Между нами. На преодоление

16. Когда третий всё же лишний

Есть такая формула: у мужчин с холодными глазами всегда безбожно горячая кожа.

В любой компании для сохранения приличий и баланса мира во всем мире должен быть хотя бы один трезвый человек. В нашей крошечной компании это всегда я.

— Смотри, какой красавчик, и так пялится на моё декольте… — доверительным шепотом сообщает Стелла и, самодовольно улыбаясь, выпрямляется, ещё сильнее выпячивая добротную грудь.

Механически опускаю глаза на свою скромную «двойку». Но быстро одергиваю себя и перевожу взгляд в указанном направлении.

Не вижу никакого интереса со стороны мужчины. Но спорить тоже не хочу. Мешать подруге самоутверждаться — прямая дорога в ад. Стóит только возразить, и она обрушит на тебя весь накопленный негатив, отведет душу, а ты потом сиди с помоями на голове. С реальным ощущением, будто обвалялся в грязи.

Со Стеллой мы даже не дружим, а приятельствуем. Чаще — когда удобно ей. В школе попали в один класс, где из двадцати шести учеников были единственными нацменками, более того — одной национальности. Хотя в параллельных классах их было полно. И на этой почве были обречены сблизиться. Наши родители очень способствовали «дружбе».

И вот уже более двадцати пяти лет я стабильно выступаю жилеткой. Раньше проблемы были помельче — оценки, тайная любовь в десять, прыщи в четырнадцать. Сейчас: неконтролируемые сыновья, разъезжающий по командировкам муж, нелегкое бремя главы родительского комитета…

Она уже успела пожаловаться по всем пунктам и перейти к заключительной части — раздаче советов. Мне. Которая их никогда не просит.

У подруги с детства непоколебимая уверенность в собственной значимости. Её смело можно отнести к той категории людей с нерушимым снобизмом, которые считают себя лучше остальных. Причем, вполне успешно обосновывая это утверждение.

— Я иду танцевать, — воодушевившись, Стелла поправляет волосы и походкой от бедра летит к сцене, у которой скопилось достаточно народу.

Естественно, меня не зовет, кто-то же должен присматривать за нашими сумками. Впрочем, я никакого желания и не изъявляю. Голова кружится от полбокала вина на голодный желудок, я ведь так и не ела с утра. Гораздо безопаснее сидеть в окопе и вести наблюдение.

Но каково же мое изумление, когда через десяток секунд взглядом нахожу подругу в компании кавалера. Не того, на которого она грешила. Ритмично покачиваясь, они увлеченно переговариваются и улыбаются друг другу.

Отворачиваюсь и задумчиво постукиваю по столу в такт мелодии. Интересно, как бы сложилась моя жизнь, будь я такой же раскрепощенной?..

— Есть такая формула, — вещает Стелла, вернувшись спустя минут десять и отпивая воду, — у мужчин с холодными глазами всегда безбожно горячая кожа.

Стреляет томным взором в оставленного на произвол судьбы партнера и кокетливо хихикает.

В любой другой ситуации я бы пропустила мимо ушей очередное экспертное заключение. Великий философ — ещё одна тонкая грань необъятной сущности этой неугомонной женщины.

Но именно сегодня небрежно брошенная ею фраза отзывается во мне легкой дрожью, когда память услужливо подтверждает сказанное напоминанием о конкретном мужчине с холодными глазами и горячей кожей.

И без того паршивое настроение теперь летит в пропасть.

Ну что за гадство!

— Эй, привет, — отвлекает вдруг знакомый голос, и передо мной появляется улыбающаяся Рада.

Брюнетка действует на меня на редкость положительно, я моментально улыбаюсь ей в ответ и, узнав, что она одна, приглашаю к нам присоединиться. Представляю их со Стеллой друг другу. Дальше вечер лично для меня складывается куда приятнее. Мы впервые встречаемся в неформальной обстановке, и оказывается, что у нас много тем для обсуждения. А в перерывах между ними Рада ещё и поет, когда очередь доходит до нашего столика.

Стелла кривит ухоженное личико. Пару раз подруга, выпучивая глаза, пытается незаметно намекнуть мне, что вдвоем было лучше… но я игнорирую эти жесты.

Когда она уходит в туалет, Рада торопливо интересуется:

— Кажется, я ей совсем не по душе. Может, зря я помешала вам? Неудобно как-то.

Отмахиваюсь, мол, ничего подобного. И молчу о том, что она спасла меня от заунывной участи жилетки — по второму, третьему, четвертому кругу. Может, я плохая подруга и обесцениваю переживания Стеллы, но с каждым разом в её претензиях к жизни я нахожу всё меньше и меньше обоснованности, и разочаровываюсь, приходя к выводу, что кое-кто с жиру бесится. Удачно выйти замуж за человека, который тебя боготворит, умен, обеспечен, внимателен, родить ему здоровых детей, жить в прекрасном доме, наслаждаться собой… Но считать своей святой обязанностью сетовать на неподъемную участь… Как-то не стыкуется, в общем, мелодраматизм ситуации с реальным положением вещей.

— Почему ты здесь одна? — задаю насущный вопрос. — Без подруг, парня?

