Обещание Перидота

Глава 36

АРВЕН

Я оторвала лицо от промокшей рубашки Кейна и посмотрела на него.

— Чувствуешь себя лучше?

Я подтвердительно вздохнула, долго и тяжело.

— Смириться с этой судьбой, отдалиться от всех, чтобы избавить их от боли потери… Это убивало тебя, Арвен. Это противоположно тому, кем ты являешься. Ты — воплощение надежды.

Несмотря ни на что, его слова заставили мою кровь запеть.

— Я не хотела больше быть той слабой, уязвимой маленькой девочкой. Вернуться к той, какой была при нашей первой встрече — я не могла себе этого позволить

— Ты однажды сказала мне, что эмоции — это не слабость. Воспользуйся своим собственным советом. Признать, что ты не хочешь умирать, — это не трусость. На самом деле, это противоположность.

Это напомнило мне слова Дагана, сказанные несколько месяцев назад: «Настоящая храбрость есть только в том, чтобы смотреть в лицо тому, что тебя пугает». И в Азурине, где уязвимость делала нас людьми. Давала нам то, за что стоило бороться.

Выражение лица Кейна было мягче, чем я когда-либо видела. Он вытер слезы из-под моих глаз, но не отпустил мое лицо. Вместо этого он провел своим мозолистым большим пальцем по моей щеке с такой нежностью, что мое лицо начало гореть.

— Мы найдем выход из этой ситуации, — прошептал он.

Другого выхода не было. Не было, если мы хотели победить Лазаря, и мы оба это знали. Я открыла рот, чтобы возразить, но он продолжил.

— Я говорил, что каждую ночь видел их смерть во сне. Теперь мне снится и кое-что еще. Я вижу, как теряю тебя — так же, как потерял их. Просыпаюсь в поту, с бешено колотящимся сердцем, среди изорванных простыней, с твоим именем, застрявшим в горле.

Я замерла, услышав его слова.

— Я уже говорил это на корабле, когда мы плыли в Цитрин несколько недель назад — я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Ничто, даже благо всех королевств вместе взятых, не стоит потери тебя. Мы найдем другой способ.

Я смотрела на Кейна — на его еще мокрые щеки, его кипящие серебряные глаза, в которых светилась только непреклонная, непоколебимая воля. Столько решимости, и при этом спокойствия, уверенности…

— Я хочу тебе верить, но мне так страшно надеяться.

Он отпустил мое лицо.

— Мы пройдем через это вместе.

Затем он встал и отнес наши кружки на кухню.

Я встала на шаткие ноги, все еще укутанная одеялом, и посмотрела в эркерные окна, выходящие на потрясающее озеро. Черная вода бурлила в еще не утихшей буре, и я плотнее укуталась толстой шерстью.

Я чувствовала присутствие Кейна позади себя, когда мы смотрели, как дождь брызгает на стекло.

— Потеряет ли это свою силу, если я скажу тебе то же самое? — Я повернулась к нему, снова вспомнив, насколько он выше меня. — Что ты не виноват в потере матери и брата? Ни в чьей? Они решили сражаться рядом с тобой за дело, в которое верили. Их смерть лежит исключительно на совести Лазаря.

Взгляд Кейна задержался на бурных волах за моей спиной.

— Думаю, теперь я это понимаю. Но то, что я сделал после… то, к чему меня подтолкнула моя месть… я не уверен, что смогу от этого оправиться.

— Ты сможешь. Ты уже оправился.

Кейн посмотрел мне в глаза, его зрачки расширились.

— Я планировал использовать тебя. Чтобы убить своего отца. Зная, что это…

— Тогда мы были другими людьми.

— Я буду сожалеть об этом до конца своих дней.

Я не могла с ним спорить. Поэтому я только сказала:

— Я так устала.

— Пойдем, я отведу тебя в постель.

Кейн взял меня за руку и провел через гостиную и узкий коридор, украшенный картинами, свечами и кожаными книгами, прежде чем открыть дверь в конце.

Его спальня была оформлена в том же стиле, что и остальная часть домика. Богато и уютно, комфортно, мягко. Темные деревянные балки пересекали светлый потолок, белые и кремовые свечи рассыпаны по всему пространству. Простая молочно-белая кровать с резным изголовьем из коряги была завалена слишком большим количеством пушистых подушек. Две стеклянные масляные лампы были поставлены на каждой из плетеных тумбочек, а под моими пальцами ног лежал теплый синий коврик.

Пока я с небольшим достоинством разглядывала его личную комнату, Кейн зажег одну стеклянную масляную лампу и открыл широкий шкаф из орехового дерева, чтобы достать хлопковую рубашку, которая подходила к его глазам. Он протянул ее мне.

— Ты можешь спать в этом, если хочешь.

В углу рядом с большими окнами, выходящими на обсидиановое озеро, стоял книжный шкаф, забитый потрепанными книгами с помятыми корешками и рваными страницами. Под ними стояло кресло с изношенной серой подушкой и толстым мехом, накинутым на него. Идеальное место для чтения и наблюдения за лодками и волнами внизу. Здесь также был камин, и Кейн достал два полена из корзины из морской травы и присел, чтобы разжечь еще один согревающий, потрескивающий огонь.

Дождь барабанил по черепичной крыше. Когда камин хорошо разгорелся, он встал, и мы уставились друг на друга, а единственная масляная лампа танцевала тенями на наших лицах. Мы были так близко, что могли коснуться друг друга, но ни один из нас не сделал этого.

Всего несколько сантиметров между нами дрожали и вибрировали от энергии.

— Я пойду спать на диван, — сказал он, а я в тот же момент спросила: — Ты останешься со мной?

Я неловко сглотнула.

— Неважно. — Я скомкала рубашку в руках и смотрела куда угодно, только не в его глаза.

— Конечно, — сказал он, прежде чем поднять руку над головой, схватить рубашку за воротник и одним плавным движением стянуть ее, обнажив свою подтянутую грудь. Он забрался на сторону кровати без лампы и отвернулся.

Я знала, что он не будет смотреть, но по какой-то причине мое сердце забилось быстрее, когда я бросила толстое одеяло на пол и сняла с себя струящуюся блузку. Я сняла кожаные брюки, положила их на кушетку и осталась стоять в нижнем белье.

Кровь бурно пульсировала в моих венах, я завела руки за спину, вдоль позвоночника, чтобы расстегнуть неглубокий лиф, сняла его с тела и надела серую рубашку, прежде чем забраться на другую сторону кровати и потушить масляную лампу.

Простыни были прохладными и толстыми, но согретыми теплом тела Кейна, лежащего напротив меня. Я повернулась лицом к окну, дождь все еще стекал струйками, и матрас сдвинулся, когда Кейн подложил подушку, чтобы ему было удобнее.

Мы лежали в тишине, нарушаемой только грозой и потрескиванием камина, который излучал мягкий свет и туманное тепло по всей комнате.

— Удобно? — тихо спросил Кейн.

— Да. А тебе?

— М-м-м.

— Ты не обязан оставаться здесь со мной.

— Я никогда не оставлю тебя одну, пташка.

Разве ты не знаешь, что я люблю тебя, Арвен?

Слезы, которые я не могла объяснить, навернулись на глаза, и я надеялась, что он не услышит, как они скатываются по моим щекам.