Стерва. Обольщение

Глава 11

Когда я, наконец, смогла подняться и выбраться на дорогу, солнце уже начало клониться к закату.

Я не знала, как долго просидела там, в тени чужого мёртвого дома, не могла вспомнить, о чём думала всё это время.

Проходя через пустую деревню на негнущихся ногах, я знала только одно: что-то во мне сломалось.

После того, что сделал Монтейн, я не чувствовала себя ни униженной, ни осквернённой. Напротив, такая запредельная близость была воспринята мною как должное, как нечто, что рано или поздно должно́ было произойти.

Однако именно из-за неё моё понимание мира сместилось, накренилось, и, как бы я ни старалась, уже не могло остаться прежним.

Лишив меня воли, в буквальном смысле приперев к стенке, он как будто снял с моей души тяжёлый груз. Подарил шанс оправдаться перед само́й собой за эту немыслимую слабость — желание если не пожаловаться кому-то, то просто рассказать.

Даже если этот разговор станет нашим последним, теперь я могла поддаться его угрозам, сдаться перед постыдной неизвестностью и перестать молчать.

Добравшись до нашего — шутка ли! — дома, Вильгельма я увидела возле колодца. Он стоял, наклонившись над бадьёй с холодной водой, по пояс голый, и умывался, с силой растирая руками лицо.

Его рубашка была небрежно брошена на каменный бортик — он явно намеревался надеть её, закончив.

Я остановилась в нескольких шагах, волей-неволей на него заглядевшись.

Мужское тело никогда не вызывало во мне ни большого интереса, ни большого восторга. Ни одна предоставлявшаяся мне прежде возможность рассмотреть его поближе не стоила той цены, которую пришлось бы за нее заплатить.

Но Монтейн, черт его побери, был хорош.

Понимая, что он наверняка почувствовал моё присутствие, я, не узнавая себя, продолжала стоять и смотреть, скользнула взглядом по крепким твёрдым мышцам, по изогнутой шее и узким бёдрам.

То, что просыпалось во мне само́й в процессе этого непристойного разглядывания, не было похоже ни на что, испытанное мною прежде. Ни на силу, ни на страх, ни на пугающее меня своей мощью желание.

Доведись мне подбирать определение этому ощущению, я бы остановилась на слове «тяга». Непреодолимая, необратимая, тёмная. Как будто, коснувшись его единожды, я уже не могла оторваться и не хотела даже пытаться понимать, я ли это была, или то, что поселилось во мне, теперь льнуло к нему в надежде на союз и мир.

Барон выплеснул воду на землю, и я неслышно подошла к нему сзади, крепко прижалась к спине, обвив его руками, и поцеловала под лопаткой.

— Я целовалась только с Эрваном. Дважды. Он тогда ещё не был таким и казался мне подходящим. Чтобы попробовать.

Монтейн замер, будто окаменел.

А потом накрыл ладонями мои сцепленные на его животе руки, погладил запястья так медленно и ласково, что я зажмурилась, боясь разрыдаться.

Он правильно сделал, что не стал мне отвечать.

— Я всё тебе расскажу. Только давай сначала поедим и…

Я потёрлась лбом о его спину, а он сжал мои руки сильнее, переплел наши пальцы и спросил так, словно это было самым важным на свете:

— Я приготовлю. Посидишь со мной?

Теперь сквозь навернувшиеся слёзы мне захотелось рассмеяться, и, коснувшись его кожи губами ещё раз, я заставила себя поднять голову.

— Ты ведь понимаешь, что услышанное тебе не понравится?

Барон хмыкнул и продолжил гладить мои руки, пока я таращилась ему в затылок. Всё же он был выше меня, хотя и ненамного.

— Мне не нравится превращать мертвецов в пыль, Мелли. Это ничего не значит, если так нужно.

В первое мгновение я не поняла, о чём он, а когда вспомнила, сделала шаг назад.

— Каких мертвецов? — голос всё-таки дрогнул, хотя я и дала себе слово не трястись.

Вильгельм обернулся.

В его взгляде больше не было ни настороженности, ни тьмы, ни опасности для меня, но мне все равно захотелось трусливо закрыть глаза.

— Ты что, туда вернулся?

