Мрачный Жнец

Глава 1

Об этой комнате знали немногие, и ещё меньше видели её. Даже его пара не знала о комнате ещё пару дней назад. В стремлении убедиться, что его женщина никогда больше не уйдёт, Азагот признался во множестве дерьма с момента возвращения Лиллианы к нему две недели назад, загорелая, беременная и связанная с цербером. Но признание о существовании этой камеры состояло из двух частей. Поэтому Азаготу пришлось рассказать, что он планировал тут делать.

Вдыхая затхлый воздух, пропитанный запахом страха, боли и серы, он провёл пальцем по полкам, заставленным пыльными бутылочками с зельями и глиняными горшками, наполненными ингредиентами, ради которых любой колдун убил бы своего отпрыска. Но могли сделать гораздо хуже за предмет, который делал эту комнату такой… особенной. Это не пульсирующая прозрачная клетка в углу, построенная из жил призрака тени. И не серный алтарь в центре комнаты. И даже не светящийся Символ Азагота, образующий гигантскую косу над дверью. А двигатель, который подпитывал мир, печь вечного адского огня, которая образовала всю восточную стену. Фиолетовое пламя излучало злую силу, которая манила Азагота. Он уже чувствовал, как злоба проникает в него, наполняя почти пересохший колодец.

Любовь к Лиллиане открыла его сердце и позволила злу внутри просочиться наружу. Теперь ему пришлось впустить его обратно. Но только на время.

Он обещал.

Но пламя взывало к нему, шепча, как любовница, чей оргазм превратил бы в пепел каждую унцию добра внутри. И в этом особенность зла — чувствовать себя потрясающе. Это невероятно освобождение, когда тебе насрать на всех, кроме себя. И в мире, созданном для боли, чем больше тебе нравилось причинять её, тем ты счастливее.

Азагот очень, очень счастлив в течение очень, очень долгого времени. А потом появилась Лиллиана, обнажившая эмоции и заставившая биться его сердце, и впервые за целую вечность он почувствовал боль. Ему она не понравилась, и он превратился в «огромную задницу», как она не раз называла его. Потребовался её уход, чтобы дать Азаготу понять — ему нужно больше посвящать её в свои дела. Поэтому, он рассказал ей о комнате, которую демонстративно назвал Покои Бытия, и о силе, которую она ему давала. А ещё пообещал, что не прикоснётся к пламени, как бы сильно оно его ни манило. Заряда, который он получил бы от такой близости, хватило бы подпитывать то, что он собирался сделать.

Словно услышав мысли Азагота, гриминионис, мужчина трёх футов ростом, закутанный в чёрный плащ, выскочил из винтовой лестницы позади и пронёсся к алтарю в центре зала. Место, где он родился. Благодарный за то, что отвлёкся от соблазна адского огня, Азагот похлопал по крышке алтаря.

— Запрыгивай сюда, Азраэль. Не думаю, что будет больно. По крайней мере, не так сильно, как твоё создание.

Азраэль, получивший ангельское имя Азагота, был первым гриминионисом и формой, по которой были созданы остальные. Что бы с ним ни сделали, остальные получат то же самое. Именно поэтому Азраэль никогда не покидал Шеул-Г ра.

С лестницы в комнату донеслись тяжёлые шаги, и мгновение спустя Гадес нырнул в дверной проём, его синий ирокез задел верхнюю часть косяка и поднял облако пыли.

— Какого чёрта ты вызвал меня во время еженедельной инспекции Чистилища? — Он хмуро посмотрел на Азраэля, отряхивая пыль с обнажённых плеч. Парню не нравились футболки, на что его подруга Катаклизм жаловалась, потому что не могла купить ему какую-нибудь традиционную человеческую одежду под названием «уродливый рождественский свитер». По крайней мере, Гадес круто выглядел в брюках, даже если они были облегающими, вызывающими тошноту, и меняющими цвет.

— И что ты с ним делаешь? — Азагот достал стеклянный флакон и пластиковый контейнер из сумки, которую он принёс. — Улучшаю навыки.

Взгляд Гадеса переместился к адскому огню, и тоска замерцала в льдисто-голубых глубинах глаз. В отличие от Азагота, он никогда не прикасался к пламени, но чувствовал приток зла и силы, которые оно несло. Пот выступил бисеринками на его лбу и груди, когда он боролся с притяжением, и резким, нескоординированным движением развернулся к Азаготу.

