Стерва. Обольщение

Глава 9

Пробуждение оказалось настолько приятным, что я едва не заплакала от счастья.

Впервые за много-много недель я выспалась и отдохнула по-настоящему, и не нужно было немедленно вскакивать, чтобы делать не доставляющие никакого удовольствия дела. Можно было, не открывая глаз, сладко потянуться в отличной постели, а после улыбнуться солнечному лучу, упавшему на пол.

И только потом — вспомнить, где я нахожусь и почему тут оказалась.

Прижавшись щекой к подушке, я постаралась дышать как можно глубже и медленнее, решая, что делать дальше.

Барона Монтейна рядом со мной не было, и ничто не указывало на то, что он провёл ночь в этой кровати.

Не мне было его за это упрекать, но всё равно захотелось подтянуть колени к груди и точно так же впервые за долгое время заплакать.

Дав волю своей силе, я окончательно и бесповоротно прикончила не только двух мерзавцев, но и шанс на то, что именно он, — красивый, благородный, ласковый, — станет моим первым мужчиной. Доведись мне поменяться с ним местами, я сама едва ли захотела бы прикасаться к кому-то вроде меня.

Человек, ради которого я пустилась в авантюру с путешествием, вряд ли окажется похожим на Вильгельма. Уж слишком много противоречивых слухов о нём ходило, слишком опасным он представлялся мне. Однако, если верить всё тем же слухам, он был в достаточной степени негодяем, чтобы не забивать себе голову вещами, способными остановить Монтейна.

Если Вильгельм всё же оставит меня в живых, бежать от него придётся как можно быстрее. При первой же возможности, как только он отвернётся или уснёт, сесть на Красавицу и мчаться во весь опор в надежде обогнать неизбежность и всё-таки успеть. Сделать то, что задумала и никогда не вспоминать о том, что могло бы быть моим хотя бы на пару часов.

С этой мыслью я опустила ноги на пол и вытерла всё-таки выступившие в уголках глаз слезы.

Я всё ещё была жива и не рехнулась, и в моём положении следовало радоваться именно этому.

В доме и на улице стояла тишина — только весёлые летние птички пели в отдалении.

Время явно перевалило за полдень, и, стоя на пороге, я прищурилась на солнце, прежде чем оглядеться по сторонам.

Красавица спокойно паслась неподалёку и выглядела довольной жизнью.

Ни Монтейна, ни Морока видно не было.

— Вильгельм?

Я позвала негромко, но в такой тишине он должен был услышать.

Ни ответа, ни звука.

Стараясь не задумываться об этом, я направилась к колодцу, чтобы проверить, есть ли в нём вода. Судя по состоянию дома, должна была быть.

Сначала — умыться и хоть немного привести себя в порядок, а после можно будет решать, что делать дальше.

Добротный каменный колодец и правда оказался рабочим, а рядом с ним я обнаружила красивый резной ковш и две большие бадьи с холодной и с тёплой водой.

Пользуясь тем, что зрителей в этот раз точно не было, я быстро разделась и постаралась отмыться ото всего, что успело осесть на мне за последние сутки.

Дышать после этого стало немного легче, ослабла давящая на грудь тяжесть, а припасённые в седельной сумке чистая юбка и рубашка, от которой я намеренно отрезала рукава, примирили меня с действительностью окончательно.

Теперь я хотя бы была готова к встрече с Чёрным Бароном со всеми его вопросами.

Да только самого́ барона не было.

Неспешно пройдясь по деревне, мимо опустевших курятников и домов, и найдя её в самом деле безопасной, я глубоко вздохнула, стараясь отогнать подступающей страх.

Несмотря на безопасность, одиночество здесь ощущалось ещё острее.

Монтейн мог отлучиться перед самым моим пробуждением — не обязан же он был, в самом деле, меня ждать, если я изволила спать до обеда.

Мог бы разбудить, но…

Я малодушно не желала заканчивать эту мысль.

Вернувшись к дому, выбранному Вильгельмом, я развернулась, и, старательно не прибавляя шаг, двинулась по дороге, по которой мы сюда ехали.

Кое-где в пыли ещё виднелись следы подков — вот прошли две лошади одна за другой. Вот прошёл один Морок.

Горло сжало ледяным предчувствием беды, и я постаралась обойти эти следы — ведь наступать на чужие следы, плохая примета. Наступить — значит забрать силу у того, кто прошёл перед тобой.

Густая трава, через которую мы проезжали ночью, доставала мне до пояса, и я отодвинула её рукой, чтобы выбраться на широкую дорогу.

Если буду ждать его там…

Я сделала шаг и остановилась, налетев на невидимую стену.

Дважды моргнув, чтобы отогнать наваждение, я попробовала ещё раз, а потом, наугад пройдя вправо через заросли полыни, ещё. Тщетно. За пределы деревни ходу мне не было.

