Не открывайте глаза, профессор!

Глава 23

— О, боги! — я не видела, но чувствовала, что Мортенгейн с мученическим видом закатил глаза. — Что ж, как вам будет угодно, упрямые фэрлы. Я долго молчал, надеясь на ваше благоразумие, но, видимо, пришло время придать огласке ваш маленький тёмный секрет. Тем более, раз уж вы настаиваете, тем более, приплели магистрат, а эти бюрократы не привыкли игнорировать ни единой бумажки… Может быть, дорогая, ты дашь разъяснения маме с папой сама? По поводу нашей жаркой первой встречи, по поводу всех остальных устроенных тобою развлечений, свалившихся на мою голову? И ладно бы только на мою! В момент нападения морфелей в аудитории кроме меня находилось ещё девятнадцать представителей человеческой расы! Тебе не кажется, что это перебор?!

«Дорогая»?! Я вжалась затылком в грудь профессора, уже понимая, к кому он так обращался, но не желая верить в это.

Как же так… как я могла быть такой слепоглухой дурой?! Ох, прав Вартайт… дурочка и есть.

Это что же получается, она тоже — дуплиш?!

— Я не насылала на тебя морфелей, — стоявшая до этого неподвижно и безмолвно Аглана стряхнула оцепенение и опустилась на ещё одну свободную табуретку. Глянула на меня — недобро, колюче, раздражённо, и всё же не как на более удачливую соперницу — скорее так смотрят на прицепившийся к подолу лохматый надоедливый репей. — И всех остальных — тоже не звала, чтоб ты знал. Они сами пришли. Они были очень злы на тебя, Вартайт. Впрочем, если бы я знала обо всём заранее, то, безусловно, запретила бы им вмешиваться в наши отношения… наверное. Убери ты девку, можем мы хоть раз в жизни поговорить нормально?

Я смотрела на бывшую уже соседку и приятельницу во все глаза.

— Не можем. Мне, знаешь ли, непросто дался этот месяц. Сами, значит, пришли, — покивал Мортенгейн. — Ну, да, разумеется, как же иначе! Ты, между прочим, могла меня и убить. Не стоит взнуздывать ещё не осёдланного мужчину, согласна? Как-то это не вяжется с маниакальным желанием заключить со мной брак. Не пойму, для чего тебе это? В магистрате нет идиотов, дающих разрешение на посмертное брачевание!

— Я не пыталась тебя убить, придурок. Откуда мне было знать, как влияет на меня болотник? Обычно мне в это время всегда давали сонное зелье, — Аглана скривилась. — Если бы я понимала толком, что делаю… не только дуплиши плохо контролируют себя в эту безумную ночь. Впрочем, всё обошлось, верно? Никаких зачатков совести у тебя, Вартайт. Мы помолвлены, а ты стоишь и тискаешься с этой безродной человеческой девкой, которую повалял под каждым кустом, у всех на виду! Думаешь, я не чувствовала на ней твой запах? Дело твоё, впрочем, пока брак не заключён официально, но сейчас ты порочишь честь древа Де Гро, — бесцветные глаза Агланы отчётливо полыхнули красным. Беловолосый незнакомец торопливо и текуче шагнул к ней за спину и примирительно положил ладони на плечи девушки. — Ни стыда, ни…

— Ты говоришь мне о стыде? — искренне удивился Мортенгейн. — Ты?! — он демонстративно прикусил моё ухо, заставляя приподнять к нему голову. — Впрочем, о приличиях действительно стоит вспомнить. Надо бы представить вас друг другу. Знакомься, Аманита, то есть, Матильда… Это моя мама, Галада Мортенгейн, чудеснейшая из женщин в своей возрастной и весовой категории, правда, исключительно если делать всё так, как она говорит. Эти господа — славные представители одного лафийского семейства Де Гро, супруги Де Гро, у них семья называется «древо», это опекуны моей наречённой невесты, Глании Де Гро. С ней вы, я так понимаю, знакомы… К лафийцам принято обращаться «фэрл» или «фэрла». Фэрл Вэрган и фэрла Чэрлин к твоим услугам. Любовь моя, неужели ты исхитрилась подсунуть мне именно эту скандальную злобную особу под своим именем на мои лекции? Я чувствовал, что запах у неё странный, но никак не мог понять, в чём дело…

— Не смейте оскорблять меня или мою дочь своими нелепыми подозрениями и домыслами, Мортенгейн! — в пронзительном голосе беловолосого отчётливо слышалось нечто нездешнее, он немного гнусавил и ещё — тянул гласные. — И не переводите тему! Вы и ваша семья нанесли несмываемый позор древу Де Гро своим возмутительным отказом жениться на моей воспитаннице, но древо Де Гро никогда не опустится до позорной мести!

