Мрачный Жнец

Глава 26

У Лиллианы начались первые схватки сразу после того, как начались игры Молоха. Он называл их играми, но на самом деле это просто суды над теми, кого Молох считал предателями, и игры заканчивались изобретательной и кровавой казнью виновных.

Она была вынуждена часами наблюдать, сидя рядом с Молохом, терпеть его постоянные угрозы отдать её под суд следующей. Каждый раз, когда кто-то умирал, он спрашивал, не хочет ли она присоединиться к ним. Когда она отказывалась, он смеялся. Когда она соглашалась, он говорил «нет». А когда она игнорировала его, он царапал когтями её лицо или бил по голове.

Он был настоящим грёбаным джентльменом.

По крайней мере, её страдания на это зрелище позволили ей замаскировать дискомфорт при родах под отвращение или боль от ударов. Но ничто не могло скрыть ужас от осознания того, что ребёнок скоро родится, а у неё не будет возможности его защитить.

Наконец, когда она тихо застонала от сильных схваток, он подал знак охраннику, чтобы её увели.

— Меня раздражает твоё слабое телосложение, — сказал он. — Но это облегчит работу Флейл.

Работу Флейл? Она не спрашивала, не хотела откладывать уход из этого ужасного места. Конечно, она отправлялась в другое ужасное место, в свою камеру, но даже этот холодный, вонючий бокс был лучше, чем то, где вонь страха, горящей плоти и внутренностей заставляла глотать желчь.

Боль пронзила живот, когда Лиллиана, шаркая, направилась к камере, по обе стороны от неё шли по два дюжих демона, их доспехи царапали каменные стены. Когда они завернули за угол камеры, из-под её бёдер хлынула струйка жидкости и потекла по ноге. Один из демонов рассмеялся.

— Смотри, Оог, она описалась. Ангелы — трусы.

Если бы она не собиралась прямо сейчас уронить ребёнка на пол, то ударила бы этого негодяя по лицу. Как бы то ни было, она вздохнула во время схватки и приказала себе забыть об этом. Было хорошо, если демоны подумали, что она трусиха. Они потеряют бдительность, если не будут видеть в ней угрозы. Оог фыркнул, как кабан, собирающий трюфели, и толкнул её внутрь камеры с такой силой, что она споткнулась и ударилась об пол, изогнувшись так, что основной удар пришёлся не на живот, а на плечо и бедро.

— Придурки! — крикнула она, когда дверь захлопнулась. — Ты ублюдок…

Она замолчала, когда боль скрутила внутренности. Всё тело, от таза до лопаток, кричало от боли, будто её растягивали на дыбах Молоха.

— Нет, пожалуйста, нет, — простонала она, садясь и потирая живот. — Оставайся там. Пожалуйста…

На этот раз крик, вырвавшийся из горла, был слышен.

Вода. Ей нужна вода. Тяжело дыша, она огляделась, но даже ведра, наполненного студенистой коричневой жижей, не было видно. Пот и слёзы смешались и потекли по лицу, пока схватки разрывали пополам, одна за другой.

Лиллиана встала на четвереньки и сосредоточилась на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Часы. Или, может быть, десять минут. Она не могла сказать точно.

Дверь скрипнула, но Лиллиана была слишком напугана, чтобы оглянуться. Она была так напугана и испытывала такую сильную боль, что не смогла сдержать вопля отчаяния.

— О, чёрт.

Лиллиана не была уверена, почувствовала ли она облегчение от того, что голос вновь пришедшей принадлежал Флейл, или нет. Лиллиана не видела её с тех пор, как поговорила о том, чтобы забрать отсюда ребёнка, и какая-то часть её души даже не хотела знать о решении Флейл.

«Да» означало, что она, возможно, никогда больше не увидит своего ребёнка.

«Нет» означало, что ей, возможно, придётся наблюдать, как ребёнок умирает.

Ей нужно было услышать «да», иначе она сойдёт с ума.

Она открыла глаза. Падший ангел стояла в дверях с телефоном в одной руке и садовыми ножницами в другой.

— Флейл, — простонала Лиллиана, когда у неё начались новые схватки. — Р ебёнок.

— Сукин сын. — Флейл развернулась и убежала, звук закрывшейся двери эхом разнёсся по камере.

Лиллиана ненавидела эту шлюху, но сейчас ещё больше ненавидела одиночество. Предполагалось, что она родит ребёнка дома, в окружении любимых людей. Предполагалось, что Азагот будет рядом, чтобы подбодрить и обнять своего сына или дочь своими сильными руками. Предполагалось, что Лиллиана произведёт этого ребёнка на свет в безопасном месте.

Ничего из этого не произойдёт.

