Стерва. Обольщение

Глава 4

Дорога стелилась под копыта коней, в меру ровная, в меру пыльная, не испорченная вездесущим замогильным туманом из сна.

Отправляясь проверять лошадей после завтрака, Монтейн велел мне забрать еду, которую для нас приготовили с собой, и это значило, что в своих догадках я оказалась права: в ближайшие сутки он не планировал останавливаться рядом с людьми.

Благодарить его за это было бы глупо, пытаться самой завязать разговор на отвлечённую тему — неуместно, поэтому я просто молчала, разглядывая то дорогу, то уши Красавицы, и гадала, как долго это молчание может тянуться.

Правильнее было бы подумать о том, как мне удержать себя в руках в его присутствии. Не менее безобразная, чем наш короткий ночной разговор, утренняя сцена ещё могла быть списана на постоялый двор, дурной сон и впечатлительность крестьянской девицы, впервые покинувшей дом. Теперь же, когда нам предстояло остаться наедине, ни одна из этих отговорок не будет звучать достоверно. Услышав про ночные кошмары, барон, с огромной долей вероятности, ими поинтересуется, и продолжать врать ему уже не выйдет. Равно как и сказать правду.

— Вы на меня злитесь? — он спросил негромко и так благожелательно, что у меня перехватило горло.

Поднять на него глаза, помня о том, кем он меня считает, было стыдно, но я заставила себя это сделать, потому что это… не имело значения. Такие понятия, как стыд, страх и нежелание делать то, что сделать должно, больше не могли для меня существовать.

В конце концов, после сцены с чёртовыми Эрваном он и так имел право думать что угодно.

Монтейн, как ни странно, смотрел на меня без раздражения и брезгливости, и, наскоро передав в уме возможные варианты ответа, я решилась сказать правду:

— Не понимаю.

Он качнул головой, принимая, и, кажется, даже выказывая некоторое уважение, и осадил коня. Я сама не заметила, как начала отставать от него на полкорпуса.

— Признаться, я тоже. Если вы сочли меня подлецом, который воспользуется незавидным положением женщины, чтобы надругаться над ней ради сомнительного удовольствия, это досадно. Я вроде бы не давал поводов для этого. На человека, нуждающегося в подобной милостыне я, хотелось бы верить, не похожу. Если кто-то надоумил вас, что общаться с мужчинами нужно именно так, — барон пожал плечами. — Это странно. У меня сложилось впечатление, что вы для этого слишком умны.

Он не пытался отличать меня или осуждать, скорее, просто думал вслух, и мне удалось ответить ему лишь с некоторым напряжением, хотя я думала, что не смогу вымолвить ни слова.

— Почему вы не допускаете, что просто мне понравились?

— Потому что вы дрожали, как лист на ветру? — Монтейн чуть слышно хмыкнул, но злости и в этом тоже не было, лишь некоторое сожаление. — Уверяю вас, мадам Мелания, оставшаяся наедине с мужчиной, который ей нравится, женщина, выглядит иначе. За мной водятся грехи, но я точно не насильник.

Он спокойно и терпеливо объяснял, и от этого стало так стыдно, что я вновь опустила глаза. Ещё хуже, чем ночью, потому что тогда была горячка отчаянной решимости, сейчас — игривый солнечный свет и спокойный тон человека, который в самом деле силился понять.

— Простите. Я полагала, что это будет правильно. Вы мне не отказали, ещё и не взяли денег. Мать говорила, что в благородном обществе может быть иначе, но в деревне заведено так.

Монтейн сделал какое-то короткое движение, — уставившись на лошадиные уши, я не могла разобрать, что это было, кивок или пожатие плечами.

— Значит, вы в самом деле не местная?

«В самом деле» прозвучало у него так естественно, будто сорвалось само собой, и поднять голову мне всё же пришлось.

— Вам что-то обо мне сказали?

Прятать глаза от него вечно я в любом случае не могла, да барон вёл себя так, будто ничего катастрофического не произошло. Быть может, всё ещё обойдётся.

— Только то, что вы «нехорошая» и можете навести порчу, потому что рыжая, — на этот раз он хмыкнул вполне отчётливо. — Не исключаю, что цвет волос мог стать прекрасным поводом к тому, чтобы обвинить вас в том, что люди заболели. Возможно, поэтому вы решили уехать. Это только мои догадки. Но разговариваете вы точно не как крестьянская девушка.

Он не задал прямой вопрос, но интонация, с которой он свои соображения излагал, оказалась настолько располагающей, почти озорной, что я невольно улыбнулась.

— Моя мать была не местной. Отец в молодости ездил на заработки в город, так многие делают зимой, из очередной такой поездки он привёз её. В детстве мне казалось, что это очень красивая история: младшая дочь графа убежала с крестьянином. Со временем я поняла, что не всё здесь так однозначно.