— Разумеется, нет. Я сделал всё сразу, — кривовато усмехнувшись, он потянулся за рубашкой, надел её быстрым и очень красивым движением. — Люди имеют свойство появляться там, где им не рады. И подозрение в этом не должно́ было пасть на тебя. Мы недостаточно далеко отъехали. Они ведь не первые, кого ты убила?

Глядя на то, как он расправляет, но даже не пытается завязать ворот, я почти перестала дышать.

— Ты так спокойно об этом говоришь.

— Это не первые обезображенные колдовством тела, которые я увидел, — Вильгельм шагнул ко мне, а я малодушно прикрыла глаза.

Воспоминания о том, как я убивала их и не испытывала при этом ни сожаления, ни отвращения, накрыли волной, и мне почти захотелось, чтобы барон меня ударил. Или заговорил со мной так, как во все времена полагалось разговаривать с убийцами.

— Так что? Скольких ты успела убить, Мелли? — он положил ладонь мне на лицо так бережно, что мне пришлось на него посмотреть.

Лучше было ответить сразу, потому что, если и эту правду он начнёт у меня выпытывать…

Я слишком боялась того, что может случиться, если я забудусь и перестану контролировать себя.

— Четырёх овец. Мне так их жалко… А тех двоих — нет.

— Значит, с тобой всё хорошо, — он непонятно чему улыбнулся.

Боясь потерять это прикосновение, я сжала его запястье, и слишком поздно поняла, на что это могло походить.

Чёрному Барону проще простого было принять это за нападение. Он ведь именно так и сказал — «ты». Не «оно», не «то, что сидит в тебе».

«Ты».

— Почему ты мне помогаешь? После того, что ты видел…

— А как, по-твоему, я должен был поступить? — Монтейн хотел отстраниться, отойти, чтобы, наконец, заняться нашим ужином, но остановился, и руку тоже не убрал.

Я опустила глаза, чувствуя себя отчаянно глупо.

— Посадить меня на цепь, как минимум.

— За то, что ты избавила мир от двух грязных скотов? Я не правосудие, чтобы мерить такой мерой, Мел. У меня свой закон. Благо, с некоторых пор я могу себе это позволить.

— Ты не похож на того, кто пойдёт в обход закона. Ты для этого слишком хороший.

Мои слова почти утонули в порыве тёплого, но сильного ветра, а барон…

Он вскинул бровь в непритворном изумлении, хмыкнул и покачал головой.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Так расскажи, — уже не беспокоясь о том, что он может обо мне подумать, я схватила его за рукав. — Расскажи мне тоже. Тогда я, может быть, пойму.

Вильгельм перехватил мою руку. Я почти уверилась в том, что он хочет её сбросить, но вместо этого он сократил то мизерное расстояние, что оставалось между нами, и взял в ладони моё лицо.

— Пойми для начала, что не должна нести наказание за то, в чём не виновата.

— Я виновата, — я ответила едва ли не прежде чем он успел договорить.

Монтейн усмехнулся, а потом склонился ближе и поймал губами мои губы.

— Принеси из кухни мясо. Я пока разведу огонь. Мы оба так чертовски голодны, что просто не способны думать.

Он был настолько прав, что я невольно улыбнулась, а потом потянулась к нему сама, целуя в ответ.

Случившееся в доме глупой травницы сломало что-то не только во мне, но и между нами. Мне даже показалось, что теперь барон почувствовал себя в праве прикасаться ко мне — после того, что увидел и сделал на берегу озера. Это не было его способом получить с меня обещанную благодарность, о нет. В таких подачках он и правда не нуждался, и лишь сейчас я начинала по-настоящему понимать, как глупо выглядела моя первая попытка.

— Сейчас.

Ноги всё ещё плохо меня держали, а внизу живота было как будто пусто.

Красная от одной этой мысли, я схватила со стола свёрток со свининой и едва не рассмеялась, заметив рядом те самые помидоры.

Почему-то именно они доставили мне искреннюю радость — слишком уж отчётливо я представила себе, как Монтейн их собирал.

Поспешно покидая меня, он всё же сделал остановку, постарался думать о другом.

Любопытно, хотел ли он вернуться и просто закончить начатое?

Вильгельм успел развести костёр, и теперь сидел на траве перед ним.

Я села рядом и хотела было взяться за нож, но он его забрал.

— Я сам. Тебе сейчас не до этого.

В его голосе было столько понимания, что я смутилась ещё больше, но сил спорить у меня не нашлось.