Подступивший у колодца страх начал оборачиваться стылым ужасом, от которого вспотели ладони.

— Ах ты сволочь, сволочь!!!

Запустив пальцы обеих рук в волосы, я заметалась, не зная, что предпринять.

На то, чтобы снять поставленную Монтейном защиту, у меня не хватило бы ни знаний, ни сил.

И конечно же, он не был сволочью.

Он поступил правильно, заперев чудовище там, где оно не сможет никому навредить, и не его беда, что…

Он понятия не имел о том, на что обрекал меня, оставляя здесь.

Выместить свою досаду и беспомощность я могла разве что ударив ладонями по той невидимой, но крепкой преграде, что отделяла меня теперь от мира.

Под моими руками она едва ощутимо завибрировала, да и только.

Через такую стену невозможно было пройти ни изнутри, ни снаружи.

Оставалось только упасть прямо перед ней, но я заставила себя развернуться и плестись обратно.

В конце концов, я ведь была не одна. Вильгельм оставил со мной Красавицу, — единственное на свете существо, которое я по-настоящему любила, и которое любило меня. Я не могла её бросить, а где-то наверняка найдутся запасы еды. Если нет, я смогу попробовать что-то посадить и заготовить сено.

Вот только едва ли всё это мне понадобится.

Едва не зарыдав при мысли о том, что будет с моей лошадью, когда меня не станет, я пнула ногой и без того покосившийся невысокий забор, и остановилась.

Положение моё было более чем плачевным, но если я не могла выйти из деревни, это значило, что никто не мог сюда войти.

Барон сказал, что спрятал это место, укрыл его плотным мороком от случайных путников и мародёров.

При удачном стечении обстоятельств и небольшой смекалке, возможно, я и правда смогла бы выжить здесь.

Быть может, это место могло бы даже стать моим спасением.

В конце концов, не об этом ли я мечтала позавчера — красивый дом возле леса и никаких людей?..

Горько усмехнувшись тому, как необычно подчас сбываются желания, я развернулась и окинула деревню очередным, куда более пристальным взглядом.

Если она осталась нетронутой, тут должно́ было остаться и что-то полезное мне.

Позволив интуиции вести меня, я выбрала направление наугад и пошла, не глядя себе под ноги.

Дома, сараи, заросшие огороды…

Я едва не споткнулась, заметив на одном из них что-то красное, и свернула, чтобы рассмотреть поближе.

Это был помидор. Спелый, налитый соком настоящий помидор.

Отодвинув разросшиеся листья, я увидела ещё один, и ещё, и улыбнулась, потому что такая находка была радостью. У Красавицы есть зелёные луга, а мне теперь голодная смерть точно не грозила.

Есть и правда хотелось сильно, в последний раз я ужинала с Монтейном на поляне, но останавливаться, пока не выясню то, что мне необходимо знать, было нельзя.

Хорошенько запомнив чудесный огород, я двинулась дальше, и очень скоро нашла то, что мне было нужно.

Дорога, проходящая через всю деревню, кончалась, за ней был только лес, но справа от неё, на самой окраине стоял дом.

Маленький, с покатой прохудившейся крышей, он был единственным покосившимся домом в теперь уже моей деревне, и я решительно направилась к нему, чтобы войти без стыда и опасения. Так уж вышло, что теперь его мёртвая владелица была кое-что мне должна.

Перед дверью оказалась широкая терраса — на такой удобно было бы поставить стол и сушить травы. Сама бы я сделала так.

Сама же дверь оказалась не заперта.

Я толкнула её и остановилась на пороге — не из робости, а давая глазам привыкнуть к царящей внутри полутьме, — а потом, два вдоха спустя, переступила порог.

Как и все прочие в погибшей деревне, дом травницы остался нетронутым, да только пахло внутри пылью и копотью.

Ничего удивительного в этом не было, ведь именно здесь всё началось. Отсюда оно вышло, чтобы забрать людей, и скот, и домашних птиц.

Притаившаяся до поры где-то глубоко во мне сила шевельнулась, реагируя на место, и я приказала ей молчать.

Она узнавала. Чувствовала что-то родное себе, и держать её следовало крепче.

Обстановка в доме напоминала ту, в которой я провела всю жизнь. Простая, грубо сколоченная мебель, много кухонной утвари, развешанные по стенам пучки трав.

Завесившая окна густая паутина делала комнату тесной и неприветливой, а в углу стояла метла, но взять её и убрать паутину, чтобы добавить света, я не решилась. Не мне было решать, в каком состоянии стоять этому дому.

Стараясь двигаться осторожно, чтобы ничего не разбить ненароком, я осмотрела ставшие ничьими запасы и обнаружила, что запасы эти были хороши. Имея всё это в своём распоряжении, я уже могла побороться за себя и за Красавицу.

