Не открывайте глаза, профессор!

Глава 5

На следующее утро Ист действительно принёс закупоренную стеклянную колбу с прозрачным содержимым и бумажный конверт. Сперва я ознакомилась с содержимым, точнее, попыталась ознакомиться — и недовольно уставилась на Иста.

— Это что ещё за каракули?!

— Это лафийская рунопись, — совершенно серьёзно отозвался приятель. — Моя знакомая планирует работать в лафийском посёлке.

Я подумала и всё-таки выдала:

— Но откуда я знаю, что здесь на самом деле написано?

— А что там может быть написано?! — поразился Ист. — Признание в любви?

— Ну-у…

— Если чего-то опасаешься, всё ещё можно отыграть назад. Но я дал честное слово, так что уж прости, если ты против…

Я ещё раз посмотрела на загадочный листок с закорючками лафийских рун.

— А ты уверен, что лафийцам мнение виснейского профессора будет значимо?

— Профессора-дуплиша, уверен, будет.

— Ладно, — неохотно выдавила я. — Сделаю всё, что смогу.

У себя в комнате я осторожно откупорила стеклянную ампулу. Поднесла к носу и принюхалась. Пахло ненавязчиво и приятно, с лёгкой ноткой горчинки, словно я растёрла в пальцах травинку. Неужели этот лёгкий аромат способен обмануть чуткое обоняние дуплиша?

Как бы то ни было, вариантов у меня особо нет. И не мешало бы подумать, как заполучить подпись этого пса блохастого под загадочными лафийскими закорючками. Никогда бы не отправилась работать к лафийцам. Конечно, говорят, они красивые — высокие, тонкокостные, длинноволосые, щедро одарённые магически и всякое такое, но нравы у них там слишком уж вольные и довольно странные. Целители им особо и не требуются — регенерация у лафийцев не хуже, чем у дуплишей.

Впрочем, как выяснилось, и дуплиши уязвимы — минимум раз в году уж точно.

Я нанесла нейтрализатор по схеме, изложенной мне Истаем: за ушами, в ложбинку груди, под мышками, на внутреннюю сторону бёдер, на запястья… Если бы я не знала, что именно требуется унюхать, никогда не обратила бы внимание на запах. Может, знакомая Иста ошиблась или обманула его?

…может, подпись профессора Мортенгейна можно подделать?

Может, он вообще перестанет преподавать в нашем Храме Науки и найдёт себе местечко получше? Что у нас тут хорошего: по лесам в неурочный час бродят человечки-целительницы, с небес опускаются гарпии, ремонт уже три года не делают, сливочный вишняк в столовой взбивают безо всякого усердия…

— Мать твою итить, Тильда!

Сварливый голос споткнувшейся о порог Агланы выдал всё это невнятной скороговоркой. Получилось что-то вроде «мать-ть-тильда». Я обернулась на голос соседки и подруги:

— Буду на том свете — передам ей обязательно. А твоя как поживает?

— Всех нас переживёт и похоронит, и ещё будет на мою могилку приходить с нравоучениями, — бодро отозвалась Агла, плюхаясь на кровать.

Моя соседка и по совместительству добрая приятельница имела весьма заурядную физиономию — и при этом незаурядный характер. В Храм Науки на общих основаниях она не поступила, но унывать не стала. Проработала год сиделкой старого капризного аристократа, горбатилась с утра до ночи и неожиданно пришлась богатому одинокому старикану по душе — он называл её дочкой, безропотно выполнял все указания юной помощницы, а в итоге тихо скончался, оставив ей внушительную сумму денег, которую не смогли отобрать даже налетевшие голодным вороньём невесть откуда взявшиеся родственнички. Другие девушки потратили бы деньги на развлечения и наряды, но только не Аглана — она снова отправилась брать штурмом Храм наук и, опять потерпев неудачу, осталась вольнослушательницей, оплачивая комнату, посещая все лекции и семинары, скрупулёзно выполняя все задания… Одно «но» — в списках студентов она не значилась и на диплом права не имела.

Невыразительную, несколько мышиную внешность: светлые, почти серые волосы, бледную кожу, тонкие бескровные губы, острый нос — она с лихвой компенсировала ярким, даже взрывным темпераментом. Обычно мне импонировала её фонтанирующая во все стороны эмоциональность, но сейчас я предпочла бы кого-то молчаливого и замкнутого.

— Представляешь, у нас изменения в расписании.

Не то что бы мне были свойственны предчувствия и обострено предвидение, но я даже не пыталась убедить себя, что всё обойдётся. Уже не обошлось.

— Что такое? — каменным голосом ответила я, примерно представляя, что сейчас услышу. И, к сожалению, не ошиблась.

— Этот, как его, с трудной фамилией, Мортенгейн, профессор нонемологии, будет вести у нас курс. Завтра первое занятие. В восемь утра! Ты представляешь?! Мы останемся без завтрака. Эх, сюда бы мою бабулю, уж та бы намотала его кишки на подсвечник за подобное…

Мысли бесновато толкались в голове. Ну, вот и всё. Он догадался, кто я.

— Нам же ещё рано проходить… эту… как его… целительство и физиологию нечеловеческих рас, вымерших и существующих, — выдала я еле ворочающимся языком. — Это вообще факультатив у старшаков!

— Так он будет не её читать, а общую анатомию, курс профессора Зиммельца, — Агла принялась возбуждённо болтать ногами, сидя на кровати.

— Что, в два раза больше анатомии?! От двух профессоров?

— Не-а. Зиммельца, видать, попросту турнули. Где он — и где дуплиш. Сама понимаешь.

— Он что, в карты проигрался, раз решил читать непрофильный для себя курс?

— Очень даже может быть. Потому что он не только нас взял, а первый и второй курсы тоже. И не только лекарей общего профиля, но вообще всех, прикинь?! Будет теперь пахать от рассвета и до заката, трудяжка. Ну и мы вместе с ним. Конечно, он тот ещё красавчик, но анатомия на рассвете — это перебор. Что думаешь, Тильда? Эй, Тиль? Не спи. Завтра, на лекции Мортенгейна выспишься!

У меня отлегло от сердца, даже голова закружилась от внезапно нахлынувшего облегчения. И одновременно что-то внутри томительно, мучительно сжалось.

Мортенгейн не уволился и не уехал. Он неожиданно взял все три младших курса, непрофильные для себя дисциплины. И я сильно сомневаюсь, что он испытывает денежные затруднения или внезапный трудовой порыв…

Он ищет меня. Ист прав, он действительно ищет меня, ту девушку, которую взял в ночь болотника, но которую не смог увидеть, только почувствовать запах. А я…

Если я не приду на завтрашнюю лекцию, он сможет что-то заподозрить. Смогу ли я держаться ровно и ничем не выдать себя? Всего-то месяц, после чего безумие дуплиша должно пройти без следа…

Места почти заживших — спасибо Исту и его мази — укусов предательски зачесались под строгим платьем адептки Храма Наук. Сколько девушек обучается на первых трёх курсах? Точно не скажу, но около пяти сотен, сто двадцать пять — на моём третьем. Убираем полноватых, слишком высоких, Муллу, у которой не хватает пальца на руке… Ладно, пусть будет четыре сотни. До следующего полнолуния осталось двадцать с лишним дней.

Мортенгейну нужно будет обнюхивать примерно по два с половиной десятка девушек в день. Чуть больше, если принять во внимание выходные. Вполне реально, если не циклиться на работе, а сразу приступать к делу — вызывать девиц, обнюхивать их, а может быть, даже попытаться узнать наощупь.

…ничего не подозревающие адептки будут изрядно шокированы подобными занятиями.