Монтейн натянул поводья, останавливая коня, и мне пришлось развернуть прошагавшую вперёд красавицу.

— Что с вами? Я что-то не то сказала?

Он не побледнел, но выражение его лица изменилось. Пусть я и не могла прочитать в этом ничего конкретного, то, как заходили желваки на его щеках, мне не понравилось.

— Нет, всё в порядке. Прошу прощения, — барон качнул головой и тронул лошадь с места так осторожно, как будто не помнил, что нужно для этого сделать. — Пожалуйста, продолжайте.

На этот раз удивилась я. Не зная, что еще он хочет услышать, я не имела представления и о том, что ещё могла бы ему рассказать.

— По правде говоря, дальше не случилось ничего особенного. Они поженились, появилась… я. Матери, конечно, приходилось трудно. Она была здесь чужой, люди её сторонились. Зато бабка приняла её как дочь. Отец был никудышным травником. Она говорила, что в нём не было таланта, а вот в моей матери он был, и мастерство она передала именно ей, — получалось так складно, что я предпочла посмотреть на деревья, мимо которых мы ехали, но не встречать взгляд Монтейна. — Когда мне было девять… Да, кажется, девять. Из очередной поездки в город отец не вернулся. Говорили, что он встретил там кого-то и решил остаться с ней. Вроде бы это была молодая и красивая вдова. Мать не хотела ничего выяснять, и бабке вызывать его тоже запретила. Так мы остались втроём, — я облизнула отчего-то враз пересохшие губы, прежде чем закончить. — Полгода назад она умерла.

— И вы остались одни, — он отозвался эхом, так точно подхватив мою интонацию, что я всё же обернулась.

Монтейн понимал. Как бы я ни старалась изобразить беспечность и удовольствие, которое должны были бы доставить мне детские воспоминания о семье, он хорошо понимал, что ничего подобного нет и в помине.

— Я достаточно взрослая девочка, чтобы жить самостоятельно. Хуже было то, что я так и не вызвала доверия в людях. Отчасти, потому что мать воспитывала меня так же, как воспитывали её. Как леди, — я всё же позволила себе быструю кривую усмешку. — Отчасти, потому что я оказалась рыжей. Мать была темноволосой, в семье отца рыжих не помнили. По деревне тут же пополз слух, что это дурной знак и я проклята. Как эта лошадь.

Улыбнувшись затылку Красавицы, я погладила её по гриве.

— Так мы с ней оказались вместе. Человек, чья кобыла её родила, хотел пустить её на колбасу.

— Кажется, кое-что я начинаю понимать, — Монтейн потянулся и тоже погладил мою лошадь. — У вас обеих были причины не любить это место.

Я так удивилась этой внезапной ласке, что едва не натянула поводья, но вовремя успела сдержаться.

— Оно не хуже и не лучше всех остальных. Но мне всё же хотелось бы… другого.

Это слово так непривычно легло на язык. Ведь никогда прежде я не думала о том, чего бы мне хотелось. Жизнь казалась абсолютно и полностью предопределённой: дом, в котором я родилась и выросла, травы и люди, которым я платила такой же настороженной нелюбовью, как та, что они питали ко мне.

— А чего бы вы хотели? Если это, конечно, не секрет.

Барон так поразительно чутко откликнулся на мои мысли, что в этот раз я улыбнулась ему вполне искренне, хотя и невесело.

— Думаю, это будет дом с небольшим садом. Где-нибудь на отшибе. Быть может, на краю леса. Ещё я обязательно заведу собаку. Знаете, такую большую и забавную, из тех, которые машут ушами, как крыльями, когда бегают. Чтобы летом она носилась во дворе, а зимой спала со мной в доме. Рожу ребёнка и буду его любить. Это, должно быть, здорово, дать кому-то жизнь.

Я убаюкивала себя этими мыслями так привычно, так искренне, что едва не пропустила момент, когда Монтейн снова осадил коня.

— Вы в положении? От этого человека из трактира?

Вот теперь он, наконец, смотрел на меня так, будто подозревал в безумии, и мне очень захотелось спросить, какое из этих двух предположений ужасает его больше.

— Побойтесь Создателя, если ещё в него верите, Вильгельм! Будь Эрван последним мужчиной на свете, я бы ещё сто раз подумала. На свой счёт тоже можете не беспокоиться, у меня не было таких планов.

Я умолкла, поняв, что впервые обратилась к нему по имени, но барон этого словно не заметил.

Почти минуту он разглядывал меня так пристально, как если бы видел впервые.

— Прошу прощения, госпожа Мелания, я проявил бестактность.

— Мадам, — я исправила его мягко, но настойчиво. — Какая я вам госпожа?

— Это обращение к знатной леди. Каковой вы, как выяснилось, являетесь.