— Однако древо Де Гро уже опустилось как минимум до позорной слежки! — приподняла идеальные чёрные брови госпожа матушка-волчица, кажется, наблюдавшая за вялотекущим семейным скандалом не без удовольствия, и единственной деталью, это удовольствие ей портившей, была я. — И, насколько я поняла, слежкой дело не ограничилось? Что ещё за морфели, что за попытка убийства, Вартайт? Какое возмутительное скотство! Впрочем, чего ждать, если ты работаешь со всяким сбродом…

Так и хотелось продолжить: «я тебя родила, так что мучить и убивать тебя, сына, могу только я!»

— Что вы хотите от юной влюблённой девушки?! — папаша Агланы, выглядящий едва ли не моложе Мортенгейна, картинно и аристократично взмахнул тонкими изящными руками. — Да, Глания проявила импульсивность, захотела познакомиться с женихом инкогнито, возможно, попытаться исправить допущенное им вопиющее беззаконие с этой отвратительной задержкой заключения брачного союза… Наивно и романтично, но не стоит забывать о вздорной юности…

— Как пафосно, Вэрган, пафосно и слащаво, так ведь и блевануть можно! — презрительно фыркнула матушка, а я втайне порадовалась, что мне никогда не придётся думать о ней, как о свекрови. Фэрл брезгливо скривился. — Позволь напомнить, что вопиющее беззаконие началось с вас. Вы, благородные праведные Де Гро, всего-то навсего забыли упомянуть, что от дуплиша в вашей милой крошке-полукровке не более восьмой части. А её вторая ипостась и вовсе такова, что если об этом станет известно в Магистрате, то милая дочурка быстро лишится романтичного флёра и невинности, я хотела сказать — наивности, на Арене Правознания…

— Это всё нелепые предрассудки! — быстро возразил Вэрган, слегка растерявший своё аристократическое высокомерие. Острые кончики ушей и носа предательски покраснели. — Мы не скрывали, что она двоидца и соблюли все договорённости! Невеста — дочка чистокровной дуплишии и лафийца! Невинная, прекрасная, образованная, идеальная представительница…

«Ах, вот как называется женщина-дуплиш!» — некстати подумала я. Профессор крепче обхватил меня за плечи, словно ожидая, что я вот-вот ломанусь то ли к двери, то ли к бывшей соседке. Однако психовать и выкидывать фортели мне вовсе не хотелось. Совершенно неожиданно стало почти весело.

— Идеальная! — леди Галада поджала тонкие губы. — Дочь лафийца — возможно, но вот крови дуплиша в ней нет, а то, что есть — яд, а не кровь! Что ж… Древо Де Гро пятнает себя ещё и гнусной бессмысленной ложью.

— При всём уважении к милой фэрле Глании, — вмешался в разговор Мортенгейн, — я бы действительно не очень-то бы хотел видеть в своей спальне и своей постели вот это вот… — он бесцеремонно кивнул в сторону Агланы — мне было привычнее хотя бы мысленно называть её так.

— «Это»?! — возмущённо тряхнул шикарными прядями папаша-фэрл. — Выбирайте выражения, господин Мортенгейн!

— Я сказал то, что хотел сказать. «Это», — кивнул Мортенгейн и неожиданно уставился на меня, хотя обращаться он явно продолжал к красноглазому фэрлу. Я поёжилась от этого не в меру пристального взгляда. — Собственно, что касается меня и моего отношения к этому браку, ничего не поменялось и в ближайшие пару столетий не изменится. Я согласился на него два года назад исключительно потому, что не было альтернатив… и чтобы порадовать любимую матушку. А поскольку матушка, очевидно, уже и сама не рада, да и не собираюсь я нарушать закон, породнившись с вашей дивной крошкой… Давайте заканчивать с этим всем. Топайте в магистрат, забирайте все свои заявления и разойдёмся миром. К тому же, с недавних пор у меня есть другая кандидатка в невесты.

