Не открывайте глаза, профессор!

Глава 21

Мир рушился.

Небо раскалывалось, многочисленные трещины разбегались от одной звезды к другой, предвещая скорое падение небесного свода, земля подо мной дымилась и шаталась. Под мраморным полом Зала Общих собраний вскипала раскалённая бездна, жаль, упасть в неё предстояло, похоже, мне одной…

«Раз-два-три, раз-два-три», — музыка вела меня, заставляя двигаться и даже дышать в навязанном ею ритме.

Мортенгейн склонил подбородок и взял Аглану за узкую изящную ладошку. Его ноздри затрепетали — неуловимо для всех остальных, но я-то видела.

Не могла не видеть, не пожирать его глазами. Он вдыхал её запах, в отличие от моего, не скрытый никакими нейтрализаторами. Он чувствовал её.

Вартайт Мортенгейн мне в отцы годится. Он дуплиш, сильный, красивый и неуязвимый, а это значит, что наше с ним узаконенное будущее невозможно. Он профессор, уважаемый и обеспеченный преподаватель, а я адептка-недоучка, ничегошеньки из себя не представляющая.

У него невеста есть, он несвободен!

Я всё это прекрасно знала.

Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

…Аглану и такое будущее вполне могло устраивать. Она не гналась за общепризнанными ценностями, такими как официальный диплом… официальный брак. И сейчас на её тонких губах мерцала почти торжествующая улыбка, на бледных щеках розовел румянец, и она уже вовсе не казалась тусклой молью, невзрачной тенью. Напротив — она словно расцвела. Засветилась изнутри. Её нарядное светло-голубое платье с серебристой отделкой делало её похожей на цветок пиона.

Вторая ладонь Мортенгейна легла на её талию. Зазвучала музыка, и я пихнула в рот кулак, чтобы не взвыть, попятилась, слепо шагнула куда-то в сторону — нетанцующие адепты расступались передо мной — пока не оказалась у стены. Вцепилась второй рукой в плотную серебряную портьеру. Ткань жалобно затрещала, но я не обратила на это внимание.

Бежать!

Забрать своё!

Он мой!

Мой!

Голос внутри меня заходился воплем, и будь я дуплишем… будь я дуплишем, я давно обернулась бы поджарой чёрной волчицей. Было так легко представить, как мои зубы смыкаются на узком запястье, как жалобно хрустят кости, как…

Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!

Выхухоль небесная, я…

Чья-то сильная рука выдернула искусанный кулак из моего рта, толкнула меня назад, и я не сопротивлялась, почти обрадовавшись возможности потерять из виду прекрасную танцующую пару. Черноволосого статного мужчину с повязкой на глазах и тоненькую, грациозную, почти невесомую девушку с копной белых волос, сияющую и гордую.

— Матильда! Что ты творишь?!

Я не понимала, куда и зачем меня тащат, но с упорством тонущего цеплялась за всё подряд: дверные ручки, косяки, шторы, чей-то пиджак… Зал общих собраний представлял собой изрядно вытянутый прямоугольник, увенчанный небольшим возвышением — сценой, на которую надлежало подниматься выступающим для лучшей видимости и слышимости.

Кажется, на это возвышение меня и втащили, по лицу мазнула пыльная тяжёлая ткань занавеса, протянутого по задней стенке.

Я чихнула и захохотала, но смех тут же сменился беспомощным рыком — мне нужно было вернуться и заставить Мортенгейна отпустить руки Агланы, отойти от неё… Заставить…

В следующую секунду ледяная и почему-то сладкая вода плеснула мне в лицо, я заморгала, облизнулась — и только тогда смогла вдохнуть воздух в ноющие лёгкие. Изображение в глазах стало более чётким, сознание вернулось.

— Ист?!

— Слава богам. Что с тобой, Тильда?! Что ты здесь делаешь?! Выглядишь, как жертва трусской лихорадки! Мы же договорились… Счастье, что никто не заметил, кроме меня, как тебя разбирало, а музыка была достаточно громкой…

Вернувшийся на мгновение разум опять стал ускользать от меня.