Мы оба и правда были голодны, он сосредоточенно резал мясо, чтобы его запечь, в стороне паслись наши кони, и спустя несколько минут мне немало казаться, что в мире нет места прекраснее этой заброшенной деревни.

— Я получила эту силу от матери, когда она умерла. А она — от моей бабки. То, что случилось с теми бедными овцами, было случайностью. Я тогда ещё не понимала, с чем имею дело, и она решила мне показать. Продемонстрировать себя во всей красе. После я использовала её лишь однажды, когда пришёл Эрван со своими дружками. Ты видел его, он красивый. А в юности был ещё красивее. Он всегда был немного шальным, но тогда он казался мне просто смелым. Я целовалась с ним. Он трогал меня. Не так, как ты, но…

Я осеклась, когда дыхание кончилось.

То, что Монтейн ни о чём не спрашивал, говорило лишь о его восхитительном терпении и выдержке. Я же так не умела.

Мне необходимо было рассказать ему, пока не иссяк мой запас храбрости.

— Я думал, твои мать и бабушка не были связаны по крови, — он поднял на меня внимательный, но не осуждающий взгляд, и вдохнуть стало легче.

— Не были. Но бабка отдала это ей перед смертью. А она — мне.

Я потёрла лицо ладонями, посмотрела на то, как спокойное и ровное пламя облизывает брошенные ему ветки.

— Они… Ты не представляешь, на что оно способно, Вильгельм. Сначала я думала, что оно умеет только убивать, но потом оказалось, что гораздо больше. Мне даже не пришлось запугивать Эрвана, достаточно оказалось одного моего слова. Ей вообще ничего не надо, кроме моего слова…

— Кроме твоего согласия?

Я кивнула, стараясь не обращать внимание на то, как его взгляд прожигает мне висок.

— Не нужно даже ничему учиться. Оно всё сделает само.

Барон подвинулся ко мне ближе, сел рядом так, чтобы плечом я чувствовала его руку.

— Но ты не сказала ей «да». Ты сопротивляешься.

Он хотел меня подбодрить, а я вдруг почувствовала себя слабой и абсолютно беспомощной.

— Это очень тяжело. Я всякий раз боюсь, что у меня не хватит сил на это, — смотреть ему в лицо было страшно, не смотреть немыслимо. — Эта сила — не дар. Её никто не заработал так, как ты заработал свою. Она…

Я прикусила губу, пытаясь понять, как ему объяснить, но Монтейн, конечно же, понял сам.

— Её призвали такой. Призвали, чтобы пользоваться.

— Да, — я медленно кивнула.

От огня и от волнения начало становиться жарко, и я собрала волосы, чтобы перекинуть их набок, и только потом продолжила:

— Я не знаю точно, когда это произошло. Много лет назад. Бабка была не первой, кто пользовался ею. Знаешь, это ведь так удобно, так искушающе. Когда женщина одна, тем более в деревне… Такая сила — огромная власть.

— Иногда человек просто пытается выжить. Особенно одинокая женщина.

Тёплая ладонь Вильгельма накрыла мою руку, и я непроизвольно погладила его пальцы.

— Ты же понимаешь, всё имеет свою цену.

— И эта цена высока? — он перехватил мою руку, погладил ладонь в ответ, а потом потянулся, чтобы повернуть мясо над огнём.

Эти нехитрые, почти наивные прикосновения придавали сил и смелости, но я всё равно обхватила колени руками, пытаясь стать как можно незаметнее.

Нужно было сказать это.

Просто произнести, ещё раз вдохнуть и продолжить.

— Ребёнок. Цена этой силы — ребёнок. Первенец. Из поколения в поколение они платили за неё своими первенцами.

Монтейн застыл.

Он замер в неудобной, чуть неуклюжей позе, глядя мимо меня и мимо костра, а я, как и обещала себе, сделала судорожный вдох и стала рассказывать дальше.

— Моя мать согласилась на это. Когда отец привёз её в деревню, бабка рассказала ей, и она согласилась. Мне просто повезло, потому что нас у неё было двое. Сестра родилась на двадцать минут раньше, а уже на следующую ночь за ней приехал чёрный экипаж. Никто не знает, откуда он приезжает и куда увозит их. Кучер всегда молчит, а внутри сидит человек, одетый в чёрное.