— Что-о?! — рыкнул, точно взъерепененный пудель, Де Гро.

— Что-о-о?! — протянула почтенная мать Мортенгейн, а Аглана взглянула на меня даже не с яростным, а по-детски обиженным видом, какой мог появиться у малыша, который собирался откусить кусок пряника с сочной глазурью, а вместо этого угодил зубами в деревяшку.

— Что? — тупо повторила я. Мортенгейн же чуть вытолкнул меня вперёд.

— Прошу любить и жаловать — моя ненаглядная любимая невеста, будущая единственная жена и мать моих детей, моя истинная пара Матильда Вэйд!

Нет-нет-нет, это какой-то кошмарный сон, в самом деле! Я постаралась отцепить пальцы профессора от своего предплечья, но они впились несгибаемыми стальными клещами.

Да он… он же всё подстроил! Он издевается надо мной! Сейчас он швырнёт меня этим сумасшедшим, как тряпичную утку разъярённым псам, избавившись, таким образом, от всех проблем разом — пусть меня жрут!

— По-моему, вот она-то совершенно идеальна, — с преувеличенным энтузиазмом продолжала блохастая скотина, я невольно бросила взгляд на побагровевшую от возмущения и временно онемевшую матушку. — Очаровательная юная дева…

— Безродная человечка, дешёвая постельная грелка и не больше, Вартайт, угомонись! — ожила, наконец, леди Галада, а я некстати вспомнила, что и она — дуплиш, то есть, дуплишия, а значит в любой момент может обернуться и оторвать мне голову.

— Человек! — взвыл красноглазый и — я едва не подавилась воздухом — извлёк из кармана аккуратно сложенный шёлковый платочек. Аккуратно промокнул уголки глаз.

— Долой предрассудки, вы же сами так говорили! — оптимистично и преувеличенно легкомысленно заявил Мортенгейн. — Итак, что там у нас по списку? Образованная, правда, по успеваемости пятая с конца на курсе, но всё ещё можно нагнать. Я буду лично с ней заниматься, так что необходимые знания она получит, и даже больше… — прозвучало это как минимум угрожающе. Я снова попыталась высвободить руку и буркнуть что-то вроде «господин профессор, вы забыли спросить моё мнение!».

— Милая Матильда самоотверженна и заботлива, она самолично занималась моим выздоровлением, после полученных тяжёлых травм… думаю, она будет выступать свидетелем при моём встречном иске против древа Де Гро в Магистрат, — не обращая внимания на кровожадный взгляд матери, профессор заливался соловьём. — Кстати, у моего бриллианта чистой воды, моей чудной мышки-полёвки, моей обожаемой будущей леди Вэйд есть небольшой очаровательный нюанс — она уже не невинная и, скорее всего, даже беременная. А в этих случаях Магистрат всегда идёт навстречу брачующимся в плане сроков, верно, господа?!

Выхухоль небесная!

Фэрл, кажется, явно вознамерился грохнуться в обморок, во всяком случае, он коротко обернулся, удостоверился, что за его спиной рояль, и начал медленно закатывать круглые, чуть навыкате вишнёвые глаза. Госпожа дуплишия глотала воздух, как вытащенная на берег рыба, и, судя по всему, раздумывала, то ли присоединиться к несостоявшемуся свату, то ли кастрировать любимого сына, а заодно прихлопнуть мерзкую пронырливую девку, на этого самого сына покушавшуюся.

— Я не беременна, скотина вы этакая! — я наконец-то разжала челюсти. Между прочим, никто не просил меня ему подыгрывать! Шут, а не профессор Храма науки… а я-то хороша — размякла в крепких мужских объятиях, расчувствовалась, поверила, наконец!

— Откуда ты знаешь, милая? — приподнял брови Мортенгейн. — Всего только месяц прошёл, как ты меня совратила, на таких маленьких сроках могут ошибиться даже опытные акушеры-целители. Надеюсь, очень скоро мы порадуем мамочку внуком. Или внучкой. Или… В твоём роду, дорогая, случайно, не было двойн?!

