Стерва. Обольщение

Эпилог

Графство Лейн и правда оказалось сказочно красивым местом.

Мы провели там осень, зиму и почти всю весну. Этого времени мне хватило, чтобы от души полюбоваться, а потом привыкнуть к огненно-ярким шапкам деревьев, холодному, ласковому даже в холода ветру и крупным диковинным цветам, которые в моих родных местах не росли.

Дом Монтейна оказался восхитителен. Двухэтажный, просторный, построенный из потемневшего от времени толстого камня, он был настоящим семейным гнездом, и поначалу я чувствовала себя в нём ужасно неуместно. Как будто ходила грязной обувью по чистым коврам. Вильгельм сразу же понял причины моей робости, но так ничего и не сказал. Первые несколько дней мы занимались тем, что открывали окна, вытирали пыль и мыли полы. Впускали внутрь тёплый летний воздух.

Всё это время мы почти не разговаривали. Я старательно делала вид, что не замечаю, как он стискивает зубы от досады. Он отчаянно изображал нормальность всего происходящего.

После, когда пребывание в этом доме перестало казаться мне таким странным, мы взялись за то, чтобы наполнить его жизнью, и занялись любовью в каждой комнате по очереди.

Мне показалось, что именно это нам и помогло.

По крайней мере, после этого с лица Монтейна начала пропадать чудовищная бледность, а тёмные круги под глазами растаяли окончательно.

От его великолепной искрящейся силы, которой я с таким удовольствием любовалась в мёртвой деревне, мало что осталось.

Кое-что он, конечно же, мог. Например, заговорить приготовленный мною отвар. Но пламени, что играло в его ладони, больше не было.

Когда мы ещё гостили у Кернов, он пытался меня избегать.

— Опасается, что перестанет быть тебе интересен таким, — безошибочно угадавшая причины моей подавленности Ханна только пожала плечами, когда мы столкнулись с ней в той самой беседке.

К своему ужасу, я нашла, что она была права.

Монтейн опасался моей холодности из-за своего прошлого. Теперь — из-за того, что не был так силён, как прежде.

Ничего удивительного в этом не было, ведь изначально я связалась с ним именно потому, что он был на многое способен.

Теперь перестал.

Отчаянно сожалея лишь о том, что не обладаю темпераментом Чокнутой Ханны и не могу в буквальном смысле вдолбить ему в голову обратное, я призвала себя к терпению, и оно помогло.

Привыкнув жить вдвоём, постепенно мы снова начали разговаривать, и с каждым днём, с каждой проведённой вместе ночью Уил как будто оттаивал.

— Уверена, что тебе это нужно? — единственный раз, когда он о чём-то меня спросил.

Вместо ответа я закрыла ему рот поцелуем, потому что не нашла в себе сил сказать прямо.

В конце концов, он мог передумать в любой момент.

Мог в самом деле пожертвовать дом какому-нибудь приюту и уехать в свои бескрайние дальние страны.

Мог мечтать только о том, чтобы забыть о случившемся, в то время как я была прямым напоминанием об этом.

О том, что он пожертвовал силой, которой так жаждал, ради того, чтобы Удо Керн однажды снова смог стать собой, я не решалась даже думать.

Что он чувствовал, решаясь на это?

Пожалел ли потом?

Я знала, что нет.

Три дня после той страшной ночи я не решалась высунуться из комнаты, опасаясь встречи с герцогом.

На четвёртый всё же выскользнула в сад, когда все, включая барона, уже спали, и, разумеется, столкнулась с Удо нос к носу.

Он оказался так же бледен, как был Монтейн, а в уголках губ залегла горькая складка, но от моей благодарности отмахнулся, как от надоедливой мухи.

Ему было столь же неловко, сколько и мне.

Мира сказала, что Бруно решил пока его не посвящать. Не обнадёживать на случай, если план Монтейна провалится и его сила не вернётся.

Так или иначе, обоим предстояло учиться жить заново. Даже если на время.

