Стерва. Обольщение

Глава 5

У меня хватило рассудительности, чтобы не погнать Красавицу в галоп, но всё же мы поехали быстрее.

Неторопливое очарование спокойного солнечного утра растаяло, и Монтейн тоже заторопился — считывая моё состояние, он хотел убраться подальше от того места, где я постыдно испугалась случайной кареты.

В самом деле, не задав мне ни одного вопроса, он подогнал Морока, и к вечеру мы были уже очень далеко. Быть может, даже дальше, чем он рассчитывал оказаться.

Вопреки логике и моим ожиданиям, он так и не задал ни одного вопроса, разве что время от времени посматривал на меня со сдержанной тревогой и молчал.

Стоило ужасу, заставившему меня забыть обо всём на свете, отступить, его место заняли мелкая внутренняя дрожь и стыд. Незадолго до того я думала, как оправдываться перед бароном за свой испуг на постоялом дворе.

Что, если он сочтёт меня преступницей? Ведь только преступники убегают так — оглядываясь на каждый скрип и отчаянно спеша.

Что, если он мастерски использует моё безоглядное доверие к нему и везёт меня прямиком в ближайшую комендатуру? Или в дом умалишённых?

Да и безоглядное ли?

Посреди широкой тенистой дороги, пролегающей через густой лес, я вдруг поняла, что и правда слепо позволила своему спутнику решать, куда мы едем.

Именно это я обещала, напрашиваюсь с ним — не подавать голоса без лишней необходимости и не обременять. Да и никто не мешал мне свернуть в сторону на любой развилке, вежливо попрощавшись с ним.

И всё же это было так странно — просто следовать за ним в уверенности, что он знает, как лучше.

— Мадам Мелания, — Монтейн негромко позвал меня, отвлекая от столь ошеломительных мыслей.

Я подняла голову и с удивлением обнаружила, что начинает темнеть. Или же этот эффект ранних сумерек создавал лес. Барон остановил коня, и мне пришлось сделать то же самое.

— Вечереет. Я думаю, нам сто́ит остановиться. Постоялых дворов в окру́ге нет. Вернее, я знаю один, но мы его уже объехали, и сейчас там будет не протолкнуться.

— Значит, ночуем здесь, — я кивнула решительно и, как мне хотелось бы верить, спокойно. — Давайте поищем место.

«Дрожала как лист на ветру», — это сравнение всплыло в памяти так некстати.

Кто знает, могло ли моё положение стать ещё более плачевным, если бы я провела прошлую ночь с Монтейном.

Я не подумала об этом накануне, а подумать следовало бы. Но не сейчас.

Я быстро спешилась, краем глаза отметив удивлённый взгляд собравшегося галантно помочь мне барона, и взяла Красавицу под уздцы.

— Идёмте, — Монтейн кивнул и первым шагнул в лес. — Нужно найти место, пока ещё относительно светло.

Он шёл не слишком быстро, но и не слишком медленно. Очень уверенно, как человек, убеждённый в том, что перед ним откроются все дороги.

Возможно, он видел чуть больше. Видел то, что недоступно человеческому зрению. В любом случае мне оставалось только следовать за ним.

Небольшая окружённая деревьями поляна и правда нашлась быстро.

Пока барон привязывал лошадей, я осмотрелась и нашла место приятным и безопасным. Зелени вокруг было много, и она была достаточно густой, чтобы пробраться через неё незамеченным оказалось весьма непросто.

— Я не планировал обзаводиться попутчиками. Тем более попутчицами. Так что ничего, похожего на палатку у меня нет, только лежак.

— У меня есть лежак.

Опомнившись, я развернулась, чтобы снять седельную сумку с красавицы, и с удивлением обнаружила, что она уже лежит на земле. Пока я беспечно оглядывалась, стоя столбом, Монтейн снял с лошадей всё, что могло помешать им отдыхать, и уже раскладывал вещи.

— Не стоило, — я опустилась на траву пылом с ним, сгорая от стыда и забирая сумку. — Я в самом деле не хочу быть вам обузой. Вы и так во второй раз вынуждены останавливаться из-за меня.

Пальцы мелко задрожали от злости на себя и разочарования в себе же, и я вздрогнула, когда Монтейн вдруг перехватил мою руку.