— Я не беременна! — проскрипела я, разворачиваясь к профессору. — Мы не…

— В первый-то раз не удержались. Ты, как будущий целитель, должна знать — одного раза вполне достаточно.

— Ты-ы-ы! — вопль матушки Галады куда больше походил на волчий вой, чем на человеческий голос, причём несчастной волчице явно чем-то тяжёлым прижали хвост. — Ты-ы-ы собрался повесить себе… и мне на шею такое ярмо?! Такой позор? Человечка, падшая женщина, да ещё брюхатая человечьим отродьем?!

— Не выражайся, мама, здесь дети, пусть ещё и нерождённые! — строго возразил профессор. Пальцы ещё крепче сжали моё плечо. — Я требую уважения к будущей юной леди Мортенгейн!

Фэрл рухнул-таки на рояль, запрокинул голову, шелковистые густые волосы рассыпались по плечам, прикрывая вязь татуировок на скулах — в других обстоятельствах я бы непременно позавидовала его нездешней фарфоровой красоте.

Выхухоль небесная… Мне нравился Мортенгейн, что уж там сочинять — я успела влюбиться в него по уши, но я не была готова к спонтанному браку исключительно в пику матери и невесте, чем-то там не угодившей жениху — да и к материнству тоже не готова! Я хотела учиться и работать, а от одного вида будущей свекрови кровь сворачивалась в жилах… Совершенно ужасная тромбообразующая свекровь мне просто по состоянию здоровья противопоказана!

— «Леди Мортенгейн» — вот эта никчёмная девка?! Какая-то бесполезная бездарная пустышка?! Мать моих внуков — вот эта рыжая оборванка?! — надрывалась матушка. — Да каких там внуков… жалких человеческих…

Не знаю, что могло произойти дальше. Кажется, я уже успела выйти из ступора и запоздало возмутиться. Саркастичная небрежная маска Мортенгейна тоже на миг уступила место совершенно не наносной злости. Мне даже показалось, что сейчас он отвесит матери самую банальную оплеуху.

Но до этого не дошло. Мортенгейн сдержался и снова беспечно заулыбался.

— Мама, не стоит бранить существа, которые будут ухаживать за тобой в дни дряхлой старости! Или ты всё же выбрала бы тех милых птенчиков, что появились у нас с Гланноой?!

— Они до моей дряхлой старости не доживут, — отрезала леди.

— Кто знает, кто знает… Кстати, есть несколько любопытных моментов, которые бы хотелось прояснить. Да, девушка — человек, — почти спокойно произнес Мортенгейн — и я чувствовала, с каким трудом даётся ему это спокойствие. — Она не могла на меня запечатлиться, и, тем не менее, это юное неопытное дитя само настойчиво искало встреч со мной…

— Разврат течёт в человеческой крови, неудивительно!

Я попыталась незаметно пнуть его по голени, но не преуспела. «Постельная тряпка!» — тихо, но отчётливо прошипела Аглана. Я снова увидела, как в её светлых глазах пробегают алые искорки.

Казалось, больше всего её возмущает не сам факт наличия беременной — возможно! — любовницы у жениха, сколько её примитивная раса.

— И это было странно, — неожиданно согласился профессор, а я сжала челюсти, чтобы не разрыдаться от стыда, беспомощности и обиды. Он повернулся ко мне. — Милая, припомни-ка. Незадолго перед ночью болотника… Было ли что-то новое, что-то странное, что ты пила или ела?

— Думаешь, девушку опоили? — неожиданно мирно и по-свойски поинтересовался отец Агланы, раздумав терять сознание, словно от семейной сцены они разом перешли к научному симпозиуму.

— Уверен.

— Не такая я дура, чтобы глотать какую-то неизвестную дрянь, — пробурчала я, безуспешно стараясь отодвинуться от Мортенгейна подальше. — Никто меня ничем не опаивал!

— Все мы так думаем, — мягко настаивал он. — Вспомни, девочка. Тебя могли чем-то угостить… Не обязательно незнакомый посторонний человек. Подруга, приятель… Кто-то из преподавателей или даже родственников…

Его мягкий вкрадчивый голос, несмотря на всю абсурдность ситуации, вводил меня в какое-то трансовое состояние. Я действительно принялась думать и вспоминать.