В середине октября Мирабелла внезапно приехала в гости с детьми. Пока Эми и Удо носились по заросшему саду, она будто между прочим, с поразительной естественностью вручила мне маленького Рене, и только несколько минут спустя, сумев кое-как отдышаться, я поймала на себе тяжёлый и внимательный взгляд Вильгельма.

После всего, что с нами случилось, держать малыша оказалось… восхитительно.

В их замке я успела подумать и о том, что теперь, вероятно, никогда не захочу иметь детей, но будто бы случайная выходка герцогини заставила меня хотеть плакать.

Её младший сын возился у меня на руках, хватал за непривычные ему рыжие пряди, и я чувствовала себя счастливой в тот момент.

О чём думал барон, я не знала.

Он так ничего и не сказал ни мне, ни Мире, а я сама предпочла избежать этого разговора после короткой прогулки по лесу в её обществе.

— Бруно сказал, что это должно сработать в обе стороны, — она произнесла это быстро и тихо, глядя на дом через позолоченную листву и убеждаясь в том, что нас никто не может подслушать. — Когда Ханна родит, сила вернётся не только к Удо. По крайней мере, должна. Как ты понимаешь, барону точно так же ничего не гарантированно.

С того дня у меня появилась настоящая надежда.

Какова бы ни была причина, Монтейн привык быть Чёрным Бароном. Пусть, в отличие от Удо Керна, он и знал, что значит быть всего лишь обычным человеком, это знание не делало случившееся для него менее трагичным.

Вот только он точно так же, как и Удо, ни в чём меня не винил.

Они оба просто сделали вид, что ничего особенного не произошло. Как будто случилось только то, что должно было.

Дрожащий мёртвый туман больше не являлся в мои сны, леденящие кровь видения меня не беспокоили и, делая всё, чтобы украсить жизнь своего барона и сделать её приятной, я сама не заметила, как вспомнила о том, каково это — просто жить.

Возиться в саду, готовить обед. Обнимать его по вечерам.

Вот это было новым, странным, изумительным.

Я чувствовала, знала точно, что Уил наслаждался этим не меньше, чем я. Без лишних объяснений позволив мне стать хозяйкой в своём доме, он был сосредоточен только и исключительно на мне.

Мы объехали все окрестности, и он с каким-то пьянящим вдохновением показывал мне дикие сады и ухоженные пастбища. Те самые странные цветы, огромные, фиолетовые и белые.

Во время одной из таких прогулок мы встретили графа Лейна.

Я спешилась, отважившись, наконец, познакомиться с местными травами, и барон спрыгнул с Морока вслед за мной. Наши кони мирно паслись рядом, а он целовал меня глубоко и нежно, щурясь на солнце.

Увлечённые друг другом, мы слишком поздно услышали топот копыт.

Граф, разумеется, проезжал не один, а в сопровождении положенного правителю этих мест отряда. Он показался далеко не молодым, но ещё крепким мужчиной с густой бородой и прекрасно держался в седле.

Брошенный им на Вильгельма взгляд оказался задумчивым и не сулящим ничего хорошего.

Возвращением теперь уже далеко не бедного барона, да ещё и его появлением в моём обществе Его Светлость очевидно доволен не был.

Мог ли он выставить Монтейна за пределы своей территории, несмотря на то, что он родился в этих землях, а его семья поколениями верно служила правящей фамилии?

По всей видимости, мог.

Но почему-то не стал.

У Чёрного Барона всё ещё была неоднозначная слава.

Слухи о том, что он остался почти бессилен так и не поползли — Керны хорошо оберегали и собственные, и чужие тайны, а Монтейн умел производить должное впечатление.

Люди предпочитали обходить нас и ставший нашим общим дом стороной. Или же, напротив, здоровались до неприличия почтительно.

Уил отвечал им кивками или со сдержанной вежливостью, и его возвращение в эти места обрастало ещё большим количеством слухов.

Одни говорили, что он вернулся, чтобы мстить графу. Другие — о том, что он желает занять его место. Третьи считали его своим покровителем и посланником небес.