— Мы остановились, потому что наступает ночь. Давайте разведки костёр и поужинаем.

Его прикосновение оказалось тёплым и… надёжным. Как будто, накрыв ладонью моё запястье, он утихомирил все мои волнения и страхи разом.

Всё же решившись поднять голову и встретиться с ним взглядом, я тихо и медленно вздохнула.

— Простите.

Это было за всё и разом, за то, что уже случилось, и то, что ещё только предстояло, но барон… Вильгельм, конечно же, понял, по-своему.

— Я займусь огнём, а вы устройте нам подобие пикника.

Еды у нас было вдоволь и весьма недурной. Барон не скупился на запасы, и хотя деньги у него, явно водились, мне стало любопытно, всегда ли он подходит к вопросу так основательно? Или эта предусмотрительность была в мою честь?

Всё та же интуиция подсказывала, что всё же второе. Монтейн производил впечатление человека неприхотливого, почти аскетичного, хотя возможности и вкус у него, очевидно были. Стало ли такое отношение к себе следствием попытки себя же наказать, или причина заключалась в воспитании и привычке… Я не видела толку гадать, но наблюдала за ним с интересом и некоторым удовольствием.

Скинув плащ и жилет, Вильгельм остался в одной рубашке и принялся складывать дрова.

В том, как именно он собирается добыть огонь, я ни секунды не сомневалась — достаточно оказалось небольшой искры, вспыхнувшей на его ладони.

Пламя занялось тут же, спокойное, ровное, красивое, и я замерла ненадолго, прежде чем решилась подойти к нему.

— Это не больно?

Барон поднял голову, и только потом выпрямился, как будто выгадывал время, решая, что мне ответить.

— Нет. Я бы сказал, даже приятно. Это разгоняет кровь.

Изнывая от любопытства, я бы никогда не решилась попросить его показать ещё раз, но Монтейн понял сам.

Он протянул мне раскрытую ладонь, и секунду спустя в центре ладони вспыхнул огонёк. Он был белым с золотыми прожилками, густым как молоко, и ни на что на свете не похожим. Не решаясь коснуться его, я склонилась ближе, а барон поднял руку, чтобы мне стало удобнее смотреть.

— Вы… родились таким?

Спрашивать о подобном было сверх всякой меры неприлично, но вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела опомниться.

— Нет. У меня были очень слабые задатки. Я прилежно учился. И получил даже больший результат, чем смел надеяться.

Монтейн говорил сипло, как будто голос у него внезапно сел, и я вскинула глаза в надежде поймать его взгляд.

Мне это не удалось. Вильгельм продолжал смотреть на искрившуюся в его ладони силу, и мыслями был явно где-то далеко.

А точнее, давно.

В такой момент не следовало ему мешать. Правильнее было бы убраться подальше и сидеть тихо, но он сам не спешил ни отходить, ни гасить это прекрасное пламя, и я продолжила любоваться им.

— Это очень красиво. Я знаю, что такое может плохо звучать, но… Это очень красиво.

— Вы думаете?

На этот раз Монтейн посмотрел на меня первым, и я рискнула встретиться с ним глазами.

Взгляд у него был спокойный. Тёмный и… мудрый?

Взгляд человека, понявшего что-то важное о себе самом и о жизни.

— Да. Я думаю, что сила, если она есть, должна приносить радость. Должна делать жизнь осмысленной. Она тяжела, когда превращается в нескончаемый долг. А твоё пламя сияет.

Я осеклась, поняв, как легко, как гармонично у меня сорвалось это «ты». Как если бы я говорила с человеком, которого знаю всю жизнь.

Монтейн же лишь бледно улыбнулся и сжал руку в кулак, гася зачаровавший меня огонёк.

— Вы много об этом знаете, мадам Мелания.

Он никак не выделил это своё обращение, даже интонацией не поставил меня на место, а дыхание у меня всё равно перехватило. В его голосе не прозвучало затаённой иронии или досады. Лишь лёгкая тень удивления и… удовлетворения?

Что бы ни было, на этом фоне его «вы» оказалось лишь знаком уважения, которого я точно не заслуживала.

Проще и правильнее было перевести тему немедленно.