— Единственная близкая подруга давно укатила в Бостон, а найти ей замену невозможно. Я живу тут рядом, захотелось немного активности в пятничный вечер, а то дома тоскливо. Не ожидала встретить знакомых в этом караоке. Ну, а парня нет. Ты же знаешь, как в последнее время мужчин отпугивал Богодухов, — виртуозно играет бровями, изображая Александра.

— Ты всё-таки не хочешь дать ему шанс?

— Не-а, не хочу быть игрушкой, Адель. Я же не дурочка, чтобы верить в светлое будущее рядом с таким человеком.

— Но ты даже не говорила с ним.

— А надо ли? Разве с такими имеет смысл говорить? — замолкает, взглянув на вернувшуюся Стеллу. — Знаешь, всё же пойду. Не хочу мешать вам. Было очень приятно, спасибо за компанию! Отличного вечера.

— Всего хорошего, — скупо бросает подруга, фальшиво улыбаясь. А потом бурчит, когда остаемся вдвоем: — Давно пора. Прицепилась, блин, пиявка… Ты зачем её пригласила, вообще?!

Я очень стараюсь сохранять спокойствие и не показывать, как расстроена уходом Рады.

Тревожный звоночек — общество Стеллы становится для меня крайне обременительным. Я моментально ощущаю на себе всю усталость, скопившуюся за сутки, и единственное навязчивое желание — поехать домой.

Быть угодной и удобной — это всегда в ущерб собственной личности. А я так и живу, черт возьми… всю свою жизнь!

И даже сейчас не делаю то, чего хочу, а терпеливо выслушиваю очередной рассказ о «тупых мамашах» из школы, просрочивающих внос денег в бюджет класса…

Час ночи. Такси у подъезда. Выхожу на подгибающихся ногах. Головная боль долбит по вискам, от неё тошнит, ведет из стороны в сторону. Жду лифт не шевелясь и с прикрытыми веками. А когда дзиньканье оповещает, что кабина прибыла, складывается впечатление, что этим звуком только что с меня сняли скальп.

Я истощена, выжата до донышка, даже немного зла на себя.

Поэтому равнодушно оцениваю отражение в зеркале, как-то небрежно отмечая, что колоссально отличаюсь от того, что было утром в этом же зеркале. Красное платье поистине волшебное. Давно пылится в шкафу, я не рисковала его носить, считая слишком эффектным для себя. Фасон выгодно подчеркивает талию, вытягивает силуэт, стройнит. Полы идут внахлест полукружьями, посередине — ткани чуть меньше, обзор на ноги такой удачный, что обманчиво удлиняет их. Мой тип фигуры — ярко выраженная груша, и сейчас она бесподобно аппетитна.

Но мне так плевать…

Цепляюсь за бежевый пиджак, чтобы унять легкую дрожь в пальцах. Распущенные волосы-пружинки кажутся неподъемным грузом, шпильки — адским изобретением.

Что-то я окончательно раскисла.

Кое-как дохожу до квартиры и достаю ключи. Не успеваю донести до скважины, когда соседняя дверь отворяется.

Замираю. Медленно поворачиваю голову. Ловлю ошалело-оценивающий взгляд. Он несколько раз скользит по мне туда-сюда, пока наши глаза не встречаются.

— Привет… — хмурится Мирон.

— Привет.

Правила приличия предполагают беседу о том, как прошел день, но оба молчим. Мы уже выяснили опытным путем, что правила приличия — это не про нас.

Мужчина смотрит на мои ноги, я — на дорожную сумку в его руках. Как женщина — даже в таком плачевном состоянии чувствую крохотный всплеск удовольствия от произведенного эффекта. Как уставшая кобыла с притязанием на адекватность — заторможенно моргаю, гадая, можно ли уже отвернуться и отпереть свое жилище?..

— Слушай, извини меня за ночной взлом… — выдает глухо и слегка смущенно, чем изрядно удивляет. — Всё в порядке. Бывает. — Сильно испугалась? — серые глаза сверлят учтивостью. — Нет, я же говорю, всё в порядке… — бросаю грубее, чем следовало бы, вспомнив о брюнетке с первого этажа, потому что этот хам в той же футболке, что и тогда… Фотографичная память — ещё один мой бич.

Мне не нравится, как застывает маской его лицо, а глаза суживаются, поймав посыл — государь в немилости у барышни.

Да, сосед, в этом трио «ты, я, моя злость» ты и есть третий лишний. Целее будешь, поверь.

— Спокойной ночи, — делаю два оборота и толкаю железное полотно.

— Спокойной, — летит с заминкой.

Запираюсь и бесконтрольно приникаю к глазку, наблюдая, как Мирон подходит к лифту, неся свою авоську.

Он оборачивается и смотрит на мою дверь.

Щеки обжигает стыдом, как если бы мужчина видел, что я подглядываю за ним… Будто знает, что я стою и караулю, пусть и сквозь преграду.

Перед тем как войти в кабинку, сосед вдруг странно усмехается, вздернув бровь. Себе на уме. Через секунду этаж пустеет. И я обмякаю, только сейчас осознав, что была натянута струной…

М-да. Аделина, чем ты занята, позволь спросить? Минуту назад слыла умирающим лебедем, а сейчас?

Засыпая, ругаю себя пуще прежнего, вспоминая… …мужчину с холодными глазами и горячей кожей.