И… вспомнила.

— Я же пила зелье для восстановления голоса, как раз перед ночью болотника… — прошептала я и медленно повернулась к Истаю, всё это время простоявшему безмолвным столбом, впрочем, на его месте я бы тоже попыталась слиться с интерьером. — Это же ты рассказал мне об эуркании, цветущей в ночь болотника! Из-за тебя я и пошла тогда в лес… Не может быть! Не может быть, чтобы ты… Зачем?! Как ты мог?

Истай молчал, глядя сквозь меня. Не возражал… и от этого совершенно не ожидаемого мною предательства даже в ушах зашумело.

— Предполагаю, знал о планах своей подруги детства — вы же были знакомы с раннего детства, обитая в одном лафийском поселке, верно, дорогая? И преследовал несколько эгоистичную цель — отвлечь меня от неё. Неужели ты сам втюхался в эту редкостную тварь, парень? А ведь на вид с головой ты дружишь, до чего же внешность обманчива… Любовь моя, ты говорила, что тебя ко мне тянет, что тебе без меня плохо, — несмотря ни на что, то, что Мортенгейн так запросто проговаривал публично мои давешние откровения, было не очень-то приятно. — Но ты человеческая женщина и испытывать ко мне столь сильной тяги не могла. Каким бы потрясающим и невообразимым я ни был — не могла. Увы.

На мгновение что-то ненаигранно-горькое промелькнуло в его лице, но я уже поняла, что профессор не привык терять самообладание дольше, чем на пару ударов сердца.

— Но… — растерянно промямлила я. — Как же… Самовнушение?

— Ничуть. Встреча с очевидным продолжением неосторожной наивной студентки, опоенной приворотным зельем, и дуплиша в небольшом прихрамовом лесу была более чем вероятна, — продолжил между тем Мортенгейн. — И она состоялась. Как по сценарию. Если бы за подобные сценарии ставили оценки, мой юный недофэрл, вы получили бы белую звезду. А получите — по шее… и это если я буду таким добрым и промолчу в магистрате о ваших играх с запретными лафийскими зельями, которыми вы щедро делились с человеческой девушкой! За нейтрализатор и приворотное зелье, данные Матильде, по шее дам вам я, за остальное — ваши сородичи.

— Истай?! — я повернулась к другу, на его лице не было ни одной эмоции — и не единой краски. Хотелось схватить его за лацканы пиджака да тряхнуть, как следует, но я не стала. — Зачем?!

— Случайность, — глухо отозвался Ист, с такой интонацией, какой я ещё никогда у него не слышала. — Глупая случайность, вот и всё! Я перепутал склянки… Я не хотел!

— А корова сжевала домашнее задание, верно, адепт? — кивнул Мортенгейн. Коснулся губами моего виска — я постаралась мысленно отстраниться от брезгливых гримас остальных присутствующих. — Зачем? Повторяю, надо полагать, сей молодой человек с примесью лафийской крови имеет личный интерес разрушить наш с фэрлой Гланией брак. Поскольку фэрла, увы, менять планы не собиралась, действовать можно было только через меня. Вот только мальчик не знал, что дело вовсе не в моём желании — или нежелании… Правила магистрата, чтоб этих бюрократов пожрала… кто там должен их пожрать, Матильда?

— Выхухоль небесная, — тупо отозвалась я и сморщилась. — Ист не мог! Он наоборот, постоянно сочувствовал мне и предлагал бежать… Ист добыл мне нейтрализатор, и…

— Ну, рассказывай, наш двуличный друг, — профессор бросил на Истая ледяной взгляд. — Что же ты хотел? Тебе нравится фэрла? Или тебе просто хотелось испортить жизнь своей маленькой человеческой подружке? Или… испортить жизнь мне?