— Улучшаешь навыки? — хриплым голосом спросил он, пытаясь противостоять адскому пламени. — Для чего? Чтобы эффективнее собирать души? Они чувствуют смерть за несколько секунд.

Гриминионисы собирали не только злые души. Иногда они приносили и сомнительные человеческие души, и Азаготу приходилось разбираться с ними. Оставить их себе или отправить на Небесную переработку, скорее всего, в то, что одни называют Лимбо, а другие Чистилищем, где они пробудут до Судного дня. Но вопрос Гадеса справедлив. За тысячи лет Азагот не внёс никаких изменений в созданных им маленьких помощников-демонов. Не было нужды. За заметным исключением Сатаны, никто никогда не угрожал ему или его семье.

Всё изменилось.

— Представь, насколько эффективнее они собирали бы души, не приходись им ждать смерти? — Азагот налил драгоценную каплю жидкости из флакона в чашу, сделанную из человеческого черепа. — Будь у них возможность убивать.

— Они уже могут.

— Только если я разрешу. — Даже тогда способность вызывать сердечный приступ или аневризму лишь временная. — Я собираюсь одарить их всех. Навсегда

— Интересно. — Гадес наблюдал, как Азагот шестом подтолкнул чашу к краю огня. — Но разве Небеса не охренеют.

— Да. — То, что Азагот собирался сделать, не просто запрещено; это эпический запрет, как сказал бы его сын Джорни. В последнее время он был в эпическом ударе, используя «эпически» как любимое — и часто употребляемое — слово. — Вот почему я им не скажу.

— А… зачем? — Гадес вытер пот со лба. — Я всегда думал, что у гриминионисов есть сила убивать. Но почему сейчас?

Обычно Азагота раздражали расспросы, но Гадес был с Азаготом тысячи лет, и какие бы планы ни строила для него судьба, Гадес был связан с ними.

Пламя лизнуло чашу, и жидкость внутри, яд из клыков сатаны, начала испаряться. Азагот притянул чашу обратно и осторожно поставил на алтарь рядом с Азраэлем.

— Ты сам сказал вчера — дерьмо становится странным. После смерти Баэля будут последствия, и я не доверяю Небесам. Он давно перестал доверять ангелам, и теперь, когда больше не отвечал за создание Мемитимов, его полезность, по их мнению, могла уменьшиться. Ему нужно действовать на опережение, чтобы защитить себя, свой мир и свою семью.

— Ты не убивал Баэля, — указал Гадес. — Его уничтожил Сайфер. Молок захочет отомстить ему, а не ему.

И разве это не больная тема? Азагот хотел смерти Баэля. Он хотел сам убить — и забрать душу — падшего ангела, который убил нескольких сыновей и дочерей Азагота. Но его уничтожил Сайфер, и душа Баэля слилась с душой его брата-близнеца Молока.

— Молок не хочет отомстить, — сказал Азагот. — Он хочет, чтобы я освободил Сатану из тюрьмы, в которую его поместил Ревенант и Ривер. — И Молок сделает ради этого всё.

Гадес рассмеялся, его клыки блеснули в свете пламени.

— Очевидно, ты не собираешься этого делать. А зачем я здесь?

— Мне нужна твоя ДНК. — Азагот взял щепотку свежемолотого порошка из когтей Кромсателя душ из контейнера, который принёс, и высыпал в дымящуюся чашу.

Жидкость зашипела и заискрилась, и несколько секунд спустя чёрный, дурно пахнущий дым поднялся тонкой струйкой, которая вцепилась в Азагота маленькими острыми зубками, и он попытался отмахнуться от него.

— Моя? Зачем?

Струя удлинилась, и тупая головка скользнула к Азраэлу.

— Потому что этого требует заклинание.

— Моей ДНК. — Гадес скептически на него посмотрел. — Конкретно.

— Да.

Теперь скептицизм Гадеса практически растёкся лужей по полу.

— Где ты взял это заклинание?

Струя дыма исчезла под капюшоном Азраэля.

— От Орфмэйджа, которого шантажировал.

— Нужны внутренности?

— Ага.

Выругавшись, Гадес провёл рукой по верхушке ирокеза.

— Эти ублюдки ненавидят меня.

Азагот фыркнул.

