Не открывайте глаза, профессор!

Глава 6

Вялая толпа непроснувшихся адептов-третьекурсников ввалилась в прохладную тёмную аудиторию. Магосферы неохотно засветились под высоким сводчатым потолком, освещая бледные помятые лица будущих лекарей и целительниц, недовольно щурящихся на свет, как выкопанные из земли и насильственно поднятые умертвия. Неоднократно упоминались Шэд, Блэш и другие боги тёмного горизонта.

И всё же кое-какое оживление в первых рядах энтузиастов присутствовало. Забившейся в середину потока алкающих знаний отроков мне были прекрасно слышны жаркие перешёптывания адепток:

— Сам профессор Мортенгейн!

— Да-да, именно он!

— Высокородный дуплиш!

— Красавчик!

— Несколько староват для тебя, Марисоль? Сколько ему, за тридцать?

— Да нет же, у дуплишей это самый рассвет!

— …всё равно не женится, Глинта, подбери слюни!

— Да я бы и так…

— У него такие сильные руки…

— Ммм, какие руки!

Хотелось заткнуть уши, а лучше выскочить из аудитории в спасительную тишину коридора — может быть, я и выскочила бы, останавливал только страх, что Мортенгейн вот-вот придёт, и мы столкнёмся с ним в дверях.

Я представила себе наше столкновение в красках, его руки, которыми так восторгалась Глинта, моя расфуфыренная губастая и глазастая однокурсница, хватают меня за плечи, чтобы удержать от падения, а потом… Я поднесла к носу запястье и вдохнула едва уловимый травяной запах нейтрализующего запах эликсира.

Как самовольному зельевару, мне очень хотелось определить его точный состав. Увы, нос мне тут помощником не был.

Спокойно, только не впадать в панику. Самое главное — у меня-то голова на плечах. К ознобу и жару можно привыкнуть. Что бы там ни болтал Ист, на людей эти проклятые инстинкты так сильно действовать не должны. Даже смешно — инстинкты, передающиеся со слюной!

Со слюной при поцелуях… Или с другими физиологическими жидкостями. Выхухоль небесная, не смей вспоминать этот ужас сейчас, Матильда!

Я не успела додумать интригующую мысль о том, как безумие передаётся через слюну подобно кишечному расстройству или губному лишаю, потому что шепотки и перешёптывания внезапно стихли, и я, моргнув, поискала источник воцарившейся в аудитории тишины. Источник стоял всего в нескольких шагах от меня, высокий, плечистый, омерзительно уверенный в собственной неотразимости. И, к моему великому сожалению — действительно неотразимый… даже в глухой чёрной повязке на лице, закрывающей оба глаза.

И с тростью, на которую он опирался настолько небрежно, что трудно было заподозрить травму ноги.

Скучающее выражение холёного лица с острыми чертами резко контрастировало со звериной хищностью его повадок. Он вошёл, явно не испытывая сложностей с ориентировкой в пространстве, так что я в первый момент даже подумала, что ткань на самом деле прозрачная, и он устроил этот спектакль исключительно для меня.

То есть — для той девушки из леса, которая является мной… ох, небесная выхухоль!

— Рад знакомству, сожалею, что наши занятия поставлены на столь ранний час, — в полной тишине звучный мужской голос, казалось, проникал под кожу. — Вартайт Мортенгейн к вашим услугам. Надеюсь на плодотворную совместную работу. Чтобы сразу же развеять ваши сомнения — у меня небольшая травма, какое-то время я буду лишён возможности видеть вас, но не рассчитывайте, что это сделает наше взаимодействие проще для вас, все остальные органы чувств работают с утроенной силой. Начнём с небольшого опроса, посмотрим, насколько всё плохо. Адептка Лайра Койро, прошу вас.

…он что же, выучил наизусть список всех студентов Храма?!

Тогда уж студенток!