— Это случайность! — выкрикнул Ист. Посмотрел мне в глаза, отчаянно. — Я держу в Виснее лавку с зельями, там действительно работает одна моя знакомая, беглая лафийка, которая хорошо относилась ко мне в детстве. Ещё одна любительница запрещённых рас, у неё в подвали пикси живут, обычно они смирные, прирученные, но иногда чудят. О том, что они в очередной раз побаловались с цветными склянками, я узнал слишком поздно. Приворотного зелья у нас там нет, но что-то дало схожий эффект… нельзя мешать зелья, однако сроки поджимали, я не проверил всё! Прости. Прости меня! Если бы я только знал…

— Всё ты знал, — хмыкнул Мортенгейн. — Ну, пусть приворотное зелье было случайностью, не буду спорить, но на визит в лес в ночь Болотника своей любопытной маленькой приятельницы ты рассчитывал. Я беседовал с охраной — их временная слепота была умаслена кое-каким подношением из бездонных запасов лафийских зелий…

Истай отвернулся.

— Мы просили тебя приглядеть за Гланией, а не разрушать её брак! — зло просвистел беловолосый фэрл. — А ты..!

— Я не хотел, — повторил Ист, уже не глядя на меня. — Я знал, что Глан хочет увидеться с ним… я говорил ей, что в ночь Болотника это плохая идея! Она сама… Я говорил ей, что он ей не подходит. Но она меня не слушала!

— Буду я слушаться выродка безродного! — фыркнула моя бывшая соседка.

— Я думал, мы друзья, — Ист коротко глянул на неё исподлобья.

— Были друзьями, когда я была ещё птенцом неоперившимся и ничего не понимала!

— Ты пошла в лес в ночь Болотника?! — повернулся к ней фэрл. — Не приняла снотворное? Зная, что там бродит одинокий дуплиш?! Глана, как же ты…

— Она тоже была в ту ночь в лесу? — мне вдруг захотелось почувствовать себя полноправной участницей безумного диалога. — Так это она насылала на нас… На вас гарпию, пикси, дрударов? — поверить в это было очень и очень сложно. — И морфелей?

— Пикси, дрударов и морфелей — да, она. А вот что касается гарпии… Тут всё немного сложнее.

— Не насылала я никого! — выкрикнула Аглана. — Они — не слуги и не рабы. Они — мои друзья. Вот они — настоящие друзья, а не этот безродный придурок, который вообразил, будто знает, что для меня лучше! Просто дружбу понимают… по-своему.

— Помолчи! — рявкнул фэрл. — Как ты могла, Глана! Разве этому я тебя учил? Оставь уже Мортенгейна в покое, где твоя гордость?

— Он мой, — безапелляционно отрезала соседка. — Он мой, был есть и будет. К тому же… он обещал. Обещал молчать обо мне. Обещал жениться до исхода этого года!

Профессор скептически приподнял бровь.

— Вартайт Мортенгейн! — голос Агланы, неожиданно звонкий после недавнего злого ворчания, легко разнёсся по залу. — Дуплиши никогда не берут назад данное однажды слово!

— Не берут, — хмыкнул Мортенгейн. — Вот только никакого слова я тебе не давал. Поданные в Магистрат два года официальные документы не считаются…

— Я не об этом.

— А о чём, дорогая? Папа прав, послушай папу, надо иметь хоть каплю гордости и оставить уже меня в покое.

Его голос был сух, отрывист и резок и не оставлял пространства для воображения: нет, не лукавил профессор и не заигрывал, ему действительно до смерти надоела чем-то столь неугодная невеста. Я знала, что говорить с интересующей его, небезразличной ему женщиной он может совсем, совсем иначе: мягче, глубже, так, словно кладёт тебя на бархатную простыню.

— Я думала, — тихо сказала девушка, — думала, что… что-то изменилось. Видят боги, я не хотела спешить, зачем спешить, когда впереди долгая жизнь. Мне плевать на временных любовниц, пусть нагуляется до брака. Мы познакомились бы в следующем году, узнали бы друг друга, если бы… если бы не эта клятая девка и ты! Ты! Да даже если бы все нелюди в мире вымерли, ты не стал бы мне интересен! — она уставилась на Истая, глаза снова густо налились краснотой. Собственно, эта Аглана уже мало походила на мою милую, задорную, всегда доброжелательную и активную умницу-соседку. Но и своих приёмных родителей она нисколько не напоминала, да и с человеком её сейчас спутать было бы трудно. Белая кожа налилась серостью, красные глаза смотрели исподлобья, черты лица заострились.

