Стерва. Обольщение

Глава 29

— Он не должен был этого делать.

Всё, что случилось в деревне потом, я помнила смутно.

Сначала меня позвала по имени Мира.

Потом кто-то хлопал по щекам.

А потом пришла боль.

Половину лица, в которую пришёлся удар от Удо, я практически не чувствовала, зато увидела прямо над собой глаза его брата — почти безумные.

— Где Удо? Мелли⁈

Бруно не был похож на самого себя, а за плотной стеной чёрного тумана продолжало неистовствовать голубое пламя. Оно разгоняло тьму и одновременно делало её ещё непрогляднее.

— Ушёл… с ним. Он сказал, что… заплатит…

Каждое слово давалось мне с болью, а из горла вырывался только хриплый шёпот.

Губы герцога сжались, а потом он поднялся.

— Мира, не отходи от них. Из круга не выходи́ть.

Монтейн по-прежнему лежал, раскинувшись на земле, и, казалось, глубоко спал.

Бруно развернулся и побежал в ту сторону, где должна была быть церковь, но была тьма, а я хотела попросить Миру его остановить, а потом небо для меня качнулось снова.

Оказалось, что Удо всё предусмотрел.

Во время его отсутствия Ханна мирно спала — таким же неестественным, наведённым с помощью колдовства сном, как и барон.

Чтобы не помешала, не пыталась отговорить, не могла опять увязаться следом.

Первым её желанием, когда мы вернулись, было броситься к своему герцогу, привести его в чувства и устроить ему хорошую, абсолютно недостойную герцогини взбучку.

А потом она поняла, и даже сквозь застилавшую взгляд пелену я видела, как менялось её лицо, как от него отливала краска.

Беспомощность, отчаяние, неверие…

Я понятия не имела, что могла бы сказать ей.

— Он не должен был этого делать, — это я повторяла уже себе.

Хватаясь за голову, до боли стискивая волосы пальцами, пытаясь вернуть таким образом утраченную связь с реальностью.

Мы были друг другу никем. Чужими людьми, встретившимися случайно.

Я даже не была особенно ему приятна.

Разве что барон был.

Уважение к достойному противнику и готовность пожертвовать собственной жизнью не имели между собой ничего общего.

— Не должен был. Я этого не заслуживаю. Ах!

Чужой локоть надавил мне на горло так неожиданно и сильно, что моя голова мотнулась назад, а руки упали плетьми. Я не слишком сильно, но ударилась затылком о каменную стену и вдруг пришла в себя.

Лицо после мази, которой его обработала Мира, уже не болело, на нём не расплылся чудовищный синяк.

Зато от нового удара, и близко не такого болезненного, но всё же ощутимого, я глупо моргнула, пытаясь понять.

Рука старшей герцогини мешала мне дышать, а её глаза так близко показались неестественно яркими на слишком бледном заострившемся лице.

— Хватит, — голос Миры прозвучал тихо и твёрдо. — Он всё отдал, чтобы ты жила. Поэтому не смей так говорить. Ты поняла меня?

Я понимала.

Как понимала и то, что за попытку поспорить она ударит меня уже по-настоящему.

— И прекрати его хоронить, — убедившись, что я на самом деле всё усвоила, она убрала руку и отступила на шаг назад, к противоположной стене.

Мы снова стояли в полутёмном коридоре замка Керн. Только она и я.

Едва держащийся на ногах, но собранный и серьёзный Монтейн, молчавший несколько часов кряду, без лишних объяснений заперся с Ханной в их с герцогом супружеских покоях.

Удо…

Удо был пуст.

Бруно так и сказал нам на опустевшей, стылой, окутанной лишь обычной ночной темнотой деревенской площади: «Он пуст».

Он был жив, и это в тот момент казалось главным.

На обратном пути в замок я не могла думать ни о чём, кроме того, что глядящий мутным взглядом Вильгельм не мог даже держаться в седле, и ему пришлось ехать в повозке вместе с бесчувственным Удо.

И о том, как шла рядом с этой повозкой моя сердитая, но так и не бросившая меня Красавица.

Понимание пришло потом.

Сейчас оно окатило новой волной пронизывающего холода, и я медленно сползла по стене на пол, чтобы сесть, обхватив колени руками.

Даже Мирабелла не знала, что именно пытался сделать её муж — мы обе знали, что он делал всё, что только мог, и даже больше.