Вечно дремавшая на заднем ряду Лайра, самая отстающая из моего курса, встрепенулась и, кажется, даже не сразу поверила, что её вызывают — прежний наш преподаватель давно уже понял, что дело это зряшное. Впрочем, само присутствие Лайры на занятии уже было из ряда вон выходящим событием.

— Так щас же лекция, а не семинар, — пискнула она откуда-то сверху.

— Хоть приватный танец в доме терпимости, чем вам заниматься на моих занятиях, решаю только я, — любезно отозвался Мортенгейн. — Идите сюда.

Лайра, нервно одёргивая юбку и так и норовя споткнуться на каждой ступеньке, покорно спустилась со своего укромного уголочка и замерла в паре шагов от профессора.

Тот подошёл к девушке со спины и встал, не касаясь её, разумеется, но нависая над невысокой Лайрой угрюмой незрячей скалой — на мой взгляд, непозволительная, вопиюще непристойная близость…

Ставшие уже привычными жар и озноб неожиданно накинулись на меня с новой силой, только на этот раз — одновременно. Мне вдруг захотелось совершить абсурдную немыслимую вещь: вскочить и кинуться вниз, оттолкнуть профессора от однокурсницы, залепить пощёчину… ему или ей? Да обоим сразу! Вцепиться в волосы, может быть, даже укусить. А следом опять подоспели воспоминания — его ладони на моей талии, его зубы, сжимающие кожу шеи, безжалостно наматывающая волосы рука…

— Ну, начинайте, адептка, — вкрадчиво произнёс Мортенгейн, стоя за спиной дрожащей Лайры.

— Что начинать? — зазаикалась девушка.

— Излагайте нам тему занятия. Живее.

— А к-ка-к-кая у нас тема?

— Ах, да, я же её не озвучил. Дайте-как подумать… Чтобы поднять настроение с утра — мужская половая система.

Лайра закачалась, как осина на ветру. Я закусила губу — казалось, Мортенгейн вот-вот обнимет её или укусит в шею.

— С ч-чег-го начать?

— С главного. Кожа полового члена содержит… Ну что ж вы заалели, как цветок сильтарона перед опыляющей пчелой, вы же целитель, а не монашка! Продолжайте, живо, ну!

— Кожа полового члена содержит многочисленные нервные окончания, — послушно начала Лайра, всё больше и больше краснея. Её лидирование среди отстающих, как ни странно, объяснялось отнюдь не железными мозгами или пренебрежением будущей профессией, а частыми прогулами и огромной неуверенностью в себе. Прогулы в свою очередь были вызваны подработками, которая девушка умудрялась находить в Виснее, чтобы банально не умереть с голоду — как и я, Лайра была сиротой, к тому же в наследство от родителей ей остались долги и два малолетних брата, — свободные окончания, тельца… тельца… пластинчатые тельца и… ещё какие-то тельца.

К концу её голос упал до свистящего шёпота.

— Свободна, — отрывисто бросил Мортенгейн, и я поняла, что какие-то выводы о Лайре и её запахе он определённо сделал. После чего пригласил следующую за Лайрой адептку, продолжив свои немудрёные издевательства. В какой-то момент стало действительно обидно: ну почему он ищет девушку из леса среди самых отстающих?!

Правильно ищет, между прочим.

Постепенно все умные мысли вылетели у меня из головы, и я поймала себя на том, что совершенно не слушаю ответы своих однокурсниц, а просто смотрю на Мортенгейна, слушаю звук его голоса, покрываясь гусиной кожей, злюсь, когда он приближается к очередной жертве слишком уж близко, бессчётное количество раз вспоминаю бесстыжие и хищные прикосновения стоящего передо мной дуплиша и… жду.

Жду, когда настанет мой черёд.

И наступает он довольно быстро: на своём курсе я сейчас пятая с конца — а всё из-за пропадающего то и дело голоса, будь он неладен. Но сейчас-то голос вернулся… Голос! Ох, все боги тёмного горизонта, он же узнает мой голос. Вряд ли мои актёрские способности так велики, что я смогу изменить голос. Жаль, что гарпия и в уши ему не плюнула!