Аглана перевела взгляд на профессора.

— Ты пообещал на мне жениться и молчать о моём происхождении. Ты мой. Ты пообещал, Вартайт!

— А дом тебе отписать? А туфли ежеутренне в зубах приносить? — почти весело поинтересовался Мортенгейн. — Первенца в жертву дрударам? Первую брачную ночь с морфелями провести, нет? Что ж я так оплошал-то…

В этот момент я словно обрела дар предвидения и потянулась к Исту, чтобы сказать ему… чтобы сказать ему, что что бы он ни испытывал к этой красноглазой девице, он не должен делать то, что он непременно сейчас сделает… не должен! Несмотря на то, что он подставил меня, что он меня фактически предал, я многое могла понять. Не простить — понять. Откуда я знала, что он чувствовал к моей подруге? А может, дело вообще было не в ней. Может, таким образом он мстил за то, что его бросили, вышвырнули из волшебного сказочного мира, который он считал своим и куда мечтал вернуться.

Всего сильнее обижает обиженный…

Но Истай сделал именно то, чего я от него ждала не без содрогания. Вытащил откуда-то из-за пазухи лист с лафийскими закорючками и добытой мною подписью Мортенгейна.

Мне захотелось провалиться сразу со второго этажа в подвал. Какая же дура я оказалась…

— Дрожишь, мышка Матильда, — вполголоса произнёс Мортенгейн. — И здесь без тебя не обошлось? С кем из них ты в сговоре?

— С ума сошли! — тоже приглушённо возмутилась я. — Ни с кем я не в сговоре! Меня подставили, хотя… да, я сама виновата. Что там написано?

— Что я крепко влип.

Тем временем Аглана сделала шаг к Истаю.

— Ненавижу вас, человеческие выблядки, — неожиданно скрипуче произнесла она. — Вас даже боги не любят, вы же дохните, как мухи, застрявшие в жжёном сахаре. Омерзительные, слабые, недолговечные… Только и годитесь на самые простые поручения. Тут стоит твоя подпись, Вартайт, как видишь. Изволь…

— Почему? — спросила я одними губами, глядя Истаю в глаза. — Я тебе верила. За что ты так со мной?

— Она обещала, что я вернусь домой, — так же тихо и тоскливо ответил Ист. — С ней. Домой… Но…

Он вдруг опустил руку с подписанным Мортенгейном листком за мгновение до того, как пальцы Агланы её коснулись. Вытащил из кармана ампулу, зубами оторвал пробку — и плеснул на бумагу.

Она моментально вспыхнула чистым оранжево-синим пламенем.

Аглана дёрнулась, словно наткнулась на стеклянную стену, миг — и от бумаги не осталось ничего, даже пепла. Это было настолько стремительно, настолько неожиданно, что все присутствующие застыли, глядя в пустоту.

Мортенгейн несколько раз хлопнул в ладоши. В тишине его скупые хлопки показались мне громче гонга.

Вместе со мной профессор повернулся к безмолвной делегации лафийцев.

— Уважаемый фэрл, вы, конечно, знаете о постановлении магистрата под номером шестнадцать по поводу укрывательства потомков опасных рас. Ваша дочь, точнее — воспитанница, воспользовалась ключом от незаконного заповедника, я так понимаю? Заповедника, который вы должны были уничтожить ещё два десятка лет назад. Ладно, это останется на вашей совести. Но взрастить гарпию?!

— Они разумны и духовны! — прошипел Вэрган. — Они такие же, как и мы, как и вы! Посмотри на неё, Мортенгейн — она имеет право на нормальную жизнь, и я дал ей эту жизнь. И не тебе, двуликий, считать, что ты чем-то лучше её! В ночь болотника ты становишься таким же безмозглым одержимым животным, нет, хуже!

— Я говорю не про своё личное мнение, я говорю про закон, — высокомерно бросил Мортенгейн, а я вдруг всё поняла — и, не сдержавшись, в ужасе потянула его за рукав.