Жизни Удо ничего не угрожало ни прошедшей ночью, ни теперь, когда новый день уже клонился к закату.

Вот только его силы, той искрящейся силы, что восхитила меня в момент наше встречи, больше не было. Он отдал всё до последней капли, чтобы я жила.

И Вильгельм.

— Ты знала? — я спросила, глядя мимо Мирабеллы.

Прежде чем ответить, она подошла и села со мной рядом. Не скопировала мою позу, а устало прислонилась затылком к стене.

— Догадалась. Я увидела, что Удо уезжает на Мороке. Но мы всё равно не успели.

В её голосе была безнадёжная усталость и всё тот же страх. Уже привычный, чудовищный в своей неотвратимости.

Я не могла заставить себя смотреть еще и на неё и потому уставилась в стену — я уже нагляделась на Ханну вдоволь. Сначала, когда она не понимала и просто злилась на Удо за то, что он посмел ворожить на неё. Потом — в момент, когда она узнала, что именно с ним случилось.

— Нельзя было. Он ведь без этого не сможет. Для него же это… как дышать, — я зажала себе рот ладонью, чтобы не дать рвущимся из груди рыданиями прозвучать в голосе, и только тогда поняла вслух. — Зачем он это сделал? Почему?

— Не понимаешь? — Мира повернулась ко мне, её взгляд обжёг мой висок.

Ни в её словах, ни в её тоне больше не было ни злости, ни желания ещё раз меня ударить, и я не знала, что было хуже.

Она же немного сменила положение. Кажется, пожала плечами.

— Это же… чертов Удо! — а вот в её голосе прорвался нездоровый смех, и она почти беззвучно хлопнула себя ладонью по колену. — Когда мы познакомились, я была ослеплена им. После свадьбы мне потребовалось меньше года, чтобы его возненавидеть. А потом я научилась понимать. Бруно мне объяснил. Я понимаю, как он думает.

Она тоже, как и я, говорила скорее сама с собой, и я всё-таки повернулась встретила её взгляд.

— Зачем? Я ведь ничего хорошего ему не сделала.

Герцогиня осеклась. Медленно облизнула губы, молчаливо соглашаясь с тем, что мы обе не в себе, а потом попробовала начать сначала.

— Потому что он считал, что должен. Это было слишком серьёзно, ты не имела права ни на отсрочку, ни на откуп.

— Бруно хотел сделать то же самое, — я медленно кивнула, наплевав даже на то, что называю герцога просто по имени.

— Даже я не поняла вовремя.

Она точно до меня не дотрагивалась, но мне показалось, что руки коснулось нечто тёплое и ласковое.

Мира постепенно начала успокаиваться, или же у неё просто кончались терпение и силы, и она пыталась утешить меня тоже.

— Он… — теперь пришла её очередь смотреть в никуда.

Я видела, как тяжело вздымалась при поверхностном дыхании её грудь.

— Барон бы погиб. Он не родился с этой силой, он её заработал. Вырвать её это как вырвать сердце. Бруно предложил бы ровно половину, и ему бы не отказали. Он справился бы и с тем, что осталось. Но он старший герцог, к тому же, у нас дети. Он должен быть силён. И безупречен. А Удо, — герцогиня облизнула губы, пытаясь начать заново или продолжить, а пальцами правой руки обхватила левое запястье. — Он считает себя хуже их обоих. Тем, из-за кого ничего не изменится. Он смирял свою силу три года, он знает, каково это. Научился с этим жить. А отобрать у Бруно или Монтейна — нельзя. Понимаешь?

Перед глазами встало лицо младшего Керна в то утро, когда мы говорили в беседке.

Он ведь смотрел на меня и ещё раз взвешивал свои силы. Быть может, гадал, что во мне такого, если сам Чёрный Барон готов за меня умереть.

Он ведь уже был готов. Ещё надеялся на Бруно, изо всех сил искал другие варианты, но был.

Только потому он и поехал к Кернам.

Потому, рассказывая мне историю своего знакомства с Удо, не назвал его имени.

Он заставил себя поверить, что знает меньше, чем они, что есть другой способ.

Убедившись, что его не существует, он пошёл на смерть без колебаний.

Герцогу ничего не стоило бы просто не мешать ему.

— Это потому что он никогда не встретил бы Ханну, если бы не барон со своей местью.

Секунда тишины, а потом Мира рассмеялась коротко и как-то отчаянно.