Но что же всё-таки мне делать сейчас?!

В порыве внезапного озарения я пихнула сидящую рядом Аглану. Шептать в ухо я не решилась… да и никто с моего курса не знал, что я теперь могу говорить свободно!

Пришлось писать на бумажке.

«Выйди к профессору за меня!»

«???»

«Тебя нет в списках! Он нас не знает! Скажи, что ты Матильда Вэйд»

«Зачем? Потом правда выяснится и…»

«Тебя не накажут! Ты же знаешь, что я могу только сипеть и хрипеть, а этот Мортенгад вряд ли меня пощадит. Решит, что я жульничаю, а пока объяснишь…»

«Я могу сказать ему, что у тебя проблемы с голосом»

«А он не поверит. По-жа-луй-ста!!!»

«Нет»

«Агла!»

«АГЛАНА!!!!»

«Шэд с тобой, ладно»

— Матильда Вэйд.

Я смотрела, как Аглана спускается к Мортенгейну. Девушка улыбалась, указывала на свой рот, на меня, пожимала плечами и качала головой, строила рожицы однокурсникам, сидящим с преувеличенно сосредоточенными лицами и однокурсницам, поедающим глазами «образчик мужественности» и «великолепный экземпляр». Вот кому надо было выжечь глаза… Я, конечно, не гарпия, но плюнуть тоже могу.

Ох, надо остановиться, надо срочно остановиться в своих мыслях — они принадлежат не мне. Это надуманное влечение, результат чужеродной магии клятых дуплишей, и оно пройдёт совсем скоро, один лунный цикл — такая чепуха по сравнению с жизнью. Если бы ещё только не встречаться с Мортенгейном…

Нельзя сказать, что моя неприязнь к нему после той ужасной ночи в лесу прошла без следа, разумеется, нет, но всё же я стала отчасти понимать его. Омерзительный наглый тип не смог противостоять чувственному мороку — небесная выхухоль его разорви! Я должна ненавидеть этого волчару… а вовсе не этих ни в чём не повинных девушек, которых он обнюхивал!

— Что будем рассказывать? — бойко поинтересовалась Аглана. Наверное, она-то наслаждалась ролью полноценной студентки Храма…

…или жаром тела стоящего за спиной Мортенгейна.

— Что хотите… в рамках сегодняшней темы. Начинайте уже что-нибудь говорить, Матильда, это основной её объект увеличивается в размерах, а время нашего занятия нет!

Моё глупое дурацкое имя, произнесённое его низким вкрадчивым голосом, буквально пригвоздило меня к скамье. Затылку стало ещё жарче. Я опять закусила губу, вспомнив боль и возбуждение, смешанные в равных пропорциях, горячую плоть, скользящую внутри.

— Что ж, действительно. В фазе возбуждения у мужчин наблюдается выпрямление и увеличение объема полового члена — эрекция, — бодро начала подруга. — К ней приводят физические и психологические факторы: эротические мысли, сновидения, вид обнаженного женского тела… — «Издевательство над студентками, бегущий заяц, мокрая листва», — мысленно добавила я. Боги, пусть гарпия сейчас разобьёт окно и влетит в аудиторию! Целая стая гарпий!

Я этого не вынесу.

— Важную роль в поддержании полового возбуждения играют скользящие движения полового члена при коитусе. В результате возбуждения сперма попадает в уретру — процесс начинается с сокращения придатка яичка и семявыносящего протока…

— Прекрасно, Матильда. Чувствуются глубокие познания в теме, — очень даже не «прекрасно». Мучительное состояние возбуждения нарастало, между ног стало горячо и влажно, а во рту, наоборот, пересохло. Соски заострились и предательски упёрлись в ткань платья. Чтобы избавиться от наваждения, я сунула руки в карманы и в одном из них нащупала что-то острое… заточенный огрызок карандаша. Вдавила в ладонь его кончик так, что перехватило дыхание.