— Давайте посидим у огня? Я всё приготовлю.

Губы барона дрогнули снова:

— Давайте. По правде говоря, я забыл, когда кто-то готовил для меня.

Он отошёл, чтобы достать лежаки, не дожидаясь моего ответа, а я ещё почти минуту стояла, не двигаясь, потому что готова была поклясться: Монтейн смутился того, что сказал.

Акцентировать внимание на этом его чувства не следовало, тем более не следовало подогревать его, и я занялась ужином, с определённой горечью находя, что и сама почти забыла, каково это. Расстелить одеяло, разложить припасы, продумать всё так, чтобы они не таяли от жара огня, но мы могли расположиться удобно.

— Мы с матерью часто ночевали в лесу. Она учила меня говорить с травами и слушать их. Мы всегда ночевали у костра. Брали с собой что-нибудь вкусное и много говорили в такие ночи. И с травами, и друг с другом, — я почти не заметила, что начала рассказывать об этом.

Вернувшийся Монтейн сел рядом, и вместо того, чтобы меня одёрнуть, просто пошевелил дрова.

— Вы очень её любили? — а вот его тон оказался почти что жёстким.

Я вскинула голову, а он немедленно спохватился:

— Простите, это было бестактно.

Пока барон тянулся к хлебу, делая вид, что ничего не произошло, я раздумывала над тем, что могла, а главное, хотела ему сказать.

Полуправда или откровенная ложь?

Будучи с собой откровенной, я бы предпочла последнюю, но останавливала меня моя же собственная неуверенность в том, что я смогу её озвучить достоверно.

— Раньше — да. В детстве и юности я очень её любила. После… Знаете, как это, когда в один далеко не прекрасный момент ты вдруг начинаешь смотреть на человека другими глазами? Что-то в тебе меняется, и ты начинаешь замечать вещи, которые не были очевидны раньше?..

Я умолкла, понимая, что, с большой долей вероятности запутала и его, и себя, но Монтейн слушал очень внимательно.

Судя по выражению лица, он задавался тем же вопросом, что и я немногим ранее: как много можно позволить себе сказать? Как скоро мы расстанемся навсегда и допущенная откровенность перестанет быть опасной?

— Я знаю, каково это — увидеть человека в новом свете. Узнать, что он способен на то, чего ты от него не ожидал. Но, кажется, мы говорим о разных вещах. Ешьте, силы вам ещё понадобятся.

Эта забота, — чуть неловкая, прямо сейчас едва ли не грубоватая, — отозвалась в груди щемящим теплом и виной.

Он не должен был возиться со мной.

Привыкший общаться преимущественно со своим конём Чёрный Барон ни в коем разе не обязан был делать исключений, однако же…

Я придвинула аккуратно нарезанное ещё в трактире мясо ближе, чтобы оно удобно стояло между нами.

— И да, и нет. В каком-то смысле я уезжаю от этих воспоминаний.

Монтейн хмыкнул чуть слышно, но так понимающе, что я не донесла кусок до рта.

— Поверьте моему опыту, мадам Мелания, это отвратительная идея. Абсолютно бесполезная. Как бы далеко вы ни сбежали, это всё равно останется с вами. Вот здесь, — он указал двумя пальцами на свой висок, и тут же напомнил. — Ешьте. Вы настолько бледная, что ещё немного, и я решу, что лечение нужно вам.

От неожиданности ли, или от осевшей на губах пепельной горечи, но я засмеялась, прежде чем послушно откусить от своего ломтя.

— А от каких воспоминаний бежите вы? Я знаю, что не должна спрашивать, но мы ведь попутчики. В дороге люди часто говорят о сокровенном с теми, с кем никогда не встретятся вновь.

— А вы надумали меня покинуть? — Вильгельм вскинул бровь в притворном возмущении.

И мне вдруг стало легче. Исчезли давящее чувство чудовищной вины перед ним, страх, дрожь и желание в самом деле вскочить на Красавицу и мчаться как можно быстрее, не разбирая дороги.

Сама его попытка вести хотя бы относительно светскую беседу действовала на меня успокаивающе. Как будто заданный тон гарантировал, что ничего плохого с нами не случится. Не сегодня точно.