С приближением зимы к нашему порогу осторожно потянулись страждущие и нуждающиеся в помощи и лечении.

Вильгельм никому не отказал.

Я готовила отвары и мази, он заговаривал их, и люди начали возвращаться с благодарностью.

Тогда я почувствовала себя по-настоящему живой.

Я так и не испытала тоски по огромной и послушной мне силе, хотя и видела, что Бруно этого опасался. Напротив, я была счастлива от того, что сохранила всё, что имела и могла быть полезна своему барону.

В последний день осени он подарил мне собаку.

Шёл сильный холодный дождь. Он падал с неба плотной стеной, а Уила всё не было, и я просто грелась у камина, гадая, где он пропадает так долго.

А потом дверь хлопнула, и кто-то тоненько тявкнул в прихожей.

Он принёс рыжего щенка, точно такого, как я мечтала — толстого, лопоухого, ещё маленького и неловкого, грязного и мокрого.

— Нашёл на дороге.

Мокрые волосы падали ему на лицо, но он улыбался, потому что радовалась я.

Вечер мы потратили на то, чтобы отмыть и накормить нашу общую собаку, а после лежали вместе с ней на ковре и полушёпотом, чтобы не разбудить крепко спящего щенка, решали, как его назовём.

— Удо, — Монтейн предложил это с совершенно непроницаемым лицом.

От моего смеха щенок завозился, начал дёргать лапами, будто куда-то бежал в своём сладком сне и очень не хотел отрываться.

К утру, лёжа всё на том же ковре, но уже без одежды, усталые и довольные, мы дали ему имя Лаки.

Наступившая вслед за этим зима стала для меня настоящей сказкой.

Лаки жил с нами и следовал за нами неотступно. Мы проводили вечера вместе, лишь один раз выбрались по приглашению графа Лейна на ежегодный прием для знати в замок.

Когда Вильгельм вскрыл конверт, я была уверена, что он молча отправит его в огонь, но неожиданно он захотел поехать.

Догадываясь, чем может закончиться этот вечер, я обещала себе быть понимающей и сдержанной, делать вид, что ничего не замечаю вовсе, но ни одно из моих опасений не сбылось. Он бросил лишь один задумчивый взгляд на полукруглый балкон, а после несколько часов знакомил меня с самыми именитыми представителями этих земель и вёл с ними светскую беседу.

Сам граф в тот вечер к нам так и не приблизился, а Уил не стал искать возможности, чтобы засвидетельствовать почтение ему, но я сочла все свои тревоги исчерпанными.

Его Светлость желал делать вид, что барона Монтейна не существует, и того это вполне устраивало.

На Смену Лет я получила от него кольцо. Чистейшие изумруды, оправленные в старинное золото — семейная реликвия, много лет пролежавшая в шкатулке.

Это кольцо в роду Монтейнов передавалось от матери дочери, либо от старшей женщины невестке, но никогда не уходило из семьи.

Вильгельм ничего не сказал, но подарок был таким однозначным, что я так же молча бросилась ему на шею.

Не вопрос и не ответ. Просто данность.

Мы наслаждались друг другом и ставшей такой понятной и радостной жизнью и ничего не обсуждали вслух.

И всё же, с приходом весны я начала обмирать в ожидании.

Пушистый мягкий снег таял, солнце начинало становиться игривым.

Близился тот день, когда нам предстояло узнать, ошибся Бруно или оказался единственным из нас, кто был прав.

Зная, как сильно второй вариант может всё изменить, я всей душой желала, чтобы именно он состоялся.

Даже если Чёрный Барон передумает жениться на мне. Даже если он всё же захочет уехать и не позовёт с собой. Я всё равно желала и ему, и герцогу Удо вернуться к себе, и это было самым главным.

Лаки чувствовал мою тревогу и всё чаще приходил, чтобы положить голову на мои колени.

Монтейн тоже чувствовал, но продолжал молчать, не задал мне ни единого вопроса.

В самом конце апреля, когда уже не понять было, продолжается ли весна или уже наступило лето, Ханна родила здорового мальчика.

