Не открывайте глаза, профессор!

Глава 20

Я искренне убеждала Истая, что на Праздник Падающих звёзд ни при каких условиях не приду, и, если не придираться к словам, то я и не пришла.

Точнее, пришла, но не зашла.

Встала вон, на втором этаже Белого корпуса перед серебристо-изумрудными дверями, ведущими в праздничный зал Общих собраний. Учуять меня профессор, если он находится там, внутри, не должен, нейтрализатор запаха я нанесла в двойном объёме. Какой смысл было теперь его беречь?

Услышать меня Мортенгейну тоже будет затруднительно — там, в зале, даже отсюда слышно, звучит, переливается стайкой сладкоголосых пёстрых южных птиц живая музыка. Наверное, кто-то уже танцует, кто-то переговаривается, смеётся… Мне до этого нет никакого дела, главное — что там достаточно шумно, чтобы не услышать моего неровного дыхания и стука моего сердца.

Экипаж, который увезёт меня в новую жизнь прочь от Храма Науки, приедет примерно через час, когда веселье ещё будет в самом разгаре.

Как обычно, Ист сотворил чудо в самые кратчайшие сроки. Нашёл дальнюю родственницу своей однокурсницы, не задававшую лишних вопросов и пообещавшую помочь юной беззащитной девице и с жильём, и с работой. Пообещал навестить мою бабушку и объяснить ей ситуацию, чтобы она не беспокоилась, если меня начнут искать. Мы договорились обойтись общей информацией, слегка приближенной к реальности — в Храме наук завёлся влиятельный и неадекватный преподаватель, контакта с которым временно хотелось бы избежать.

Истай, сокровище моё, ну почему я не влюбилась в него?! Приятель говорил о трёх невозможных вещах, но я-то знала четвёртую: невозможно заставить себя любить того, кого любить было бы разумно и правильно, и разлюбить самый неподходящий вариант. Отдавать душу и тело следует мужчине, который решает твои проблемы, а не создаёт их!

Если будучи женщиной и человеком запечатлиться на дуплиша я не могу… Значит, я в него просто влюбилась, так ведь? Просто взяла и по уши влюбилась в эту мохнатую хвостатую тварюгу, склонную к принуждению, ехидству и сарказму, а ещё любящую догонялки, укусы и почесушки за ушами!

Ну, не дура ли ты, Матильда?

Кажется, я уже задавалась этим вопросом не далее как месяц назад — и снова готова была дать утвердительный ответ.

Из вещей для побега я захватила необходимый минимум: кое-какая одежда и обувь на первое время, деньги, несколько тетрадей с конспектами — я просто не смогла их оставить. С документами вопрос решился поразительно просто: справку об окончании двух лет обучения мне выписали в алтарате по первой просьбе, после того, как я рассказала про возможность разовой подработки в некоем виснейском госпитале — подобное не одобрялось, но допускалось, так как было понятно, что кушать адептам хотелось ежедневно. Удостоверение личности Матильды Вэйд я просто вытащила из папки отвлекшейся на другого просителя сотрудницы. Конечно, его пропажу рано или поздно обнаружат, но не сразу.

Что делать, жизнь добровольной беглянки не может полностью проходить в согласии с законом. Клятый профессор, а если он всё же неправ — или лжёт? И не собирается он меня похищать, запирать и всё прочее, и я паникую зря?

Каким вообще из скупых фактов, обронённых им, я могу верить?

Уже не важно.

Через час, около полуночи, мне стоит тихонечко, не издавая лишнего шума и не привлекая к себе внимание лениво патрулирующих территорию Храма охранников, выбраться за храмовую ограду через отколотую трухлявую доску в заборе, о которой мне любезно поведал всё тот же Ист. Мы уже попрощались, сегодня днём, обнялись, и я расцеловала его в обе щеки и в нос.

Надеюсь, с ним-то я не прощаюсь… Через месяц-другой он приедет посмотреть, как у меня дела. Привезёт новости от бабушки.

В горле пересохло и засвербило, я отхлебнула из прихваченной склянки зелья для восстановления голоса: с возницей, а затем и с тётушкой знакомой Истая следовало разговаривать нормально, а не сипеть или хрипеть.

Через месяц-другой! Может быть, к тому времени у меня в голове всё встанет на свои места? Может быть, у нас с Истом всё сложится — он мой ровесник, он почти человек, я ему явно нравлюсь и он заботливый, он не будет гоняться за мной голым по ночному лесу! А все эти гарпии и пикси — не мои проблемы?!