Дверь снова распахнулась, и в комнату вбежала Флейл с охапкой полотенец и табуретом.

— Вот. — Она положила сложенное полотенце на пол рядом с табуретом. — Встань на колени и обопрись на табурет. Моя сестра сказала, что это самый простой способ. Он сам выскользнет.

Почему-то Лиллиана не думала, что всё будет так просто, но даже если так, это только скорее привело бы ребёнка в этот ужасный мир.

Лиллиана тяжело дышала во время схваток.

— Я… не хочу… того, что проще.

— Ты что идиотка?

Руки и ноги Лиллианы дрожали от усилий удержаться от того, чтоб не тужиться.

— Скажи мне, что Молох согласился отправить ребёнка Азаготу.

Она закричала, когда инстинкт тужиться захлестнул её. Нет, нет, нет!

— Не… совсем.

Лиллиана разразилась рыданиями, её конечности подкашивались. Это была единственная надежда, которая помогала ей держаться на ногах. Не давала ей окончательно сойти с ума. Если что-то случится с ребёнком, она умрёт. Лиллиана не сомневалась, что потеряет рассудок и волю к жизни. Именно сейчас, впервые, она поняла склонность Азагота к саморазрушению.

— Лиллиана? Ч ёрт, всё будет хорошо. — Флейл перевернула её на спину и подложила полотенце под голову, и, несмотря на физические и душевные муки Лиллианы, это показалось ей странным проявлением сострадания. — Просто тужься, ладно, тупая сучка? — Она раздвинула бедра Лиллианы. — Тужься!

— Никто и никогда не попросит тебя стать их партнёром по родам, — закричала Лиллиана, когда тело взяло верх над волей.

— Он идёт, Лиллиана, — сказала Флейл. — Я вижу головку. Тужься.

Лиллиана зарычала, продолжая тужиться, разрывающая, жгучая боль подстёгивала. По лицу текли слёзы горя. Эти слёзы должны быть слезами радости, что делает всё это намного хуже.

— Ещё раз. Сейчас, Лиллиана.

Лиллиана затряслась от напряжения, из лёгких вырвался крик, когда тело выпустило ту маленькую жизнь, которую она оберегала все эти месяцы.

— Держу, — выдохнула Флейл. — Это девочка. У тебя есть дочь.

Раздался плач, самый прекрасный звук, который Лиллиана когда-либо слышала, когда Флейл заворачивала ребёнка в полотенце.

— О, как хорошо, что у меня есть садовые ножницы, — сказала она. — Я пришла сюда, чтобы немного помучить тебя, попытаться ещё раз заставить позвонить Азаготу, но тебе надо было родить ребёнка.

Кто-то забарабанил в дверь.

— Флейл? — Воздух сотряс низкий, раскатистый голос. — Закуска родилась? Я скажу Молоху, нет?

Лиллиану пронзил неподдельный ужас. Закуска?

Флейл заколебалась, и Лиллиана потянулась к ней, схватив за руку, когда падший ангел прижала ребёнка к себе.

— Пожалуйста, — одними губами произнесла Лиллиана. — Пожалуйста, помоги ей.

Флейл взглянула на неё и повернулась к двери.

— Да, — крикнула она. — Доложи Молоху.

Лиллиана закричала и схватила ножницы. Не имело значения, что у неё не было ни единого шанса выбраться из замка Молоха, не говоря уже о том, чтобы выбраться из камеры. Она не могла допустить, чтобы у неё забрали ребёнка. Она будет бороться до конца. Пока не умрёт. Ножницы вырвались у неё из рук и со звоном ударились об утыканную шипами стену.

— Послушай меня, тупая задница! — Флейл нервно переводила взгляд с Лиллианы на дверь. — Я собираюсь отвести её к Азаготу, хорошо? Но мне нужно идти, пока охранник не сообщил Молоху, что ребёнок родился.

Флейл подняла свёрток, чтобы Лиллиана могла увидеть свою дочь — её красивое маленькое личико с носом и глазами Азагота.

— Дай мне подержать её, — взмолилась Лиллиана. — Всего на минутку.

— У нас нет времени. — Флейл открыла дверь, но, прежде чем уйти, оглянулась на Лиллиану, в тёмных глубинах её глаз плескалась печаль. — И, поверь мне, подержать её только усложнит ситуацию. — Она выругалась. — Я грёбаная идиотка.

А потом она исчезла, и Лиллиана опустилась на пол, скользкий от крови из-за родов, глубокое чувство потери лишило её последних сил. Оцепеневшая, неспособная действовать, она обхватила колени руками и стала раскачиваться.

Без ребёнка она не могла связаться с Азаготом. В считанные секунды она потеряла обе свои жизненные артерии.

И надежду.