А ещё ведь была спальня и стоя́щий во дворе сарай. Как знать, что я обнаружу там…

Решив ничего пока не брать, но вернуться сюда позже, я встала в центре комнаты и глубоко вдохнула, стараясь сосредоточиться и определить источник возможной опасности.

Если хозяйка занималась не только травами, в любом уголке мог остаться нежелательный для меня сюрприз, и узнать, смогу ли я нейтрализовать его, стоило как можно скорее. Не хотелось бы мне лишиться возможности пользоваться доставшимся по случаю добром.

Мир и тишина деревни постепенно начали отдаляться, а притихшая было сила зашипела особенно настойчиво — ей ничего не стоило бы разобраться и с возможной опасностью. Наверное она смогла бы даже пробить поставленную Монтейном стену. Отпустить меня на свободу, взамен потребовав сущую малость — свободу для себя.

Одно лишь маленькое слово…

Она искушала так сладко, что я сбилась, открыла глаза, и тут же изумлённо моргнула, увидев рядом со своей тенью на полу ещё одну.

— Я знал, что найду тебя здесь, — Вильгельм произнёс это негромко и глухо, словно не был уверен, что говорит именно со мной.

Я же, пользуясь тем, что стою к нему спиной, дёрнула уголками губ, потому что на полноценную улыбку, даже самую ядовитую, вдохновения не было.

— Я думала, ты меня бросил.

Получив подтверждение тому, что я это просто я, барон перешагнул порог и остановился прямо за моим плечом.

— Без объяснений, еды и тёплой одежды? За кого меня принимает мадам?

Не в силах больше терпеть и вместе с тем страшась увидеть его глаза до дрожи в коленях, я развернулась и едва не врезалась в него. Оказалось, что он стоит очень близко.

Живой, здоровый, настоящий. Утомлённый быстрой ездой, но не измождённый.

Я не могла предположить, что именно Монтейн видел в моём лице, но смотрел он пристально и как будто удивлённо.

— Я ездил за едой и вином. Не можем же мы питаться травой вместе с лошадьми, а на какое-то время нам придётся здесь остановиться.

Он, черт его побери, в самом деле недоумевал, как глупость, подобная той, что я озвучила, могла прийти мне в голову, и вот теперь мне в самом деле захотелось рассмеяться.

— Я видела помидоры и запоминала огород, — давя в зародыше этот истеричный смех, я быстро облизнула губы.

Барон кивнул предельно сосредоточенно:

— А ещё есть кабачки. В прошлом году я нашёл несколько картофелин.

Мы говорили о какой-то немыслимой ерунде, стоя так близко, что достаточно было бы шептать.

Колени начали подгибаться, и я отвернулась первой, чтобы выбраться на террасу.

— Здесь всё так знакомо. Должно быть, все травницы живут примерно одинаково.

Перевести тему, болтать о ещё менее важном, даже завести неизбежный для нас серьёзный разговор — я была готова практически на что угодно, лишь бы не дать ему заметить, что меня трясёт от облегчения.

Во взгляде Монтейна не было отвращения или страха, но он всё ещё был, и теперь уже точно навсегда останется чужим для меня человеком. Нельзя было продемонстрировать, что здесь и сейчас я так от него зависима.

Как будто он сам этого не знал.

— В чем-то — наверняка, — выйдя из дома вслед за мной, Вильгельм остановился.

Я же прислонилась спиной к шершавой сухой деревянной стене и надавила пальцами на переносицу, заставляя себя сосредоточиться.

— Тут осталось много полезного. Ты наверняка видел.

— Да, — он кивнул и зачем-то опустил левую руку в карман. — Я проверил этот дом в первую очередь. Убрал всё, что могло представлять опасность, так что ты можешь пользоваться всем, что тебе нужно.

Я втянула носом воздух и кивнула, изо всех сил стараясь оставаться спокойной.

Значит, он в самом деле вернулся, чтобы привезти мне еды. Возможно, для того, чтобы договориться о том, как часто будет приезжать, чтобы проверить, всё ли со мной в порядке.

Так было правильнее. Именно так должен был поступить хороший человек.

Вот только мне это казалось чудовищно жестоким.

После того, что он видел и сделал для меня, я просто не имела права рассказывать ему правду. Тем более — просить о снисхождении.

При текущем положении дел я предпочла бы никогда не видеть его вовсе. Запомнить не благодетелем, вынужденным наступать себе на горло, чтобы сделать всё как до́лжно, а певшим для меня среди ночи мужчиной.

Ему ведь, должно быть, ещё тяжелее, чем мне. У него есть выбор.

— Мел.

Он снова окликнул меня этим непривычным коротким именем, и я вскинула взгляд.