Да, надо идти к доске в заборе. Надо уезжать.

Вот только шёпот Вартайта Мортенгейна, горячий и жгучий — из моих воспоминаний — так и звучал в голове:

«Не убегай, девочка…»

В тот раз я тоже стояла за разделяющей нас дверью, не в силах ни уйти, ни остаться.

Боги тёмного горизонта, как я хочу его увидеть! Просто увидеть, ничего большего. Если я всё сделаю правильно, если мне очень сильно повезёт, мы больше никогда не встретимся. Но как же трудно считать это везением.

Просто увидеть, ещё разок…

…двери вдруг распахнулись, я отшатнулась. На пороге стояли, держась за руки, моя однокурсница Глинта, ещё более эффектная и яркая, чем обычно, в красном бархатном платье в пол, с ярко накрашенными пухлыми губами, и незнакомый мне по имени, похожий на медведя адепт с четвёртого или пятого курса, широкоплечий, с буйными каштанового оттенка кудрями до плеч. Парень скользнул по мне равнодушным взглядом, а Глинта хихикнула, прижимаясь к своему кавалеру:

— Привет, Матильда! Ты что, с лекции идёшь? Или в анатомикусе задержалась, с дохляками?! Что ты вообще тут делаешь, разве ты в числе приглашённых?! Пришла послушать, как мы веселимся? Бедняга, у тебя такой голодный несчастный вид! Хочешь, я тебе… ик… какой-нибудь еды вынесу? Или ты с собой перекус захватила, из анатомикуса?! — она кивнула на маленький саквояж, стоящий у моих ног.

Судя по голосу, однозначно трезвой Глинта уже не была.

Я помахала приглашением перед её лицом.

— Кормят на таких мероприятиях обычно так себе, заспиртованные потроха из анатомички, разумеется, вкуснее, — пробурчала я. И не удержалась. — Глинта, а профессор Мортенгейн тоже присутствует на празднике?

Девица снова захихикала, как пьяный бабуин, а ответил мне неожиданно её спутник:

— Да, только что его видел. Бдил, вроде как, хотя что он там видит…

— Мы сбежали, чтобы он нас не учуял! — зашлась в хохоте Глинта.

— То есть он был с повязкой на глазах? — повернулась я к юноше.

— Ну… да. Вроде бы… как обычно, — несколько растерянно ответил он.

— Благодарю, — поклонилась я — и прошла мимо сладкой парочки в зал, прихватив саквояжик, на который старшекурсник глянул не без подозрения.

Сама не знаю, зачем я туда пошла.

Зал Общих Собраний был украшен роскошно. Высокие потолки, тёмно-серебряные шторы до пола, с потолков на разной высоте свисают огромные золотые и серебряные звёзды. Скамьи сдвинули к стенам, огромный рояль, наоборот, выкатили ближе к центру: немолодой мужчина, сидящий ко мне спиной, легко и непринуждённо издавал льющуюся, точно искрящееся вино через край бокала, мелодию, одновременно щемящую сердце и зовущую в пляс. Я сделала несколько шагов в толпу — неоднородную, то и дело распадающуюся на отдельные водоворотики пар или троек. Кто-то меня заметил, кто-то узнал, но большинству присутствующих было совершенно безразлично появление настороженной и отчаянной Матильды в самом обычном учебном платье посреди этих нарядных и радостных беспечных юношей и девушек. Я знала всех и каждого из присутствующих, за исключением музыкантов, но совершенно не различала лиц.

Музыка взвилась с новой силой, к клавишам добавились томительно-пронзительные звуки струнных, толпа отхлынула, освобождая центральное пространство зала — для танцев. Несколько пар закружилось передо мной, а у меня закружилась голова — и одновременно ноги стали невероятно тяжёлыми, словно я сменила кожаные туфли на чугунные.

Совсем близко, шагах в десяти от меня, не больше, стоял профессор Вартайт Мортенгейн с привычной чёрной повязкой на глазах. Стоял, держа за руку Аглану. Потянул её, разворачивая к себе, так, чтобы она положила вторую, левую руку на его предплечье.

Аглана тряхнула серебристой копной волос, и я успела увидеть счастливую улыбку на её лице.

«Идём по невидимому квадрату, — как наяву, услышала я голос профессора. — Позволь вести тебя за собой…»