— Да, и это тоже. Возиться с разбойниками на дороге — последнее, чем стал бы развлекаться герцог Керн. Да и она бы к нему просто не приблизилась.

Я снова перевела взгляд на неё, потому что за этим должно́ было последовать продолжение. Но Мира молчала. Снова подбирала слова.

— Она ему подходит. Это было первое, о чём я подумала, когда он её привёл. Бруно ведь когда-то обещал свернуть ей шею за её художества в границах герцогства, ты знаешь?

Я вытаращилась на герцогиню глупо, почти по-детски, потому что поверить в это было невозможно.

Эти двое казались мне не просто членами одной семьи. Между ними было понимание и уважение, далеко не всегда возможное между кровными родственниками.

— Но как же?..

— Вот так, — Мира посмотрела на меня в ответ, и уголки её губ дрогнули в подобии улыбки. — Они оба любят Удо, всё остальное несущественно. Ради её спасения он отказался от собственного слова не возвращаться сюда, пока проклятие в силе. А они всегда держат слово. Оба. Это был первый и последний раз. Но, по сути, он сделал то же самое, что твой барон. Поставил Бруно перед фактом.

— Но Уил ему не Удо, — я опустила глаза, потому что это «твой барон» обожгло грудь неприличным сейчас тёплом.

Да, он в действительности был моим.

Теперь уже точно.

Мне снова вспомнилась беседка и его слова, и я опять ошарашенно посмотрела на Миру:

— Вина́? Он сыграл на роли жертвы.

Она засмеялась. Хрипло, почти истерично и очень тихо.

— Узнаю́ герцога Удо! Он тебя уже просветил. Но… да. Бруно забрал меня самым грязным из всех возможных способов. Такое не прощают. У него хватило благородства для этого, но грех было не воспользоваться ситуацией.

Мы улыбнулись одновременно и абсолютно одинаково — сквозь подступающие слёзы.

Мира глубоко и судорожно вздохнула, в очередной раз призывая себя и меня к спокойствию.

— Она его женщина. Его жена. Его друг. Не безликая тень, бродящая по замку. С ней он впервые узнал, что это такое. Ради неё он не то, что на колени встанет…

Она оборвала саму себя, а мне отчаянно захотелось вцепиться в её руку.

— Помочь ей может только барон, — закончила она уже спокойнее.

— Потому что именно Удо сделал его таким?

Я спрашивала о запредельном, но так уж между нами повелось.

Мира в очередной раз пожала плечами:

— Да. Если бы он не смешал его с грязью тогда, как знать. Он, вероятно, так и остался бы заурядным бароном. Вернул бы своё состояние или его часть, и всю жизнь тосковал о чём-то так и неизведанном. Бруно прав, эти двое и правда друг друга стоят.

Я прикусила губу, чтобы не издать ни звука, потому что слишком ярко мне представилось, насколько безрадостной оказалась бы в таком случае жизнь моего барона.

— Он… — дыхание перехватило, и я пригладила волосы, а потом попробовала ещё раз, уже твёрже, не допуская в голосе скорбных интонаций. — Забрать силу у такого человека, как Удо Керн, всё равно, что лишить его руки…

— Если у такого, как Удо забрать одну руку, где-то у него наверняка найдётся запасная, — Мира ответила мне тихо, но с такой страстью, что я вскинула голову и будто очнулась. — Он справится. Он знает, как с этим быть. Все остались живы, и тот, кому ты принадлежала, больше не придёт. Значит, он сделал, что хотел. Но как только эта сволочь очнётся, я сама его прикончу. Когда Ханна с ним закончит.

Она растёрла лицо ладонями, а я всё-таки заплакала и улыбнулась одновременно.

Дверь, под которой мы сидели, открылась, и Бруно показался на пороге.

Мирабелла поднялась первой, пусть и немного неровно, держась за стену.

Я вскочила вслед за ней, едва не запутавшись в подоле собственного платья.

— Ну что?

Спросила, конечно же, она.

И устало глядящий в пространство герцог сфокусировался на ней, сосредоточился. Как будто пошёл на её голос.

— Всё будет нормально. Он очнётся к утру. После будем думать, как помочь ему восстановиться.

На виске Бруно остался глубокий уродливый ожог — соприкосновение с тем пламенем не прошло для него даром.

Я знала, что и с этим всё будет хорошо. Он сотрёт этот шрам, как пыль с комода, и даже следа не останется, но прямо сейчас смотреть ему в лицо было стыдно и жутко.