За несколько дней до она затребовала нашего приезда.

Слушая, как отчаянно ругается герцогиня, я совершенно не думала о том, что с её родами что-то может пойти не так.

В конце концов, она была не первой, у кого я их принимала, а присутствие Миры бодрило не меньше, чем откровенно разбойничья брань, из которой пару слов я даже запомнила.

Удо выглядел счастливым.

Накануне того, как всё случилось, он сам позвал меня прогуляться по саду, и в очередной раз, когда я старательно отводила глаза, фыркнул чуть слышно:

— Можешь не стараться, Бруно всё равно проболтался. Пусть будет как будет.

Интонацию, с которой он улыбнулся мне при этом, я так до конца и не поняла.

Когда усталая, но счастливая Ханна поднесла ребёнка к груди, мне следовало подумать о ней.

Вместо этого я замерла посреди комнаты так же, как и Мира, и смотрела на бушующее за окном чистое голубое пламя.

Оно оказалось неровным и пока жидким, но очень высоким. Таким, что со второго этажа мы видели пляшущие кончики.

— Саду конец, — заключила Мирабелла так серьёзно, что мы втроём засмеялись.

Казалось, она одна ни секунды ни в чём не сомневалась.

Для Вильгельма всё было совсем не так.

Когда я прибежала в гостиную, не было ни пламени, ни вихрей, ни молнии между его пальцами.

Только неуловимые, но такие разительные перемены в его лице.

В ту ночь, когда мы остались наедине всё в тех же, — наших, — гостевых комнатах, он любил меня так страстно и восхитительно, как, кажется, ещё никогда прежде.

За девять месяцев, что мы прожили вместе, так привычно и правильно стало делить с ним не только быт, но и спальню. Засыпать и просыпаться рядом. Без всякого стеснения тянуться к нему, если хотелось прикоснуться.

Он откликался всегда и незамедлительно, если я приглашала первой. Первым делом ловил мою руку и подносил к губам пальцы.

Более того, мне казалось, что его влечение ко мне росло с каждым днём, становилось всё более глубоким и обдуманным.

Это была уже не просто страсть, хотя она и тлела на дне его зрачков спокойно и ровно.

В каждом его поцелуе, в каждом движении во мне читалось нечто большее. Почти страшное.

По молчаливому же соглашению мы не поднимали тему моей возможной беременности, пока Ханна и Удо ждали своего ребёнка, но постепенно я уверилась в том, что отцом моего малыша может стать только барон Вильгельм Монтейн. Никто другой.

Теперь же, когда герцогиня благополучно разрешилась, а на ладони Уила снова плясал совсем крошечный, но до плача знакомый и родной мне огонёк, никаких преград, помимо нас самих, больше не было.

Обвивая ногами его бёдра, я подумала об этом мельком, и тут же забыла, ловя знакомый и такой потрясающий ритм.

Потому что именно так всё должно было быть.

Не ради цели, не в силу обстоятельств, а потому что и предстоящая теперь свадьба, и ребёнок могли стать лишь закономерным следствием того, что мы оба не хотели никого, кроме друг друга.

В самый неожиданный для меня момент, когда мир за моими опущенными ресницами уже качался, Монтейн вдруг сбавил темп и почти вышел из меня. Приподнялся, чтобы удобнее было осыпать шею, плечи и грудь невесомыми дразнящими поцелуями.

Я тут же потянулась за ними, сжала волосы на затылке и требовательно потянула обратно к себе.

— Ты намеренно с ума меня сводишь? — голос прозвучал низко и загнанно.

— Мне казалось, что я уже, — он хрипло засмеялся в ответ, целуя в губы.

Так могло продолжаться до бесконечности.

Он что-то менял в самый неожиданный момент, заставлял тянуться за ним следом, и так я постепенно привыкла к тому, что говорить ему прямо о том, чего именно мне хочется, совсем не стыдно.

Точно так же, как не стыдно брать желаемое самой, вынуждая его откинуться на спину и просто предоставить мне свободу.