— Пусти! Они…

— Не сходи с ума! Пусть Мортенгейн потанцует с той девочкой, что с того?! Это к лучшему, значит, нисколько он на тебе не запечатлился, или же действие болотника постепенно проходит…

— Ни… хрена лысой выхухоли оно не проходит! — рявкнула я, слёзы хлынули из глаз, и я забормотала, невнятно и сбивчиво. — Как он мог, как он мог… Он же сам говорил мне… Он знает, что я могу прийти! Он же всё понимает, и при этом… Он же…

— Так, может, на это и расчёт?

— Что ты имеешь в виду?

Я немного встряхнулась, заставив себя замолчать и не трястись, как в ознобе и огляделась. Мы с Истом стояли в какой-то маленькой тускло освещённой нише, явно находившейся за кулисами и предназначенной для того, чтобы выступающие, надёжно скрытые от приглашённых слушателей, дожидались своей очереди. Неприметная дверь вела на второй этаж, а сквозь занавес издалека слабо доносились музыка и смазанный гул голосов.

Внутри комнатки-ниши имелось два деревянных стула, небольшой столик с пустым бокалом, содержимым которого явно только что воспользовался Ист, чтобы привести меня в чувство. Справа от обитой деревянными панелями двери мирно журчал фонтанчик с питьевой водой.

— Что ты увидишь его с другой, приревнуешь и выдашь себя.

— Я не ревную этого мерзавца! Я ему просто оторву что-нибудь…

— Ладно, ладно, не дёргайся. Не приревнуешь, так отреагируешь на этот его демарш, как-то выдашь себя, понимаешь? Он хочет спровоцировать тебя. Держи себя в руках и уходи отсюда!

— Держу!

Я и в самом деле обхватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать злую дрожь. Взгляд упал на фонтанчик, и я, недолго думая, подставила лицо под холодную струйку. Волосы мокли и прилипали ко лбу и шее, но этого мне показалось мало. Я набрала воду в ладони и стала ожесточённо тереть лицо, уши, шею. Корсаж платья тоже намок, но мне было сейчас наплевать на свой внешний вид.

Голоса и музыка внезапно стихли, и я подумала, что начался очередной этап праздника. Значит, закончились и танцы.

Тяжело выдохнула, отжимая волосы. Шагнула к арочному проёму.

— Эй… — обеспокоенно начал наблюдавший за мной Ист. — Тильда, не стоит тебе…

— Не стоит, — кивнула я.

— Да подожди ты! Стой, неугомонная!

Но я уже вышла из ниши, прямо на сцену, зажимая нос, чтобы опять не расчихаться от пыли.

И замерла.

Не было толпы. Адепты, нарядные, шумные, пёстрые, словно растворились в воздухе, мне даже захотелось потереть глаза — праздник никак не мог закончится так рано, так резко и внезапно! Ист сдавленно выругался за моей спиной.

Может, начался пожар, эпидемия, землетрясение, может…

Но две человеческие фигурки, мужская и женская, продолжали одиноко стоять около огромного роскошного рояля, спиной к нам с Истом, я смотрела на них, чувствуя, что мир продолжил своё стремительное разрушение и падение.

Я дошла до края сцены, и в то же мгновение парадные двери распахнулись, пропуская в опустевший зал трёх незнакомых мне человек — высокого светловолосого мужчину и двух женщин. Они двигались очень плавно, тягуче, с какой-то звериной грацией, и морок влечения отступил, пасуя перед невольным страхом, пробудившимся от этого странного вторжения чужаков в почти пустой празднично украшенный Зал.

Я остановилась, Истай ухватил меня за плечо.

Мортенгейн вдруг обернулся, резко, так резко, будто за плечо дёрнули его, а не меня. А потом резко сорвал повязку с лица, и впервые с ночи Болотника мы уставились с ним друг на друга.

Профессор смотрел на меня.

Смотрел — и видел.