожденной любовницей брата. Дарю ему крупную сумму, искренне пытаясь помочь. Хотя бы финансово. Потому что других ресурсов на него у меня нет.

Я не понимаю Альберта, да этого и не требуется. Это его жизнь, его опыт. Не понимаю, но принимаю ситуацию. Я тётя, у меня появилась ещё одна племянница, и она тоже невинное существо. И любить её я собираюсь с аналогичной отдачей. Остальное — не интересует. Мама, Рената, брат — пусть разбираются дальше сами.

После впервые настигшей меня в вечер дня рождения панической атаки, а это по всем признакам была она, я предпочитаю не оставаться наедине с собой и не копаться в мыслях. Одиночество раньше было моим наркотиком, но я стала страдать передозировкой и намерилась избавиться от зависимости. Уяснила, что замалчивание и подавление эмоций чревато реальным сдвигом по фазе.

В этом меня спасает Рада. Мы сошлись с ней как раз на фоне пресловутого одиночества.

Она — красивая, талантливая и востребованная девчонка, единственная подруга которой живет заграницей, а заводить других не получается ввиду перечисленных качеств. Приятельниц-то много, а тех, с кем душу отвести приятно… нет. Я тоже «болею» последним, но причины иные — я просто интроверт.

Быть собой и не фильтровать каждое слово, когда описываешь боль на сердце, это какое-то неописуемое чувство. Видеть напротив участливость во взгляде человека, ощущать, что тебя слушают внимательно и задают вопросы по существу, а не на отвали, чтобы скорее самому заговорить о проблемах, это — бесценно.

Наверное, у нас есть все шансы в будущем стать лучшими друзьями, если жизнь не подкинет никаких фортелей. Ведь с Радой я по-настоящему испытываю теплоту и правильность дружеских отношений. И ей со мной тоже комфортно, я знаю. Она делится переживаниями по поводу Богодухова, боится, что влюбляется сильнее, а характеры у обоих — ни разу не сахар. Они бодаются, в то же время не в состоянии уже жить друг без друга. Взрывоопасная страсть, но на её основе разве построишь нечто полноценное? Ни у кого из нас не находится ответа на данный вопрос. А эта парочка продолжает искрить, выезжая на голых чувствах. Когда же я рассказываю ей о Мироне… чернота, затянувшая внутренности плотным пологом, отступает. И мне становится всё легче и легче. Я воспринимаю свою любовь именно светлой, прекрасной и особенной частью себя. Даром, благословением и наградой. Всегда есть что вспомнить, вставить по теме, обсудить.

Я учусь жить с толикой грусти и перманентной печали. Следую совету — постепенно разбираюсь в себе, упорядочивая хаос в голове.

И в одно прекрасное утро — жаркое августовское — после привычных бытовых мелочей типа душа, влажной уборки и легкого завтрака, я спокойно вызываю такси, хотя совершенно не планировала этого. Будто что-то во мне живет отдельной жизнью и сегодня именно оно выступает вперед. Как само собой разумеющееся отмечая конечной точкой локацию загородом. Ферму Ольховского.