— Как ты, Мелли?

В том, что он меня возненавидит, я практически не сомневалась. Была готова к тому, что все станут смотреть с упрёком и неприязнью, а он не сможет выносить моего присутствия.

Однако в голосе старшего Керна была мягкая тревога и участие.

— Простите, — я не знала, что ещё могла сказать. — Простите меня. Так не должно́ было быть.

— У Удо всё может быть. Тебе не в чем себя винить, — он вдруг потянулся, поправил мою висящую в беспорядке прядь, и я заметила, что пальцы у него дрожали.

Слишком много отдал он сам, чтобы Удо просто проснулся завтра утром.

— Не в чем, потому что ты будешь винить себя? — в глаза ему я всё же посмотрела.

Нет, ненависти в них точно не было.

Бруно чуть рассеяно и совсем невесело улыбнулся.

— Быть может, и стоило бы.

Он явно хотел сказать что-то ещё, но не успел закончить, потому что открылась и вторая дверь.

Монтейн вышел в коридор, пошатываясь, безо всякого стеснения держась за стену.

— Я забыл…

Голос его звучал так глухо, будто каждое слово давалось огромным трудом.

Герцог Керн бросился к нему, почти оттолкнув меня, подхватил под локоть, не давая упасть.

— Забыл что?

Мне оставалось лишь бросить беспомощный и почти невидящий взгляд на Миру и прижать руки к груди в таком глупом жесте.

Уж не безумия ли опасался в нём Бруно?

Даже если так, он сам только что сказал, что нет ничего непоправимого.

Даже если выяснится, что то существо успело навредить ему, мы справимся. Я научусь справляться. Он сам придумает, как это исправить. Да и Керны помогут.

Если бы не Удо, мы оба погибли бы там.

А он, спасая нас, даже не позаботился о том, как станет выбираться после.

Что бы я делала с двумя бесчувственными мужчинами, если бы Мира не подумала о том, что кто-то наверняка окажется ранен и понадобится повозка?

Барон коротко и благодарно кивнул, опираясь на плечо Керна.

— Что вы оба — идиоты, с которыми нельзя иметь дело без подготовки.

Вильгельму явно требовалось приложить усилия для того, чтобы держать голову ровно, но он всё равно смотрел Бруно в лицо.

— Герцогиня уже беременна. И я, как ты понимаешь, здесь ни при чем. Срок совсем небольшой, она еще сама не почувствовала. Насколько я смог увидеть, это произошло буквально вчера. Или позавчера.

Я совершенно точно знала, когда это произошло. После того, как мы с Удо поговорили в беседке и он вернулся в постель.

Бруно отступил на полшага, чтобы лучше видеть лицо барона.

— Это точно?

Тот криво болезненно улыбнулся и кивнул, его пошатнуло и герцогу пришлось держать крепче.

И всё же его разум был так же ясен, как прежде. Ничего, что стоило бы серьёзного беспокойства и приложения больших усилий, с ним не произошло.

И всё же что-то изменилось. Стало по-другому.

Я не могла понять что.

А вот Мира, судя по всему, понимала. Она сжала мой локоть, мешая сорваться с места, не давая прервать их.

Бруно тоже продолжал смотреть с убийственной серьёзностью, а Монтейн… Он как будто всего этого не замечал.

Только медленно облизнул губы.

— Сила чистого желания, герцог. Ничего кроме.

У него то ли кружилась голова, то ли ноги не держали, а лицо Мирабеллы становилось всё мрачнее, как будто теперь даже она готова была сорваться на крик.

Бруно же медленно поднял руку, сжал воротник Монтейна, вынуждая того смотреть себе в глаза.

— Что ты сделал, Вильгельм? Ты что, чёрт тебя дери, сделал?..

Этот полушепот оказался громче самого отчаянного крика.

Барон улыбнулся ему в ответ совершенно пьяно.

— Вложил в неё всё, что имел. Разве что самую каплю оставил. Так что береги её так же, как берег Миру. Когда она родит, восстановится и твой отвратительный брат. Ему, в конце концов, нужнее, чем мне.

Бруно словно окаменел, глядя на него без слов, без чувств, без мыслей.

Я услышала только, как рвано вздохнула Мира за моей спиной.

А потом подошла, и, оттеснив герцога Керна, обняла своего барона за шею.