Мне нравилось смотреть на него, и в его взгляде, медленно скользящем по моему телу, я всякий раз чувствовала неподдельное любование.

Оказалось, что каждый раз может быть как первый.

Еще лучше.

Уже после, когда не осталось ничего, кроме разлившегося по телу тёплого и сытого удовольствия, я устроилась поперёк его груди.

— Что будет теперь? Ты же теперь знаешь?

Вместе со своей силой он потерял и способность видеть людей и события насквозь.

Теперь она должна была вернуться.

Монтейн устало и довольно улыбнулся, пропустил между пальцами мои волосы, оценив эту нехитрую проверку.

— Удо потребуется не меньше полугода на полное восстановление. Думаю, мне примерно столько же. Бруно сильный и умный чёрт, я не вижу, что он именно он сделал, но он накрепко нас связал, — он говорил и гладил меня по голове, а я слушала затаив дыхание.

Значит, вот почему старший герцог так много времени провёл с братом в ту ночь. С Удо всё было не так плохо, то существо просто не посмело причинить Керну серьёзный вред, ограничилось тем, что высосало предложенную ему в уплату силу.

Уил слишком резко сглотнул, прежде чем продолжить, и подняв глаза, я успела заметить, как он облизывает губы.

— Что значит «связал вас»?

Я была уверена, что он сам скажет, но не хотела позволять ему проваливаться в эти мысли слишком глубоко.

Барон скользнул по моему лицу каким-то особенно нежным взглядом.

— Это значит, что вернувшаяся сила станет по-настоящему моей. Это что-то вроде… побочного эффекта. Мы оба все потеряли в одну ночь. Теперь одновременно получили обратно. Если ты согласна потерпеть ещё полгода, наши дети получат её по наследству. А после их дети тоже.

Он первым назвал это именно так — «дети». Не один ребёнок. Как минимум два.

Не стесняясь своей наготы, я приподнялась на локте, чтобы лучше разглядеть его в темноте.

— Что такое? — Монтейн потянулся вслед за мной, и теперь пришёл мой черёд кусать губы.

— Ты правда этого хочешь? Правда, хочешь от меня детей? Не потому, что я когда-то об этом мечтала?

Следовало спросить его об этом гораздо раньше, но разве я могла?

За прошедшее время я слишком сильно изменилась.

Барон улыбнулся, словно ждал от меня серьёзного и судьбоносного вопроса, а я заговорила о пустяках.

— Мы же уже идём по плану. Дом. Собака, — он провёл кончиками пальцев по моей щеке. — Ты замечательно смотрелась с Рене тогда.

У меня защемило сердце от того, что он помнил.

Не просто заметил, а упрекнул себя в том, что не может дать мне всё желаемое немедленно.

Любопытно, знала ли Мира о том, что сделал её герцог, когда везла к нам троих детей?

По всему получалось, что да.

Потянувшись вслед за рукой Монтейна, я коснулась ладони губами, а после снова устроилась на его груди.

— Значит, я тоже знаю, что будет дальше. Хочешь, расскажу?

Он тихо засмеялся, прижимая меня к себе крепче.

— С удовольствием послушаю.

За открытым окном раздалась тихая трель ночной птички, и я улыбнулась ей, как предвестнику чего-то хорошего.

— Ты покажешь мне мир. Хотя бы какую-то его часть. Я хочу увидеть то, что ты любишь.

Обозначенный им срок казался долгим, но совершенно меня не пугал. Всего лишь ещё несколько счастливых месяцев рядом с ним, они наверняка пролетят незаметно.

Мой барон снова немного напрягся, ласково погладил меня по спине, и только потом уточнил:

— Ты в самом деле согласна ждать?

— Да, — я подняла голову и улыбнулась ему. — Ты меня любишь. А я больше всего на свете хочу, чтобы наши дети были похожи на тебя.

Его пальцы в моих волосах всего на секунду, но сжались крепче, а потом он первым потянулся, чтобы даже не прошептать, а выдохнуть мне в губы:

— Значит, будут.