Монтейн пустил коня дольше по дороге, и теперь я догнала его сама.

— Знаете, когда я была маленькой, к нам приезжал какой-то человек. Он был седым и очень… статным. Мне тогда показалось, что так и должен выглядеть король. Он назвал меня «приблуда». Мать долго отказывалась объяснить, что означает это слово, а мне очень нравилось, как оно звучало.

То ли сам этот разговор, то ли тон, в котором Монтейн вёл его, оказались очень кстати, но мне стало намного легче. Как будто огромный камень свалился с плеч.

— Это был ваш дед?

— Да. Граф Лован.

Я произнесла это имя, — абсолютно чужое для меня, — с таким выразительным придыханием, что барон вдруг взял и засмеялся.

То напряжение, что ощущалось между нами с утра, окончательно растаяло, и я окончательно уверилась в том, что могу говорить с ним почти свободно.

— Позже, когда я повзрослела, мать сказала мне, что-то приезжал, чтобы её вернуть. Граф так и не смог смириться с позором и с тем, что его дочь живёт как крестьянка. Однако он увидел меня, и его намерения изменились.

— Он решил забрать только вас?

И этот вопрос тоже он задал так серьёзно и искренне, что я почти застыла от смеси недоумения с восторгом.

Вероятно, именно такой ход мыслей и принято было называть благородством, но ожидать подобной его глубины от Монтейна я изначально не стала.

— Нет, он велел ей никогда не показываться ему на глаза и не позволять этого мне. Так что моя принадлежность к графскому роду — не более чем семейная байка. Не верьте ни одному моему слову и не смотрите на меня иначе.

— Как пожелаете, мадам, — он улыбнулся мне в ответ, и я против воли залюбовалась.

У Вильгельма Монтейна было хорошее лицо. Приятное, но не приторно красивое, открытое, но не бесхарактерное. Доведись нам встретиться при иных обстоятельствах, я подумала бы, что он очень добрый человек. Если бы доброта была допустима по роду его деятельности.

Теперь же мне приходилось считать его хорошим человеком, и это всё усугубляло. Лгать беззаботному добряку было бы низко, но легко. Такому, как он…

Быть может, не так уж он был и не прав насчёт шлюхи, но подумать об этом мне предстояло много позже.

— Я так и не спросила, как зовут вашего коня.

— Морок, — он произнёс это с такой бесконечной нежностью, что у меня захватили дух.

Сочтя, что имею право это сделать, я потянулась и повторила манёвр самого барона, погладила коня по шее.

— Ну привет.

А вот барон заговорил не сразу.

— Вы удивительно чувствуете лошадей, — заметил он негромкий и с поразившей меня осторожностью.

Более того, он выглядел едва ли не опешившим, и я снова почувствовала себя глупо.

— Вы не любите, когда к нему прикасаются?

— Скорее, я ещё не видел тех, кому хотелось бы к нему прикоснуться.

Морок был роскошным конём. Крупный, чёрный как ночь, с густой гривой, он привлекал внимание и удерживал его почти против воли смотрящего.

— Странно. У вас очень красивый конь. И вам он подходит.

— Должно быть, именно поэтому…

Он, чёрт бы его побрал и правда был смущён.

Куда более, чем прошлой ночью, что примечательно.

Отчаянно давя внезапно вспыхнувшее веселье, я отвернулась, чтобы вытащить флягу с водой и сделать несколько глотков.

— А куда вы держите путь, Вильгельм? Не подумайте, я не собираюсь навязываться с вами, просто любопытно.

Давно я ничего кем не разговаривала с таким удовольствием, да и называть его по имени оказалось необъяснимо приятно. Ни к чему не обязывающая болтовня в дороге… По слухам, она была одним из приятных аспектов долгого пути.

— Хотите знать, не ищу ли я очередную деревню с больными крестьянами, и не рискуете ли вы, путешествуя со мной, вернуться к тому, с чего начали? — Монтейн усмехнулся кривовато, но очень красиво. — Нет, не ищу. Я собирался наведаться в графство Лэйн.

По его лицу прошла нечитаемая тень, и, опасаясь, что Монтейн вовсе замолчит, я отважилась на ещё один вопрос:

— У вас там дела?

— Там красивый Праздник урожая, — он чему-то улыбнулся уголками губ, явно не мне. — Я не слишком люблю бывать в этих местах, но раз в год приходится.

Продолжать расспрашивать его было уже неприлично, но я почувствовала, как во мне зажигается искренний интерес.

Если барон приезжает сюда время от времени, да ещё так редко…

Выходило, что я использовала свою единственную возможность.

Монтейн же бросил на меня короткий взгляд, словно чего-то от меня так и не дождался, а потом всё же договорил:

— Это мои родные места. Нравятся ли мне они и всё, что с ними связано, или нет, но за домом нужно следить. Без присмотра он приходит в упадок.