— Так гарпия — это… Это…

Неожиданно притихшая, застывшая каменной горгульей Аглана вытянула вперёд руки и тоненько взвыла, но от этого воя у меня моментально кровь загустела. Всё ещё хорошенькое, хоть и изрядно посеревшее личико исказилось омерзительной злой гримасой, тонкие пальчики скрючились, точно девушку пробил кататонический ступор. А потом из кожи, прорывая как её, так и одежду, тонкую голубую ткань, точно в ускоренном времени трава на густо засеянном газоне, полезли белые, острые даже на вид перья. Девушка — да нет же, гарпия! — пронзительно закричала, словно от нестерпимой боли… и на её месте я бы тоже вопила, потому что ноги подтянулись к телу, втягиваясь, будто проваливаясь внутрь искорёженного тела, туфли свалились, пальцы на ногах, да и на руках тоже обзавелись уродливыми чёрными когтями. Почти не изменилось только лицо — впрочем, нос стал ещё более острым, кончик загнулся, кожу стянуло, от чего она стала похожей на старую потрёпанную кожаную маску… Всё это заняло несколько мгновений — но мне казалось, что прошло гораздо больше времени, накативший ужас словно сделал воздух гуще. Аглана яростно посмотрела на меня жуткими красными глазами и по-птичьи заклекотала. Я моментально вспомнила разорванную мышцу и ожог роговицы Мортенгейна и попятилась. Вокруг наблюдался острый дефицит тяжелых палок… Совершенно инстинктивно и ненамеренно я скрестила руки на животе — не знаю, откуда взялся этот нелепый картинный жест, ведь я по-прежнему была свято уверена, что не беременна. Но видимо моё неосознанное движение и доконало юную гарпию.

— Сдо-о-о-охни, он мо-о-о-й! — взвыла она и кинулась на меня, вытянув вперёд когтистые лапы. Слишком быстро — я не успела бы ни отпрыгнуть, ни выставить перед собой, к примеру, стул. Только зажмуриться … Профессор рыкнул — но в человеческом виде сделать он так же ничего не мог, а его преображение требовало места и — времени.

Возможно, обезумевшая гарпия намеревалась не просто впиться в меня когтями — разорвать на части живот, судя по направлению её вытянутых лап. И она непременно достигла бы успеха, если бы не выросшее на её пути неожиданное препятствие.

Фэрл Вэрген кинулся наперерез Аглане. Кажется, он кричал что-то вроде «доченька, успокойся!», но утверждать безапелляционно я бы не стала… В любом случае именно он попался гарпии под когти первым — и она отшвырнула его в сторону, не глядя, как шёлковую куклу. Именно безвольной куклой фэрл отлетел к стене, ударился об стену и затих на полу. Из разбитого лба полилась кровь — я не видела её, но почувствовала запах и меня замутило.

Целительская магия бунтовала.

Само по себе подобное препятствие не остановило бы гарпию и на миг… но всё же что-то человеческое, точнее, что-то осознанное всё же осталось в ней, и она бросила на тело названного отца короткий взгляд.

Этой заминки хватило Мортенгейну, чтобы всё-таки обернуться, а мне — вцепиться в подвернувшийся стул. Профессор оказался передо мной, заслоняя меня от обезумевшей твари.

Гаприя открыла рот — её язык оказался раза в три длиннее человеческого, узкий, раздвоенный и неестественно серый. Заклекотала — и опять ринулась на меня.

На нас.

Я не стала ждать продолжения событий и метнула в неё стул. К сожалению, именно этот момент Мортенгейн избрал для того, чтобы попытаться сбить в полёте бывшую невесту.

Мой стул с нечеловеческой меткостью угодил профессору в голову, и то завалился в сторону. А потом я услышала клёкот и злобный визг гарпии, лицо, точнее, верхнюю часть лица обволокло что-то густое и вязкое. Я почувствовала нестерпимую жгучую боль и увидела — темноту. Именно так, я не закрывала глаза, но мир вокруг померк, стало душно, словно сузилась гортань. Из последних сил, плохо соображая, что делаю, с силой выдернула из навалившейся, топчущей меня когтистыми лапами гарпии перо, острое, словно наточенное лезвие, и махнула вслепую рукой. Твёрдый очин вошёл во что-то мягкое, пальцы ощутили влагу.

А потом я, наверное, умерла.

«Болевой шок и интоксикация из-за яда. Слепота», — возразило угасающее сознание целителя. Сопротивляться накатывающему мраку не было сил.