— Заключительный этап выброса спермы из мочеиспускательного канала — эякуляция…

— Даже странно, что обладая недурственными знаниями, вы плетётесь в конце рейтинга, Матильда, — интонации Мортенгейна были по-прежнему ровными, а значит, я могла расслабиться… могла ли? Ноздри его породистого носа раздувались, впрочем, возможно у меня уже развилась паранойя с галлюцинациями. Маловероятно, что он мог унюхать мой запах на Аглане. Хотелось бы в это верить. — Или это единственные знания, которыми вы обладаете? Можно ведь и из личного опыта понабраться, а не из учебников…

Я не поверила своим ушам, и, судя по вытянувшимся лицам однокурсников, мне не послышалось: никому другому профессор ещё не хамил подобным возмутительным образом. Сердце немедленно стукнулось о рёбра, а потом предательски провалилось куда-то в пятки: Мортенгейн неожиданно обхватил Аглану со спины, сцапав её ладошки своими.

И тут же выпустил.

Теперь щёки заалели и у моей непрошибаемой соседки.

— Простите, хотел убедиться, что вы не читаете с листа.

Карандаш снова впился в мякоть ладони, отрезвляя, заставляя собраться с мыслями. Какой прекрасный, замечательный карандаш…

— Разумеется, из личного опыта! — звонко отрапортовала Аглана. — В постели я всегда с удовольствием наблюдаю за сокращением семявыносящего протока. Это очень сближает любовников. Иногда даже делаю записи в дневнике, а потом перечитываю.

— Какая вы забавная, Матильда…

— А за руки хватать меня не стоит. Ваши парасимпатические и симпатические волокна могут возбудиться и пополнить мой личный опыт, а вам доставить не самые приятные ощущения, поскольку с учётом вашего плотного расписания придётся терпеть до вечера. А то и вовсе до летних каникул…

— Свободны, адептка, — с королевским достоинством бросил Мортенгейн. — Ивая Соверстен…

— Прости, — шепнула Аглана, усаживаясь рядом. — Но он действительно просто озабоченный хам! Терпеть такое не могу. Думает, раз богатый, раз дуплиш — так всё позволено.

Я кивнула, от души соглашаясь. Будь они прокляты — с их властью, силой, харизмой, а главное — их проклятыми неуправляемыми инстинктами!

— Зато красивый, мерзавец, — неожиданно добавила Аглана. — И пахнет вкусно…

И она туда же — «пахнет»! Я едва удержалась от того, чтобы не заехать кулаком по столу.

Тем не менее, остаток лекции прошёл спокойно — после «меня» Мортенгейн опросил ещё несколько адепток, однако вёл себя сдержанно и никаких неуместных замечаний или жестов себе не позволял. Я старательно делала вид, что конспектирую, одновременно продолжая болезненные эксперименты со спасительным огрызком карандаша. В какой-то момент, не сдержавшись, я ткнула особенно сильно, до капельки крови — и в то же мгновение Мортенгейн вскинул голову, замолчав на полуслове. Я торопливо прижала ладонь ко рту — не мог он учуять меня, даже будучи дуплишем — это уж слишком!

Впрочем, почти сразу же профессор продолжил диктовать. Ещё и тему выбрал такую… провокационную. Выхухоль небесная!

— Во время эякуляции возбуждение парасимпатических и симпатических волокон, иннервирующих половой член, достигает максимума. У мужчин момент эякуляции совпадает с оргазмом…

О, да. Я помнила его оргазм, прочувствовала — от и до.

Из лекционной аудитории Мортенгейн вышел последним. У меня, проходящей мимо него в толпе других студенток, затряслись колени, хотя он не обратил на меня ровным счётом никакого внимания. Не знаю, чего хотелось больше — побежать прочь или же вовсе наоборот.

Остаться.