Мир перед глазами начал расплываться, уступая место яркой картинке из были или небыли — две молчаливые чёрные лошади, молчаливый, как будто глухой кучер, спокойный негромкий голос того, кто всем этим управлял. Всё это — в замогильной стылой тишине.

— Ты его видела? Мелли⁈

Я моргнула и вдруг обнаружила, что забывший о мясе барон сидит прямо передо мной, заглядывая в лицо.

Теперь стало стыдно ещё и за это, и я пригладила волосы ладонями.

— Только во сне. Но это было так реально. Знаешь, когда ты понимаешь, что твоё тело спит, но сам ты в действительности находишься в другом месте?..

— Да, — он кивнул, хотя отвечать и не требовалось.

На деревню постепенно опустилась темнота, и единственным источником света остался костёр, на котором мы готовили.

Я содрогнулась, но отнюдь не от холода — возле огня было тепло, да и то, что Монтейн от меня не отворачивался, согревало.

— Он приходил ко мне, когда мать умерла. Вскоре после того, как сила проснулась во мне и убила овец. Он сказал, что ему безразлично, когда именно я узнала о своём долге. Дарованная им сила уже начала работать на меня, а значит, я должна заплатить. Родить для него ребёнка.

Я умолкла, глядя в землю, а Монтейн медленно и глубоко вздохнул.

— Ты отказалась?

Он спросил не сразу, дал себе пару минут на то, чтобы всё обдумать.

Кивая, я даже не удостоверилась в том, что он на меня смотрит.

— Я говорила ему, что не хочу. Что мне не нужна эта сила, но он ответил, что договор не имеет обратной силы. Я уже ею воспользовалась. А ещё… — я задохнулась от этих воспоминаний и подняла голову, чтобы видеть барона. — Он сказал, что я должна торопиться. Что мой возраст самый подходящий, и если я надеюсь схитрить и состариться, у меня это всё равно не получится.

— А сколько тебе лет?

Я осеклась так резко, как если бы он меня ударил.

Это был неожиданный вопрос. Незначительный. Или мне только так казалось.

Вильгельм смотрел на меня серьёзно и внимательно, но больше ничего я по его лицу прочитать не могла.

— Двадцать пять.

Он кивнул, ничего не поясняя, и снова принялся поворачивать мясо.

Несмотря на то, что он отвлекался, я знала, что он слушает по-настоящему, подмечает детали. При этом он не пытался вывернуть меня наизнанку или заставить рассказывать быстрее, и от этого в груди начало разливаться настоящее, пока ещё робкое тепло.

— Я сбежала, потому что он обещал приехать за мной. Он сказал, что увезёт меня, и я удостоюсь чести понести от него. А когда произведу на свет его ребёнка, смогу идти на всё четыре стороны. Сначала я хотела просто всё это прекратить. Даже сплела петлю в сарае. А потом мне стало так страшно. И я подумала о Красавице, о том, что будет с ней без меня. Получается, я спряталась за неё, понимаешь? Оправдала свою трусость тем, что беспокоюсь о лошади…

— Ты не струсила, — он перебил так резко, что я вздрогнула. — Он не дал бы тебе умереть. Ему не важно, как сильно ты была бы искалечена. Твоя способность иметь детей — единственное, что его интересует.

Впервые я слышала в его голосе настоящую злость и такую страсть, что перестала думать о том, чтобы выровнять дыхание.

Он понимал.

Что бы он ни повидал в жизни, о чём бы ни узнал, он действительно понимал, о ком я говорю, и с чем мне пришлось иметь дело.

— Я…

— Не надо, Мелли, — Монтейн придвинулся ко мне ближе, забыв о костре, погладил по щеке так нежно, что я просто не смогла отвести взгляд. — Из-за Красавицы ты передумала, или просто побоялась, не имеет значения. Это бы всё равно не помогло.

Пусть я и успела понять, что барон Вильгельм не имел ничего общего со святостью, прямо сейчас он как будто отпускал мне грехи. И лишь на мою удачу мясо начало подгорать, и ему пришлось повернуться ко мне спиной, чтобы снять его с огня.

Аромат был чудесным, и вечер тёплым, и всё оказалось не так страшно, как я могла предполагать.

Только вот эта удача поднимала со дна моей души чувства, о которых я не хотела бы даже задумываться.