Пришла моя очередь осадить коня и уставиться на него неверяще.

— Вы отсюда родом?

— Из графства Лэйн, — как будто продолжая начатую им же самим игру, Монтейн остановился вслед за мной. — Можно сказать, мы с вами соседи. Графство Лэйн западнее…

— Я знаю, — я, почти не заметила, что перебила, глядя на него как завороженная. — Через герцогство Керн туда можно добраться за неделю. Просто я думала… Я слышала, что вы приехали издалека.

— Я предпочитаю объезжать через княжество Манн. Это на несколько дней дольше, но мне нравится местная… архитектура, — барон на секунду отвёл взгляд, чтобы в очередной раз погладить своего коня, как если бы не знал, куда деть руки. — Я бываю в разных местах. Иногда и впрямь очень далеко. Но да, родом я отсюда. И, кстати, мой дом стоит неподалёку от леса. Вы правы, это большое удовольствие — жить в таком месте.

— Тогда что же вы в нём не живете?

Это было уже наглостью. Непозволительной бесцеремонностью, за которую я могла поплатиться, но ответить мне Монтейн не успел.

Позади нас раздался грохот и скрип колёс.

Я окунулась, и тут же ощутила, что кровь моя начинает застывать.

По дороге нёсся закрытый чёрный экипаж. Догоняя нас на огромной скорости, он подскакивал на дорожных ухабах, покачивался из стороны в сторону, а две чёрные лошади, которыми он был запряжён, походили на настоящих чудовищ.

Справа был луг, слева лес, и бежать было некуда, но всё же я предпочла последний. Красавице придётся тяжело, но если нам повезёт ещё раз…

Пришпорив в разы сильнее, чем делала обычно, я направила её к деревьям, надеясь, что те несколько минут, что отделяли нас от встречи с экипажем, удастся употребить на пользу.

— Мелания⁈

Окрик Монтейна потонул в шуме листвы над головой и крови у меня в ушах.

Я успела подумать, что подло бросать его там одного.

Что тот, кто едет в этом экипаже, не удостоил его своим вниманием, если меня не будет рядом.

Что по незнанию и всё из того же благородства барон всё же может вмешаться, и тогда…

— Стой!

Красавица встала как вкопанная.

Не понимая, что с ней происходит, и боясь обернуться, я принялась гладить лошадь по голове:

— Давай, милая. Давай, ну, пожалуйста!..

— Да что же вы творите⁈ — наконец, догнавший нас Монтейн перехватил её под уздцы, и только потом посмотрел мне в лицо. — Это просто тюремная карета. Чего вы так испугались?

Смысл его слов дошёл до меня не сразу. Сердце грозило выпрыгнуть из груди, перед глазами стелился туман. Не живой и тёмный из сна, а ледяной, белёсый, сотканный ужасом.

— Что?..

Я глупо моргнула, а Морок недовольно всхрапнул, очевидно раздражаясь на эту глупость.

Монтейн же остался поразительно спокоен.

— Тюремные кареты обычно пропускают на дороге. Люди брезгливы к беднякам и арестантам. Те, у кого есть деньги, платят комендантам за возможность добраться до ярмарки в обход естественных преград. Такое случается во время любого праздника.

Он объяснял так терпеливо и вкрадчиво, как будто я могла сорваться с места снова, не поверив ему, а мир перед моими глазами начинал медленно вращаться.

Всего лишь тюремная карета.

Выдать себя так глупо…

Так и не дождавшись моего ответа, но, очевидно, что-то поняв по глазам, барон кивнул и начал разворачивать коня, попутно уводя за собой Красавицу.

— Никогда больше так не делайте, мадам Мелания. Она могла переломать тут ноги.

Как мы вернулись на дорогу я почти не заметила. О проехавшем по ней чёрном экипаже напоминал только столб были далеко впереди, и у меня начали дрожать руки.

— Слезайте. Вам нужно успокоиться, — Монтейн посмотрел мне в лицо неожиданно близко.

Оказалось, что он стоял вровень со мной, всё ещё держа мою лошадь, и эта забота выглядела настолько искренней, что хотелось разве что покрепче зажмуриться.

Он просто поинтересовался происходящим. Он бросился вслед за мной, рискуя собственным конём, а теперь готов был тратить своё же время на то, чтобы дать мне отдышаться.

Уверять его в том, что со мной всё хорошо, было бы глупо.

Что солгать о причинах своего поступка, я не знала. К счастью, Монтейн о них и не спрашивал. По крайней мере, пока.

Оставалось только продолжать смотреть на него в ответ, когда с губ сорвалось почти что жалобное:

— Нет, прошу вас. Поедемте дальше.