Стоит ли сказать ему, что я всё понимаю, и он не должен ни объяснять мне, ни извиняться?

Монтейн шагнул вперёд и, прежде чем я успела опомниться, прижался ко мне так тесно, что я почти не перестала дышать.

Для надёжности оперевшись правой рукой о стену возле моей головы, левой он заставил меня поднять лицо и поцеловал.

Впервые по-настоящему — глубоко и медленно, обжигающе чувственно и непристойно.

Так, что я сама привстала на цыпочки, отвечая ему, схватилась за его запястье, чтобы не вздумал остановиться и отпустить.

Вильгельм не стал стряхивать мои пальцы. Они разжались сами, когда его рука двинулась ниже, и волоски на шее встали дыбом, стоило ему коснуться подбородка, а после — ключиц.

Разорвав поцелуй, когда воздуха для двоих стало слишком мало, он прислонился лбом к моему лбу и вместе со мной смотрел как зачарованный — наблюдал за тем, как костяшки его пальцев прошли вниз по моей груди, и я бесстыдно подалась вслед за этим мимолётным касанием.

Мало.

Этого было так чудовищно мало…

Ладонь барона остановилась на моей талии, легла приятной тяжестью, и я в растерянности прикусила губу, не понимая ни того, как могу совладать с собственным телом, ни того, что должна теперь предпринять.

— Тебе действительно лучше?

Его голос над самым ухом прозвучал так хрипло и низко, что я едва не поперхнулась на вдохе, поднимая лицо.

Глаза Вильгельма потемнели.

Я не посмела ни шелохнуться, ни заговорить под этим взглядом, только дважды кивнула.

— Хорошо, — он кивнул мне в ответ.

А потом провел сухими губами по моей щеке к подбородку и ниже, вынуждая меня запрокинуть голову и схватиться за его плечо.

Этот неспешный полупоцелуй на шее, заставил меня вздрогнуть — так неожиданно приятно и будоражаще это было.

Я стиснула его рукав сильнее, а Монтейн склонился ниже, скользнул губами по моей груди в вырезе рубашки.

Собственный короткий и жалобный стон я услышала с удивлением.

Всё это просто было не со мной.

Удушающе мало ему оставалось до того, чтобы опустить ткань с плеча. Чтобы коснуться меня так, как только вчера мечталось — невыносимо медленно провести пальцами по тонкой чувствительной коже, обвести сосок, а после сжать ладонь.

Рука с моей талии двинулась ниже, совсем короткий, почти игривый поцелуй пришёлся в предплечье, и когда он прижал меня к себе совсем уж бесстыдно, я с готовностью обхватила руками его шею, поймала губами мочку уха — неловко, быть может, но так, как мне захотелось в ту минуту, когда я впервые увидела его спящим.

Вильгельм оторвался от меня, чтобы вдохнуть — оказалось, что и он дышит тяжело и часто, точно так же как я.

Его ладонь я чувствовала уже под своим подолом, чуть выше колена, и от стыда и нетерпения хотелось не то убежать, не то потянуться к нему само́й, потому что это было невыносимо — остановиться в шаге от…

— Хорошо, — он повторил это чуть слышно.

Слегка подтолкнул меня, вынуждая откинуться на стену, и я подчинилась, хотя на долю секунды меня охватил страх: кто знает, насколько больно это будет, если будет так?..

А, впрочем, мне быстро стало наплевать.

Монтейн снова прижался ко мне, коснулся губ горячим и быстрым поцелуем, и мне сделалось абсолютно всё равно, как именно, лишь бы сейчас и с ним.

Отчаянно надеясь хотя бы не покраснеть и ничем не выдать своей неопытности, чтобы он, не приведи Создатель, не вздумал остановиться, я положила ладонь ему на затылок и потянулась за новым поцелуем сама. Не так ведь сложно сделать вид, что в ощущении чужой руки под юбкой для меня нет ничего особенного…

Дыхание барона обожгло мои губы. Вместо того чтобы поцеловать, он, дразня, коснулся их кончиком языка, и я прищурилась, готовая застонать снова.

От женщин в деревне я слышала, что некоторые мужчины любят, когда женщина с ними стонет. Других это раздражало.

Несколько недель назад я, стыдясь собственных мыслей, раздумывала о том, нужно ли мне будет делать подобное в момент, когда я стану женщиной.

Если бы я только могла предположить, что эти стоны будут рваться с губ сами.

И что я в самом деле могу потерять голову в достаточной степени, чтобы вздрогнуть, в третий раз услышав севший голос Монтейна над самым своим ухом.

— Теперь, когда тебе в самом деле лучше, ты ответишь на все мои вопросы, мадам Мелания.

Я распахнула глаза, не понимая, зачем и почему он говорит об этом сейчас, а его рука уверенно скользнула по моему бедру вверх.