— Вероятно, поэтому он сказал, что мне нужно отрезать кусок твоего крыла тупым ножом. — Он взглянул на Гадеса, когда тот подвинул миску ближе к Азраэлю. — Он был очень конкретен по поводу того, что лезвие должно быть тупым.

— Вот он говнюк.

— Да. — Азагот не потрудился скрыть веселье в голосе. — Возможно. Но он предупредил, чтобы я точно следовал рецепту. В противном случае, он сказал, что мои гриминионисы превратятся в гнилостных жаб. Я определённо этого не хочу. — Встревоженная, пронзительная болтовня Азраэля ясно давала понять, что он тоже не хочет.

Гадес снова выругался, но его крылья вырвались из спины, сбивая банки с полок и царапая потолок.

— На, ублюдок, режь.

Азагот быстрым движением запястья отрезал кончик. Гадес переживал боль, бродя по комнате, собирая кувшины и проверяя предметы, настолько могущественные или секретные, что Азагот хранил их здесь, а не выставлял в комнате, где хранил большинство своих ценных артефактов.

— Ты уверен, что не станешь использовать улучшенные способности, чтобы преследовать врагов? — спросил он, останавливаясь перед подносом, накрытым бархатной тканью.

Азагот бросил кусочек крыла в чашу.

— Думаешь, я бы использовал их как свою личную армию?

— Такая мысль приходила мне в голову.

Гадес прав. Он определённо так и поступил бы. Авторы его контракта с Шеул-Гра поступили мудро, запретив это. Но Азагота больше не заботило соглашение, которое подписал тысячи лет назад. Ему нужно слишком многое защищать, и вооружение гриминионисов больше связано с сохранением того, что было, чем с чём-либо ещё. Они собирались стать его брандмауэром, а не боевыми псами.

— Это оборона, а не атака, — уточнил он.

На данный момент.

— Ясно. — Гадес приподнял бархатную ткань и резко вдохнул при виде двух перьев, лежащих под ней, одного белого с золотом, другого чёрного с серебром. — Чёрт, — прошептал он. — Это?..

— Благодаря им я мог бы разрушить сами основы Шеул-Гра.

Гадес развернулся с горящими глазами.

— Мы продолжаем говорить об обороне? Потому что у меня есть ощущение, что ты готовишься к войне.

— У нас меньше тысячи лет до того, как Сатана выйдет из тюрьмы и начнётся Конец света, — указал Азагот, но это уловка, и Гадес знал это.

— Я не куплюсь на твою чушь, — прорычал он. — По крайней мере, скажи, что ты не собираешься преследовать Молока. И что не сделаешь ничего глупого, вроде уничтожения Шеул-Гра или попытки убить Ривера.

— Шеул-Гра в безопасности, — заверил его Азагот. — Как и Молок. На данный момент. И Ривер — мудак, но он один из самых могущественных мудаков во всех мирах. — Ривер также был единственным высокопоставленным ангелом, который пользовался определённым уважением Азагота.

Путь парня от ангела к Непадшему, затем обратно к ангелу и, наконец, к Радианту, дал ему уникальное представление о том, как устроены все миры. Он доказал, что невосприимчив к коррупции, не интересуется политикой и готов нарушать правила, при необходимости.

Гадес с минуту изучал Азагота, выражение его лица было нехарактерно серьёзным.

— Теперь у тебя есть пара и хорошая жизнь, Азагот. У меня тоже. — Его слова были взвешенными, тщательно произнесёнными, и всё же… в них сквозила нотка предупреждения. Он мужчина, защищающий то, что принадлежало ему. Но таким же был и Азагот. — Я… надеюсь, так и останется

— И я, — серьёзно сказал Азагот. — Поэтому я это и делаю. Как там эта человеческая мудрость? Надейся на лучшее, но готовься к худшему? Что ж, я готовлюсь.

Внезапно адское пламя стало жарким, и Азраэль издал душераздирающий, болезненный звук, который всего несколько минут назад заставил бы Азагота почувствовать себя плохо.

Но адское пламя уже сделало своё дело, поразив его эмпатию и наполнив тем злом, которое сводилось к боли.

Он ненавидел то, что это было приятно. Что это заставляло хотеть большего. Что заставляло его хотеть шагнуть в пламя, и усилить это чувство в миллион раз.

Лиллиана. Подумай о Лиллиане.

Да.

Это легко. Потому что, в конечном счёте, любовь Лиллианы намного лучше.