Я видела, как барон почти украдкой начертил в воздухе несколько знаков, прежде чем мы устроились у костра. Он контролировал периметр, обеспечивал нашу безопасность, и мне так малодушно не хотелось загадывать, выдержит ли его защита… если что.

— Если только вы на этом настаиваете, — я улыбнулась ему в ответ, и тут же добавила уже серьёзнее. — По правде сказать, конечно же, планирую. Не могу же я тащиться за вами вечно. Но я ещё не знаю когда.

— Хотите просто убраться отсюда подальше? — он подвинул ко мне хлеб точно так же, как я подвигала к нему мясо. — Это уже хороший план.

Небо над нами потемнело окончательно, а звёзды в нём стали яркими-яркими.

Как будто забыв ответить, я запрокинула голову, глядя на них, стараясь надышаться тишиной ночного леса и духом полной жизни зелени.

— Я хочу, чтобы это было место, в котором я буду стремиться остаться. Не важно где. Город это будет или крошечная деревушка. Мне кажется, что я его узна́ю.

Это была несвойственная мне, губительная прямо сейчас лирика.

Поняв на середине последней фразы, как именно это прозвучало, я поспешила развернуться обратно к Монтейну.

— Разумеется, я не собираюсь преследовать вас месяцами. Просто…

— … Просто вам нужно привыкнуть, что вы теперь в пути, — закончил он за меня с поразительной точностью.

Какое-то время мы просто сидели, глядя друг на друга.

Я в очередной раз думала о том, как несказанно, как восхитительно мне повезло встретить этого человека.

О чём думал он — я даже не бралась гадать.

Однако под этим взглядом таяла взаимная неловкость и, наконец, просыпался аппетит.

Кухарка в трактире, где мы провели прошлую ночь, знала своё дело превосходно, но даже когда её стряпня оставалась горячей, мне не было так вкусно, как теперь.

Лес пах свободой, а Монтейн рядом искушал расслабиться хотя бы ненадолго, позволить себе ощущение безопасности, пусть даже и иллюзорное.

Зная, что делать этого нельзя, после недолгой борьбы с само́й собой я всё же поддалась этому искушению — просто насладиться приятной компанией, тёплом и хорошей едой.

Барон оказался превосходным рассказчиком. Мастерски обходя подробности своих дальних поездок, он рассказывал мне о дальних странах, в которых побывал. О невиданных в наших краях цветах, о синих лесах и зелёном море, которое оказалось холодным. О людях с чёрной кожей и об огромных хищниках с длинными мордами и хвостами.

— Вы выдумываете, — рискнула я, в конце концов, усомниться.

Он засмеялся в ответ, качая головой:

— Мир большой, мадам Мелания. Большой и удивительный. Такие дальние путешествия бывают тяжёлыми, но когда приезжаешь в места, ради которых их предпринимал, это становится уже не важно.

— Значит, вы не жалеете, что переплыли два моря ради возможности посмотреть на дикарей, гадающих на человеческих костях?

— Нисколько. Хотя они используют не только кости. Но мне не хотелось бы пугать такими подробностями вас.

На фоне нашей общей готовности легко и непринуждённо перейти на «ты», этот учтивый тон начал превращаться в настоящую игру. Чувство незнакомого мне, но такого упоительного азарта отозвалось приятной щекоткой в груди.

Стоило бы поддержать его, но слишком уж сильно мне хотелось спросить:

— Вам кажется, что я из пугливых?

Монтейн посерьёзнел мгновенно, как будто огонёк веселья в нём погас по щелчку пальцев.

— Нет, — он посмотрел на меня предельно серьёзно. — Вы какая угодно, но не пугливая точно.

Он не добавил ничего об утреннем происшествии на дороге, хотя это и напрашивалось. Только продолжал смотреть.

Я хотела отвести глаза, уставиться на небольшой, но уютно потрескивающий костёр, да только отвернуться почему-то не смела.

Это могло тянуться минуту или час — мне было сложно определиться. Снова начать дышать полной грудью я смогла, когда барон отвернулся, как будто отпустил меня.

— Я положил наши лежаки вместе. Это может показаться вам неуместным, но ночи уже становятся холодными. Обещаю, смирно спать спиной к вам и никоим образом вас не смущать.