— Я их всех ненавижу. Их всех. Свою мать, чёртову безответственную дуру. Представляешь, что это такое — родить ребёнка? Носить его в себе, привести в мир нового человека, а потом взять и отдать его. Так просто! Как будто той девочки, моей сестры, и вовсе не было, — я не узнала собственного голоса и не сразу поняла, что произношу всё это вслух. — Своего труса-отца. Он оказался настолько никчёмным, что бабка поделилась этим проклятием не с ним, а с его женой. Он ведь тоже её отдал, барон. Ту девочку, что родилась вперёд меня. Отдал, а потом отправился преспокойно жить дальше в уверенности, что его долг оплачен. И бабку ненавижу тоже. Знаешь, какая традиция была в моей семье? Рассказывать обо всём этом дерьме своим детям только перед смертью. Она просто ушла, а я теперь должна справляться с этим, как сумею. Делать как они, либо…

Монтейн стиснул зубы, ставя передо мной тарелку, а потом перебрался мне за спину и обнял, словно укрыл.

— И как ты собиралась справляться с этим? Если не планировала ничего говорить мне. Бежать до конца жизни в надежде, что он тебя не найдёт?

Лишь теперь я поняла, что меня затрясло, и сжала его руку в попытке урвать для себя немного его уверенности.

— Я решила рискнуть. Я всё же не настолько глупа, чтобы верить, что он меня не найдёт и не догонит. Просто… — мясо пахло восхитительно, но я быстро сглотнула, не давая себе сбиться. — Я подумала, что если есть одна сила, на неё всегда, обязательно найдётся другая. Такая же тёмная и страшная, но более… живая? Превосходящая её просто потому, что так должно быть.

— Да, — он согласился, мягко касаясь губами моего затылка, и за это я была благодарна тоже.

Лучшего способа дать мне передышку и придумать было нельзя.

— Я знала, что это не ты. Ты просто недостаточно мерзавец для этого.

Монтейн тихо и невесело засмеялся и поцеловал меня снова.

Почувствовав, что дрожь в теле начинает постепенно затихать, я устроилась удобнее, откинувшись ему на грудь.

— Но я вспомнила об одном человеке. Он живёт здесь неподалёку, и я много слышала о нём. Вот он слывёт первостатейным мерзавцем. К тому же он колдун. Не такой, как ты или я, а рождённый таким. Тёмный и непредсказуемый. Я решила попробовать добраться до него, чтобы…

Подбирая слова, я перехватил руку барона удобнее, погладила тыльную сторону ладони.

После того, что он делал со мной этой рукой сегодня, продолжать было особенно стыдно.

По всей видимости, понимая и это, Вильгельм закончил за меня:

— Ты решила отдаться ему и надеяться, что отпечаток его силы на тебе остановит того, кто тебя преследует.

Его интонация вышла полувопросительной, и за ней слышалось столько понимания, что я просто кивнула:

— Да. Я думала, что если мне повезёт и я смогу от него зачать, меня оставят в покое. Пусть даже он не станет защищать бастарда, часть его силы будет во мне. Будет у этого ребёнка, и никто не посмеет его забрать. Я бы уехала далеко-далеко и жила незаметно. Если бы мне всю жизнь пришлось быть начеку, чтобы держать в узде то, что мне оставили в наследство, это было бы пущей малостью. Но потом я узнала тебя, и всё пошло не по плану. Я подумала, что если ты станешь моим первым, это ничего не испортит, но я… Мне будет с тобой хорошо.

Я замолчала, потому что уже наговорила много лишнего, и Монтейн тоже молчал.

Наш ужин остыл, а он гладил мои волосы задумчиво и нежно, как если бы ему и правда было приятно держать меня в своих объятиях, и не хотелось выпускать из рук.

— Всё осложнилось тем, что мы друг другу понравились, — наконец заговорив, он снова не спрашивал, а утверждал.

Я не смогла подавить улыбку, хотя радоваться было особенно нечему.

— Значит, я тебе всё-таки приглянулась?

Судя по тому, как изменилось его дыхание, барон тоже улыбнулся.

— Просто я всегда заметаю следы за едва знакомыми мне ведьмами со смертоносной силой. И отказываю в любви красивым девушкам из вредности. Такие уж у меня развлечения.

— Теперь понятно, за что тебя прозвали чёртом, — уперевшись затылком ему в плечо, я повернула голову так, чтобы видеть его лицо хотя бы в профиль. — Я бы не решилась предложить тебе ещё раз. Ждала бы, но не осмелилась. Хотя и сочла бы тебя грубияном. Наверное.

Он неудобно вывернул шею, чтобы, не меняя позы коснуться губами моих губ в быстром поцелуе, и у меня закружилась голова от того, как остро и обещающе это было.

— Зато теперь ты станешь моей по доброй воле. А не потому, что я так удачно подвернулся тебе на дороге.

Это было не предложение, даже не вопрос. Он говорил об этом как о неоспоримом факте, и я почувствовала, что краска снова разбивается по щекам.

— Ты хочешь сделать это, зная обо мне такое? Зная, что он может добраться и до тебя?

Чёрный Барон не мог не понимать рисков.

Человек, вернувшийся на место убийства, чтобы обратить тела в пепел с помощью колдовства, просто обязан был просчитывать их много лучше, чем умела я.

На деле же Монтейн смотрел на меня всё так же невозмутимо, хотя в глазах его скакали весёлые черти.

— При таком обилии соперников, это уже практически дело чести, мадам. Если вы, конечно, не возражаете.

Я засмеялась и, наконец, закрыла глаза, чувствуя себя почти успокоенной, согретой и до плача счастливой.

Что бы там ни было после, он не отвернулся сейчас. И теперь он наверняка меня проводит.

Учитывая то, как смирно вела себя при нём моя прокля́тая сила, Вильгельм в самом деле мог стать лучшим, что со мной случалось в жизни.

Главное — расстаться с ним вовремя, пойти своей доро́гой и не утянуть за собой.

Он не мог прочитать мои мысли, но продолжал гладить по голове так, что я начинала во всё это по-настоящему верить.

Верить в то, что я справлюсь.

В полной тишине ухнула сова, и я потерялась о плечо барона виском, выражая своё согласие на всё на свете, а он прижался губами к моему виску.

— А тот человек, к которому ты шла? Ты ведь не знакома с ним?

Я отрицательно покачала головой, не отрываясь от него.

— Расскажешь мне, кто это?

— Какая разница? — я снова посмотрела на его руку. — Лучшего плана всё равно нет. Значит, я попытаюсь удачу. К чему тебе знать, кто это будет?

— К тому, что того, кто вбил тебе в голову всю эту чушь о мужчинах, следовало бы пристрелить, — перехватив за подбородок, Вильгельм заставил меня поднять лицо и встретиться с ним взглядом. — Если всё так, как ты слышала, и он настолько силён, возможно, он сможет тебе помочь. Так, что тебе не придётся лгать и ложиться в постель с тем, кого ты даже не знаешь.

Сердце пропустили удар, и я даже поднялась, уставившись на него с неверием и надеждой.

— Но как? За такую работу всегда нужно платить, а платить мне нечем.

Он помедлил с ответом, глядя на меня немного рассеянно и всё так же внимательно, а потом погладил мою щеку.

— Двое посвящённых людей всегда между собой договорятся. Конечно, если никто из них не безумен. Можно обменять услугу на услугу. Все мы время от времени нуждаемся в ком-то ином. Во мне действительно нет той тьмы, которая нужна, чтобы отчитать тебя от этого дерьма. Но я тоже многое умею. И мне нужно знать, с кем предстоит торговаться.

Я прикусила губу, делая вид, что взвешиваю все «за» и «против», но в действительности мне нужно было справиться с собой и поверить в услышанное.

Он предлагал мне не просто помощь. Он готов был сражаться с моей собственной тьмой за меня, и это было одновременно восхитительно, пьянящее, горько и страшно.

Я обязана была ему отказать.

Должна была объяснить, что не могу и не желаю втягивать его в этот омут ещё глубже.

С другой же стороны, если он в самом деле что-то знает об интересующем меня человеке, это могло бы мне помочь. Чем большими све́дениями я буду обладать по прибытии на место, тем легче мне будет добиться желаемого.

А Вильгельм… Никто не помешает мне насладиться его близостью сейчас, а после сбежать от него, как только мы покинем эту деревню. Дождаться подходящего момента и уйти через лес, иди послать Красавицу в галоп на очередном повороте. Даже если он захочет вмешаться, то просто не успеет.

Придя к согласию с собой на этом, я кивнула и быстро облизнула губы, чтобы названное имя не высохло на них.

— Герцог Удо Керн. К нему я хотела добраться с твоей помощью.